Константин Еремеев - Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей

• Название: Озеро шумит. Рассказы карело-финских писателей
• Автор: Константин Еремеев
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1973

В этой книге представлены рассказы карельских писателей А. Тимонена, Ф. Титова, Я. Ругоева, А. Шахова, В. Соловьева и других. Тематика рассказов разнообразна. Авторы повествуют и о дореволюционной и современной Карелии. Герои рассказов: бойцы гражданской и Великой Отечественной войн, лесорубы, стеклодувы, охотники, шофера. Сборник воссоздает широкую картину жизни Карелии, ее трудового народа.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

От нас все же не утаилось, как по ту сторону улицы в доме напротив шевельнулась занавеска. Оттуда выглянула краем глаза Сюкойн-буабо — бабка Торопыга, как ее прозвали в деревне. То ли мучала ее бессонница, то ли поднялась она раненько, чтобы пожаловаться на житье своему богу, висевшему в красном углу; маленький и важный, он безучастно взирал на старуху, ничем не помогая ей в безрадостной одинокой жизни.

Про эту бабку говаривали всякое, а главное: «Глаз у нее вроде дурной, особенно на рыбаков — как глянет, так и сглазит».

Так что для нас это не предвещало ничего хорошего: мы как раз отправились на утреннюю рыбалку — я, жена сына Марпы, и сам сын Марпы Доментьевны. Муж мой бодро жал на педали, въезжая на крутую горку, а я шагала, ведя свой велосипед рядом. Подъем был трудноват, эту горку мне не осилить.

Стоял август, и лето собиралось покинуть наши края. Осень уже постукивала в дверь ветрами, дождями, грянули первые ночные заморозки. Осень срывала с берез желтые листья, морщила озерную гладь, нагоняла низкие темные тучи. В скалистом ягоднике на старых вырубках дозревала, наливаясь соком, краснощекая брусника.

Широкое песчаное шоссе сразу за деревней круто огибало болото. Вся болотная низина была в тумане, он так и ходил волнами, стелился пеленой; скоро — дай только солнышку взойти! — рассеется от света и тепла.

А мы жмем на педали. Задрав хвост, несется за нами Вахти, то отстанет по своим собачьим делам, то забежит вперед.

В том месте, где начинается новый поворот, от большака отходит вправо небольшой проселок. Местные жители зовут его «Агинской дорогой». Шоссе убегает вперед, петляет среди рыбных озер и речушек, но нас тянет на порог Аги.

Глубокая колея говорит о том, что когда-то по дороге частенько ездили на лошадях. Теперь она поросла травой.

Мы бодро катим — то по тропе вдоль проселка, то между колеями, а дорога ведет нас вниз, под горку, все под горку, к реке. Легко и приятно ехать по Агинской дороге!

По одну сторону малорослый лесок, по другую — покосившаяся изгородь из перевязанных еловых жердин, как бы завалившихся одна на другую. Такие изгороди здесь почему-то называют «журавлиными». За оградой старые покосы, зарастающие кустарником. Сено уже убрано, но куда-то в другое место, не под крыши деревеньки Аги. Не жуют там больше сено коровы, не позвякивают их колокольчики, не снуют по деревне бабы, не поднимается дымок ни над одной крышей.

А вот она и сама — деревня. Десяток стареньких домов, покосившиеся баньки, сараи и почерневшая от времени рига. Деревня опустела, но так и лепится на прежнем месте, у реки, где ее поставили лет сто назад бородатые карельские мужики, умевшие рубить ладные старинные избы.

Обомшели избы, бурьяном и крапивой поросли дворы, пустынно в деревне Аги. Один за другим покидали ее жители, переселяясь в Колатваару, в большое селение поблизости. Стоит оно на берегу реки Коллас и красуется в ее глади окошками к воде. На пригорке, тоже окошками к речке, вырос второй порядок, и стали его называть Аги — по привычке. Иной раз можно было слышать, как деревенские говорили между собой:

— Вот Ийван был же вчерась со стадом…

— Какой это Ийван?

— Да Агинский…

Название деревни прочно утвердилось за ее прежними жителями как доброе прозвище.

Слезаем с велосипедов и оставляем их в пустой деревне, прислонив к одному из домов. Осматриваемся.

Посреди деревни торчит колодец. Поднимаем тяжелую, толстую крышку и заглядываем в него. Глубоко в землю уходит темный, весь в зеленовато-бархатном мхе сруб, на дне поблескивает вязкая жижа. Тянет плесенью и холодом. Дотрагиваемся до ворота, и он жалобно, натужно скрипит.

И тут мне вспоминается рассказ, слышанный в деревне от старух.

Один из строивших этот колодец старик карел будто бы сказал, когда колодец был вырыт и испробована студеная водица: «Сколько в этом колодце вода продержится, столько и жить в этой деревне людям…»

Слова старика сбылись, хотя в народе говорят и так, что в глубоком колодце вода никогда не иссякнет. А вот поди ж ты, иссякла она в агинском колодце. И жизнь в деревне захирела, зато продолжилась в другом месте, еще светлей да краше прежнего.

