Теодор Вульфович - Обыкновенная биография

• Название: Обыкновенная биография
• Автор: Теодор Вульфович
• Издательство: БПП
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009

Это произведение не имело публикаций при жизни автора, хотя и создавалось в далёком уже 1949 году и, конечно, могло бы, так или иначе, увидеть свет. Но, видимо, взыскательного художника, каковым автор, несмотря на свою тогдашнюю литературную молодость, всегда внутренне являлся, что-то не вполне устраивало. По всей вероятности — недостаточная полнота лично пережитого материала, который, спустя годы, точно, зрело и выразительно воплотился на страницах его замечательных повестей и рассказов.

Тем не менее, «Обыкновенная биография» представляет собой безусловную ценность, теперь даже большую, чем в годы её создания. Теперь это — яркий документ эпохи, свидетельство очевидца, участника самой страшной войны. Обыкновенного человека, как считал сам Теодор Юрьевич, и необыкновенного, как считаем мы, благодарные издатели его трудов.

---

Тося Прожерина больше года пролежала в госпитале. Её наградили орденом Отечественной Войны 1 степени. Сейчас она живёт и работает в городе Свердловске. Только вот ногу ей пришлось ампутировать.

Долго в боевом строю нашего батальона ходил бывший немецкий танк «тигр», ныне тяжёлый танк мотоциклетного батальона «Тося Прожерина».

Каменец-Подольск взяли с ходу, и немцы пытаются вернуть потерянное.

Все, кто может держать оружие — в строй, оборонять турецкий мост — ключ к городу. Отбиты три атаки.

На турецком мосту на партсобрании меня принимают в члены ВКП/б/.

Вечером прохожу партийное бюро.

Пришёл приказ: непрерывными диверсиями мешать отходу немцев.

Андрюша Родионов и Борис Тыкочиров идут на задание.

Ночь. Провожу их через турецкий мост. Борис идёт охотиться на автомобильную дорогу, а Андрейка должен взорвать и сжечь большой деревянный мост. У каждого по 3 разведчика и 4 сапёра.

Андрейка идёт и мурлычит:

— Ростов-город, Ростов-дон, — тьфу ты, привязалась одна мелодия! — и с цыганским надрывом. — Давай пожмём друг другу руки.

Все останавливаются. Прощаемся. Родионов крепко жмёт мне руку и тоном отца благородного семейства:

— Не плачь, детонька, сам и не позволяй майору. Заверь от моего имени Верховное Главнокомандование, что мой мостик, как одуванчик, весь будет в воздухе.

Борька полез целоваться. Ну что ж, поцелуемся. Всё… Ушли… Уже и шагов не слышно…

Так и не вернулись мальчики с этого задания. Только через три дня мы узнали, что мост всё-таки взорван.

7 апреля 1944 года в районе Констанцы Каменец-Подольской области тяжело ранило Васю Лысикова. Недаром нос его всегда покрывался испариной. У него оказалось очень плохое сердце. Он быстро обмяк. Его спрятали в погребе, а через час его нашли там немцы.

Танкистов убивали сразу. Он сказал, что он пехотинец, и погоны на счастье у него оказались пехотные. С ним обошлись очень деликатно. Положили на чистую постель, доктор немецкий перебинтовал его, накормили, он стал чувствовать себя лучше, а на следующий день немцам надо было ехать дальше на запад. Они аккуратно с матрацем вывезли его на околицу и там одним выстрелом прикончили, чтобы… не мучился.

А Фели? Фели Модатова, видимо, так и не знает, что случилось с её Васей. Она, может быть, даже думает, что он перестал ей писать?

Если вы будете в Ереване и вам придётся пройти по улице Спандаряна, то зайдите в дом № 78, может быть, она там до сих пор живёт. Расскажите ей. Пусть знает.

Бугач уже Западная Украина. Это карусель, а не война. Наши докладывают, что окружили немцев, немцы докладывают, что окружили наших. Я десять суток не снимаю немецкую форму, у меня 8 бойцов в немецкой одежде. Это не «коварные методы», а пожар в дезкамере и отсутствие тылов. По два раза в сутки посылают на задания. Чуть было свои не ухлопали из-за проклятой одежды. Снаряды летят со всех сторон, и я убеждаюсь, что под своими снарядами лежать ещё противнее, чем под немецкими.

Что это за война, когда в течение 10 дней нельзя разобрать, в какой стороне фронт! А тут ещё вши кусаются как леопарды. Младший сержант Медведев называет их «автоматчиками».

Немцы ведут себя явно неприлично. Атакуют на узком участке 18–20 танками и среди них «тигры». Наши решают преподать им урок хорошего тона.

На поле выходят три новеньких «Иосиф Сталин», они только вчера пробрались к нам, а на флангах самоходки.

Наконец мы увидели, какого цвета дым при взрыве «тигра».

— А!!! Оказывается, и вы умеете ползать задом с продырявленным черепом!

Всё притихло, как будто война окончилась. Откатились немцы. Отошли и мы к линии хуторов, а на наше место пришла матушка-пехота.

Прожариваем одежду, моемся и меняем бельё. Окружающие смотрят на нас с завистью. Ещё холодно, но проделываем это прямо в поле. Чистые и подтянутые ходим как на дипломатическом приёме.

