Стивен Кинг - Тьма, — и больше ничего

• Название: Тьма, — и больше ничего
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40835-9

«1922 год» — история, которую критики уже назвали одним из лучших малых произведений Кинга. Фермер, убивший свою жену ради ста акров земли, понимает: возмездие придет с неожиданной стороны…

«Громила» — беспощадный рассказ о том, на что способна пойти женщина, чтобы отомстить насильнику…

«Счастливый брак» — блестящая, оригинальная вариация «вечной» сказки о Синей Бороде…

«На выгодных условиях» — потрясающее произведение, в котором Кинг вновь поднимает не раз поражавшую воображение читателей тему сделки с дьяволом…

Четыре повести.

Четыре двери в мир страха, боли, обреченности. Четыре истории ночных кошмаров, воплотившихся наяву.

Четыре новых шедевра Стивена Кинга!

---

Это правда. Но я бы жил, а не существовал, Арлетт жила бы со мной, и Генри не превратился бы в мрачного, насупленного, своенравного подростка. Мальчика, навлекшего беду на девочку, с которой дружил с раннего детства.

— А что ты собираешься делать? — спросил я. — Сомневаюсь, что ты приехал сюда, не продумав плана действий.

Харлан, казалось, не слышал меня. Он смотрел поверх полей на силуэт своей новой силосной башни, видневшейся на горизонте. На его серьезном лице читалась печаль, но я пережил слишком многое, так что выражение его лица меня не тронуло. 1922-й стал худшим годом в моей жизни — я превратился в человека, которого больше не знал, и Харлан Коттери был для меня очередной выбоиной на тяжелой горной дороге.

— Она умная, — вновь заговорил Харлан. — Миссис Макреди из школы говорит, что Шен — лучшая ученица, которая у нее когда-либо была, а она проработала учителем почти сорок лет. Шен хороша в английском, а еще лучше в математике, что, по словам миссис Макреди, среди девочек редкость. Она разбирается в тригонономии, Уилф. Ты это знал? Миссис Макреди сама не сильна в тригонономии.

Нет, этого я не знал, но знал, как произносится это слово. Однако чувствовал, что сейчас не время поправлять соседа.

— Салли хотела отправить ее в хорошую школу в Омахе. Туда берут девочек, как и мальчиков, с 1918 года, хотя пока ни одна девочка школу не закончила. — Он бросил на меня взгляд, в котором читались отвращение и враждебность. — Женщинам, как ты понимаешь, прежде всего надо выйти замуж. И рожать детей. Вступай в «Восточную звезду»[14] и подметай этот чертов пол. — Он вздохнул. — Шен могла бы стать первой. У нее есть и трудолюбие, и ум. Ты этого не знал, так?

По правде говоря, нет. Я предполагал — и ошибся в этом, как и во многом другом, — что из нее получится разве что жена фермера, никак не больше.

— Она могла бы даже учиться в колледже. Мы планировали отправить ее в ту школу, как только ей исполнится семнадцать.

Салли планировала, ты это имеешь в виду, подумал я. Будь ты сам по себе, такая дикая мысль никогда не пришла бы в твою фермерскую голову.

— Шен хотела, и деньги мы отложили. Все к этому шло. — Он повернулся ко мне, и я услышал, как скрипнула его шея. — Это по-прежнему можно устроить. Но сначала — можно сказать, немедленно — она отправится в католический дом для девушек при монастыре Святой Евсевии в Омахе. Шен этого еще не знает, но так будет. Салли предлагала отправить ее в Диленд — там живет ее сестра — или к моим тетке и дядьке в Лайм-Биске, но я не доверяю этим людям, не уверен, что они все сделают, как мы решили. Да и девушку, создающую такие проблемы, нельзя отправлять к тем, кого она знает и любит.

— А что вы решили, Харлан? Помимо того, чтобы послать свою дочь в… ну, не знаю… в сиротский приют?

Он разозлился:

— Это не приют! Это чистенькое, приличное заведение, где придерживаются принципов морали. Так мне сказали. Я наводил справки, и все говорят о нем только хорошее. Шен будет там что-то делать, она будет учиться и через четыре месяца родит. Когда это произойдет, ребенка отдадут на усыновление. Сестры монастыря Святой Евсевии об этом позаботятся. Потом она вернется домой, а через полтора года сможет поехать учиться в колледж, как и хочет Салли. И я, разумеется. Этого хотим мы с Салли.

— А в чем моя роль? Как я понимаю, она должна у меня быть.

— Ты меня подначиваешь, Уилф? Знаю, у тебя выдался тяжелый год, но я все равно не хочу, чтобы ты меня подначивал.

— Я тебя не подначиваю, но тебе следует знать: ты не единственный, кто зол и кому стыдно. Просто скажи мне, чего ты хочешь, и, возможно, нам удастся остаться друзьями.

Холодная полуулыбка, которой он отреагировал на мои слова, — всего лишь изгиб губ и морщинки, появившиеся в уголках рта, — подсказала мне, что для него вероятность такого исхода минимальна.

— Мне известно, что ты не богат, но ты все равно должен взять на себя долю ответственности. Время, проведенное у монахинь — сестры называют это предродовым наблюдением за беременной женщиной, — обойдется мне в триста долларов. Сестра Камилла назвала это пожертвованием, когда я говорил с ней по телефону, но платеж — он и есть платеж.