Когда у Вити Пенни, одного из агинских мальчишек, спросили — где лучше жить, в Колатвааре или Аги, он ответил:

— Летом там, а зимой здесь. Зимой там было скучно без света, да и в школу ходить далеко. Нас на лошадке возили, а все равно холодно…

Мы еще раз оглядываем деревню, и в памяти остается вековая ель возле колодца. Многое могла бы она порассказать про эти места, да никто не слушает, о чем она шумит на ветру…

Одинокая ель еще долго маячит перед глазами, когда мы оборачиваемся к деревне, продолжая свой путь. Дальше, к реке.

Полусгнившие скользкие мостки из толстых бревен ведут нас через топкое болото все ближе к цели, к реке. Справа позади остается круглое, как блюдце, неглубокое болотное озерко — Муталамби, словно черный дурной глаз на вязкой низине.

Болото кончается, и вот мы на месте. Перед нами порог Аги, мельничная плотина, старая избушка у моста. По обеим сторонам вдоль берега мостки и бревна, сцепленные друг с другом. С этих мостков сплавщики направляют бревна под мост, в далекий порожистый путь, вниз по капризной реке Туллос, пробившей себе русло в скалистых берегах.

Вверх по течению, над порогом, река спокойная, гладь воды подернута еще туманом, и с моста кажется, будто в реке разлито дымящееся, парное молоко… Но вот у моста сильное течение подхватывает спокойную воду и с силой швыряет ее о камни. Порог Аги стремителен и бурлив и в хорошую, и в плохую погоду. Говорят, что он до сих пор тоскует по своей зазнобушке, по первой любви…

Давным-давно, много лет, а может, и веков назад молодой мельник привел себе в жены красивую, золотокудрую девушку, и буйный Аги сразу страстно влюбился в нее. Много раз пытался соблазнить молодуху, унести в своих объятиях… Чтобы заманить красавицу, он прикидывался и покорным и послушным, сдерживая силу своих вод. Но нет, не полюбила его златоглавая, не приласкала, не прельстилась буйной силою. Она любила своего чернобрового мельника и, стоя на мосту, часто пела про свою любовь… И горела эта любовь год от году ярче, и она мельнику своему ненаглядному троих красавцев сыновей подарила… Каково было терпеть это влюбленному Аги, какой ревностью пылало его гордое сердце! Завидовал он мельнику так, что и не расскажешь. Уж больно мирно да ладно жил мельник со своей женой, любая работа у них спорилась. Ни ссор, ни раздоров не было. И тем сильнее бесновался падун, тем громче завывал по ночам, особенно в непогоду, И тем больше завидовал простому людскому счастью. Порой даже ревел от злобы и в бессильном гневе ворочал в пучине, на дне, громадные камни.

Пустует ныне ветхая избушка мельника, забывается эта легенда. Но зависть и злоба все звучат в грохоте водопада, не успокоился еще Аги, не забыл своей давней обиды.

С этой истории пошла про порог Аги такая слава: ежели кто там раз побывает, тот будет в любви своей счастлив, а если побывает вместе с любовью своею, то будет счастлив вдвойне. Негасимым огоньком будет гореть любовь весь его век, да и под старость не угаснет… Потому, наверное, не одна влюбленная пара побывала на этом пороге в надежде продлить и закрепить свою любовь.

Мы не суеверны, да и пора первой любви давно миновала, но и мы не впервые направлялись на этот порог. Добрый десяток лет пройдено вместе по жизни, и не одно лето проведено в этих местах, протоптана и нами дорога к порогу Аги. Об этом я думала, стоя на мосту над бурливым потоком. Старая легенда, видно, вспомнилась и сыну Марпы Доментьевны, — я поняла это по выражению его лица…

Взглянули вниз с моста — падун шумел по-прежнему сердито и властно. Мы свернули направо и спустились по шатким ступенькам. Вахти деловито бегал кругом, принюхивался, прислушивался к чему-то, потом вдруг пустился к берегу, обежал камышовую заводь и — вот он уже у самой воды. Хочется ему к нам на мостки, а в воду лезть неохота.

— Ого, да мы тут не первые. Смотри, там один полуночник уже торчит с удочкой, — сказал муж со своим карельским выговором.

На другой стороне реки, на мостках, стоял высокий вихрастый парень в стеганой капроновой куртке. Сразу видно, — парень не деревенский. Да и удочка у него бамбуковая с красным, купленным в магазине поплавком; у нас же в руках старые, хорошо просушенные березовые удилища, а вместо поплавка — пробка.

Мы ничего не сказали парню, да и он посмотрел только в нашу сторону и снова уставился на поплавок. Что говорить-то, все равно в шуме воды ничего не расслышишь. Так мы и поглядывали друг на друга. Парень отставил в сторону удочку и взялся за спиннинг. Бросал он его умело, но впустую. За спиннинг взялся и мой муж, а мне остались две удочки и наказ выловить плотву или окунька на наживу. Стайка осторожных плотвичек играла в воде на самой поверхности, но на крючок они не шли. Ну что ж, подождем окуня, он прожорливей и решительней.