Молодая полька приглашает в хату. Мы бы и так вошли, но с приглашением даже приятнее. Оказывается, сегодня 9 апреля, воскресенье, первый день польской пасхи. Садимся к столу. Вечереет. Надо скорее подзакусить. Свет зажигать нельзя.

Выставляю охранение, бойцы ложатся спать, а я сижу у входа в дом и беседую с молодой полькой. Она тихо рассказывает мне про Барановичи, где ей приходилось работать на текстильной фабрике. Зовут её Мария. Я любуюсь смоляно чёрным небом с ярко высвеченными звёздами, огоньками ракет, вспыхивающих не горизонте и их отражением в тяжело грустных глазах Марии.

Старуха не спит и то и дело её голова высовывается из двери. Она с опаской поглядывает на меня и спрашивает дочь, распевая:

— Не стржилят, Мария?

Будто ей не слышно, стреляют, или нет. Странный народ эти пожилые женщины. Она спрашивала так раз 10 и наконец накаркала.

Справа выстрел, крик часового и беспорядочная трескотня. Поднимаю людей.

Тревога!

Бежим к штабу.

Немецкая разведка в потёмках напоролась на взвод гвардии лейтенанта Кожина. В короткой стычке трое ранено и Виктор Кожин убит наповал. Вот вам и польская пасха. Тут же похоронили, завернув в плащпалатку.

Возвращаемся. В дверях Мария. Она взволнована, платок сполз на затылок.

— Цо те зробилось, пан офицер?

— Ну какой я пан? — Садимся на прежнее место, и я ей рассказываю о Тосе Прожериной и Викторе Кожине.

Из темноты доносится голос младшего сержанта Медведева, он в охране:

— Товарищ лейтенант, а товарищ лейтенант?

— Что случилось?

— Как вы думаете, а на других планетах живут люди?

— Чего это тебе в голову пришло?

— Да так, интересно бы узнать, они тоже воюют, или, может быть, нет? — с неопределённой интонацией произносит Медведев, и я слышу звук удаляющихся мягких шагов младшего сержанта.

Солнце клонится к закату. Пора обедать. Батальонную кухню во время бомбёжки разнесло в щепки. Бойцы шутят:

— Фриц знает, что уничтожать надо.

— Ну да, если бы знал, то первым помпохоза Бабарыку пристукнул.

Варит нам обед Мария. Старуха что-то недовольно бурчит себе под нос. Проголодались изрядно.

— Ну, обедать.

Гремят котелки, ложки, двигают чугуны у печки, хлеб нарезан, и ядрёный пар валит из чугуна со щами.

Крик связного:

— Товарищ лейтенант, тревога! Форма два! К штабу!

Прыгаю в бронетранспортёр. Следом за нами идёт радийная бронемашина. На ходу в мою машину прыгает Курнешов. На головном транспортёре узнаю бритую голову адъютанта командующего. Это не пустяк. Василий командует:

— Расчехлить пулемёты… Приготовиться к бою…

Я влезаю в комбинезон, подпоясываюсь, засовываю рожки автомата в голенища. Вынимаю карту:

— Куда едем?

— Высота 308,6. Правый сосед, Н-ская пехотная, отступает… Надо остановить…

Курнешов часто дышит и на лице его выступили красные пятна.

— В крайнем случае, стрелять придётся, — говорит он, не глядя в мою сторону, и нервно приглаживает пробор.

Незнакомый холодок пробегает по телу.

Пулемётчик стал бледен как полотно. Привычным, но нервным движением он проверяет пулемёт, и я замечаю, что правая рука его дрожит.

Высота 308,6. Каждые 100 метров бронетранспортёр, или бронемашина, а в промежутках гвардейцы, добрая треть из которых офицеры.

Стена ощетинилась пулемётами и автоматами.

А из деревни и рощи на противоположной высоте выбегают группы бойцов, несутся упряжки с артиллерией, конные и пешие.

Страшное зрелище.

К комбату подъезжает на «додже» старик-генерал в сопровождении шести офицеров. Генерал без фуражки. Седые, как лунь волосы, мохнатые старческие брови нависли над глазницами, и глаз почти совсем не видно.

Он крутит пуговицу майору умоляющим голосом:

— Майор, голубчик, не стреляйте… ведь позор, позор-то какой… Я их сейчас сам остановлю… Ведь это и мои…

Крупные слёзы катятся по сморщенному лицу видавшего виды генерала.

Майор стоит навытяжку, его слегка качает от напряжения:

— Товарищ генерал, как только ваши солдаты перейдут речку, по приказу я обязан открыть огонь.

Подлетает «виллис» со знаменем дивизии. Генерал как мальчик прыгает в машину и за ним — его адъютант.

— Майор, прошу вас, не стре…

Подпрыгивая на кочках и чуть не выбрасывая сидящих, «виллис» едет прямо к реке, за ним «додж» с офицерами. Знаменосцы на ходу расчехляют боевое знамя. «Виллис» врезается в речку и застревает у противоположного берега.

Люди выпрыгивают из машин бегут в сторону фронта навстречу своим солдатам. Над головой седого генерала зовёт и рвётся алое полотнище боевого знамени. Вот у знамени уже несколько сот человек, вот они разбегаются в разные стороны и поворачивают артиллерию, повозки кухни, солдат, слышны выстрелы.

Майор смотрит в бинокль.

— По-моему, пока только в воздух стреляют, с облегчением произносит он.