Елена Езерская - Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя

• Название: Бедная Настя. Книга 5. Любовь моя, печаль моя
• Автор: Елена Езерская
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-224-05355-2

Прошло десять лет. Анна Платонова, признанная княжной Анастасией Долгорукой, теперь — баронесса Анастасия Петровна Корф. Она с семьей живет во Франции и выступает на сцене Парижской «Гранд-Опера». Анна вращается в кругу парижской богемы и среди русских литераторов, которых очень много во Франции. Владимир служит в ранге советника, и род его деятельности Анне неизвестен. Во время бурных революционных событий в Париже Владимир Корф пропал. В посольстве Анне сообщили ужасную новость — ее мужа обвиняют в краже большой суммы денег…

---

Но канцлер был прав — бонапартистская Франция опасна. А вариант возвращения племянника корсиканского триумфатора многим уже не казался фантастическим. Вне всякого сомнения — французы идеализировали Наполеона I. Он был для них символом могущества и процветания. Ловко сочетавший идеи популизма и свою неизбывную жажду власти, Бонапарт создал феномен справедливой монархии, на поверку оказавшийся иллюзией. Ибо освобожденный народ идет только за победителями — поражения, даже временные, заставляют его искать утешения на стороне. Возникновение на политическом небосклоне наследника идей Наполеона, несомненно, встретило бы отклик в сердцах упоенных своей победой парижан, а значит — неизбежно следовало ждать повторения старой истории.

В одном Киселев был убежден — не стоило создавать из «Бонапарта малого» большого. Любые покушения на его жизнь придадут ему еще больший вес и окружат ореолом мученика. Искать выход из создающейся прямо на глазах ситуаций следовало в другом — надо было принудить Наполеона отказаться от своих целей, хотя бы на время, пока Франция не решит, что ей более всего по душе: или умная либералка герцогиня Елена Орлеанская, которую до февральского переворота прочили в регентши, уехавшая теперь в Эмс, или умеренный Ламартин, фактически уже руководивший Францией через голову «свадебного генерала» — престарелого Дюпон де Л'Эра, участника Великой Французской революции конца XVIII века и революции 1830-го, или, Боже упаси, коммунист Огюст Бланки, вооружавший рабочих и выводивший их на улицы и к баррикадам.

О своих претензиях на управление Францией заявляли тогда многие, но лишь кандидатура «Баденгэ» вызывала достаточно серьезные опасения у всех, кроме, кажется, самих французов. Прежде всего, опасалось Временное правительство, в котором многие были уверены, что Шарль-Луи — самозванец, и в нем нет ни капли великой крови, а королева Гортензия родила его от одного голландского адмирала, и что он узурпировал имя Бонапарта так же, как в свое время Наполеон — императорский трон. Шарль-Луи говорил по-французски с заметным немецким акцентом и казался парижским интеллектуалам выскочкой-снобом и немного — размазней.

Но Киселев, равно, как и Нессельроде, знал, что движущая сила всех проектов «Баденгэ» — не столько его непомерное честолюбие, сколько человек, вот уже много лет постоянно находившийся рядом с ним и помогавший ему в осуществлении всех его грандиозных планов главным, что только и могло решить судьбу этих замыслов, — деньгами. И этот человек — его сводный брат де Морни, личность примечательная и фигура, несомненно, одиозная…

Прочитав составленный Киселевым текст, Нессельроде выдержал непродолжительную паузу, а потом положил документ сначала в папку и затем в ящик стола.

— Я даю вам максимальную свободу действия, — спокойно сказал канцлер. — Мыпозаботимся, чтобы вы не испытывали недостатка в средствах, но прошу вас сообщать о возможных тратах заблаговременно. Все необходимые финансовые поручительства вы получите тотчас по выходе из этого кабинета. И, кстати, не забудьте зайти в канцелярию и оформить премию со счетов министерства. Вы это заслужили.

Обратную дорогу в Париж Киселев провел в раздумьях, вчерне пытаясь составить конкретный план действий. Дипломат мог по-настоящему положиться в нынешней ситуации на единственного человека — барона Корфа. Владимир Иванович был лет на десять моложе своего начальника, но снискал у того заслуженное уважение. Киселев слышал о связи Корфа с известными событиями в императорской семье и прекрасно понимал, что помилование барона в виде командировки во Францию ничем не лучше ссылки на Кавказ, только с меньшим риском дли жизни и в более благоприятных условиях.

Но для боевого офицера безделье светского Парижа и необходимость дипломатического двуличия всегда почти невыносимы, и Киселев видел, с каким напряжением Корф входит и посольский быт, буквально силой принуждая себя соблюдать осторожность в словах и действиях. Правда, однажды, не выдержав всей этой лицемерной суеты, барон сорвался и увлекся (как выяснилось, не в первый раз) карточной игрой, а потом еще и рулеткой, но известие о рождении сына резко изменило его. Корф немедленно перенес нерастраченную энергию и жажду деятельности на семью, и перестал так остро реагировать на непростые и неблизкие ему по духу «посольские игры».