— Если ты просишь разделить его…

— Знаю, что ста пятидесяти долларов у тебя нет, но ты все же найди семьдесят пять — именно столько будет стоить учитель. Тот, кто поможет Шен наверстать школьную программу.

— Я не в состоянии этого сделать. Арлетт обчистила меня, когда уходила. — И тут впервые у меня возникла мысль: а не осталось ли у нее какой-нибудь заначки? Двести долларов, которые она прихватила с собой, никогда не существовали, но даже мелочь, отложенная «на булавки», пригодилась бы в сложившейся ситуации. Я решил, что надо проверить все шкафчики и банки на кухне.

— Возьми еще одну краткосрочную ссуду, — предложил Харлан Коттери. — Я слышал, что по предыдущей ты рассчитался.

Разумеется, он слышал. Конечно, это конфиденциальная информация, но у таких людей, как мой сосед, очень чуткие уши. Меня вновь охватило негодование. Он позволил мне попользоваться его жаткой для кукурузы и не взял за это даже двадцати долларов. И что с того? Теперь он просил больше, как будто его драгоценная дочь сама не раздвигала ноги и не говорила: Заходи и покрась стены.

— У меня были деньги за урожай, чтобы заплатить, — ответил я. — Теперь их нет. У меня есть только земля, дом, а больше ничего.

— Ты найдешь, где взять деньги, — настаивал он. — Заложи дом, если потребуется. Семьдесят пять долларов — твоя доля, и в сравнении с тем, что твой парень мог начать менять подгузники в пятнадцать лет, я думаю, ты дешево отделаешься.

Он встал. Я тоже.

— А если я не найду способа? Что тогда, Харлан? Ты пришлешь шерифа?

Его губы скривились в пренебрежительной гримасе, что вызвало у меня новый прилив ненависти к нему. Это длилось одно мгновение, но ту ненависть я ощущаю до сих пор, хотя многое другое перегорело в моем сердце.

— Я никогда не буду вмешивать в это законников. Но если ты не возьмешь на себя долю ответственности, между нами все кончено. — Он прищурился, взглянув на заходившее солнце. — Я уезжаю. Должен ехать, если хочу вернуться домой до темноты. Эти семьдесят пять долларов еще пару недель мне не понадобятся, так что время у тебя есть. И больше я спрашивать о них у тебя не буду. Если не принесешь, значит, не принесешь. Только не говори мне, что не можешь их раздобыть. Я знаю — это не так. Лучше бы ты позволил жене продать эти акры Фаррингтону, Уилф. Тогда она никуда не сбежала бы, а ты был бы при деньгах. И моя дочь, возможно, не носила бы под сердцем ребенка.

Мысленно я столкнул его с крыльца и обеими ногами прыгнул на его аккуратный, твердый животик, когда он попытался встать, потом я взял из амбара серп и проткнул острием один глаз. Но в действительности я стоял, взявшись рукой за перила крыльца, и смотрел, как он спускается по ступеням.

— Не хочешь поговорить с Генри? — спросил я. — Я могу его позвать. Он огорчен так же, как и я.

Харлан не сбавил шагу.

— Она была чистенькой, а он перепачкал ее. Если ты позовешь сюда сына, я могу и ударить его, просто не сдержусь.

Я задался вопросом: а смог бы он? Генри вырос, стал крепким парнем и — самое важное — знал, что такое убить человека. А Харлан Коттери — нет.

Ему не требовалось заводить мотор ручкой. «Нэш» заводился нажатием кнопки.

— Семьдесят пять долларов — это все, что мне нужно, чтобы поставить точку! — крикнул он, перекрывая грохот двигателя. Он объехал колоду для колки дров, обратив в бегство Джорджа и его свиту, и покатил к своей ферме, где имелся большой генератор и водопровод в доме.

Когда я повернулся, Генри стоял у меня за спиной, разъяренный донельзя.

— Они не могут вот так отослать ее!

Он подслушивал. Не могу сказать, что меня это удивило.

— Могут и отошлют. И если ты попытаешься совершить какую-нибудь глупость, то изменишь и без того плохую ситуацию к худшему.

— Мы можем убежать. Нас не поймают. Если мы с тобой сумели выйти сухими из воды… после того, что сделали… думаю, что смогу убежать в Колорадо с моей девушкой.

— Вы не сможете, поскольку у вас нет денег, — возразил я. — Он говорит, деньги решают все. Что ж, я скажу по-другому: отсутствие денег портит все. Я это знаю, а Шеннон еще узнает. Сейчас ей надо выносить ребенка…

— Нет, если его все равно заберут!

— Это не меняет того, что чувствует женщина, когда носит ребенка под сердцем. Благодаря младенцу она становится мудрее в том, чего мужчинам никогда не понять. Мое уважение к тебе или к ней не уменьшилось из-за того, что она забеременела, — вы не первые и далеко не последние, пусть даже мистер Надменность думал, что его дочь будет пользоваться тем, что у нее между ног, только в ватерклозете. Но если ты попросишь девушку на пятом или шестом месяце беременности убежать с тобой… и она согласится… я потеряю уважение к вам обоим.