Киселеву импонировали прямота и честность барона, а его верность родине и исполнительность побудили дипломата со временем приблизить Корфа к себе в качестве особого порученца. Он стал брать барона с собою в поездки и доверять важные документы, и фактически Корф вскоре превратился в секретаря посланника и его доверенное лицо. И поэтому именно на него Киселев делал ставку при выполнении поручения, данного ему Нессельроде.

По возвращении он первым делом нанес визит Корфам — Киселев любил бывать здесь. Анастасия Петровна, хотя и была уже зрелой женщиной, но сохраняла привлекательность и свежесть молодости, а в компании своих очаровательных светловолосых детишек напоминала ангелицу с херувимами на Небесах. И вместе с тем, баронесса не стала молодой матроной и не опустилась до плебейства, в которое частенько впадали отечественные дамы высшего света, подкупленные ароматной атмосферой «города любви», как иногда называли Париж. Киселеву, например, приходилось по просьбе канцлера пару раз одергивать его племянницу и невестку, которые в обществе Надежды Нарышкиной творили в Париже нечто несуразное и вели более чем свободный разгульный образ жизни. И хотя на адюльтеры в Париже было принято смотреть сквозь пальцы, Киселев оберегал и свою семью от его тлетворного воздействия и всячески хвалил крепость семейного уклада Корфов.

Оперативный план они составили довольно быстро. Киселев уже давно понял, что Корфу надо только почувствовать себя на передовой. Николай Дмитриевич не стал обременять барона политическими условностями, а просто «объявил войну». Был определен неприятель и со всех сторон рассмотрена его диспозиция — окружение и походные квартиры, вспомогательные части и варианты отступления. И уже в этой четко разложенной схеме Корф, легко ориентируясь среди отправных точек и имен, принялся «прощупывать» бонапартистский круг Парижа. Барону пришлось освоить в полной мере искусство гримирования, что было не так уж сложно при любви к театру его покойного батюшки и здравствующей — дай Бог ей здоровья! — супруги, прекрасной певицы и весьма неплохой драматической артистки.

Отчитывался Корф перед Киселевым два раза в неделю, а по мере приближения выбором они стали встречаться каждый день. Оба, конечно, нервничали — Ламартину не удалось отложить сроки дополнительных выборов больше, чем на месяц: крайние левые использовали любую возможность, чтобы возбудить рабочих на очередное выступление, и вместо августа выборы объявили на начало июня. В состоянии напряжения Корф даже предложил ввести в дело жену — на одном из банкетов, где баронесса с легкой руки ее приятельницы и педагога по вокалу Жозефины Стреппони пела под именем мадемуазель Анни Жерар, на Анастасию Петровну обратил внимание сам де Морни. Владимир предложил воспользоваться случаем, чтобы потом иметь возможность вызвать графа на дуэль и встретиться с ним, не привлекая к их «общению» политического внимания. Но затея провалилась, к вящему удовольствию Киселева, — он не хотел разом лишиться и симпатии баронессы, которой могла не понравиться роль «живца», и потерять своего помощника, хотя и горячего, но верного.

И тогда судьба сама нашла их.

Возвращаясь как-то вечером домой, Владимир едва не стал свидетелем самоубийства. Однако ему удалось подбежать к молодому, как потом оказалось, человеку в тот момент, когда он уже наклонился через парапет моста и отрешенно взирал на глухую и темную Сену. Корф долго удерживал самоубийцу, обхватив его в плотный замок и не давая таким образом возможности двигаться. И лишь когда Владимир почувствовал, что молодой человек слабеет и уже не может более сдерживать рыданий, он отпустил его. Теперь стало понятно, что второй попытки суицида не будет.

Потом Корф отвел недавнего самоубийцу в сторону от набережной и принялся с ним разговаривать. Владимир еще по армии знал, что это — лучший способ отвлечь человека от безумного шага, и не ошибся. В конце концов, юноша разговорился и поведал Корфу свою историю. Слушая его, Владимир с каждым словом нового знакомого приходил во все большее изумление — это была не просто судьба, это — удача, настоящая победа!

Молодой человек представился Шервалем и, разглядев своего спасителя в неверном свете фонарей, напомнил, что они и прежде встречались, правда, при совершенно иных обстоятельствах — в Бадене, в игорном доме, где барон делал весьма крупные ставки, чем привлек к себе внимание Шерваля, только-только пристрастившегося к игре. Владимир кивнул ему, но того случая не вспомнил. Да и мало ли таких встреч было в его жизни!