Ирина Кнорринг - После всего. третья книга стихов (посмертная)

• Название: После всего. третья книга стихов (посмертная)
• Автор: Ирина Кнорринг
• Жанр: Поэзия
• Год: 1949

Негромкий, поэтический голос Кнорринг был услышан, отмечен и особо выделен в общем хоре русской зарубежной поэзии современниками. После выхода в свет в 1931 первого сборника стихов Кнорринг «Стихи о себе» Вл. Ходасевич в рецензии «„Женские“ стихи» писал: «Как и Ахматовой, Кнорринг порой удается сделать „женскость“ своих стихов нарочитым приемом. <…> Той же Ахматовой Кнорринг обязана чувством меры, известною сдержанностью, осторожностью, вообще — вкусом, покидающим ее сравнительно редко. <…> Кнорринг женственна. <…> Будем надеяться на дальнейшие встречи с этой еще неопытной, <…> но все-таки одаренной и чем-то милой поэтессой» (Возрождение. 1931. 25 июня). Предвидение Вл. Ходасевича подтвердилось, чему свидетельством является отзыв Кнорринг Иванова в статье «Поэзия и поэты» на посмертную книгу стихов Кнорринг, вышедшую в 1949: «Покойная Ирина Кнорринг всегда, а в последние годы жизни особенно, стояла в стороне от пресловутого Монпарнаса, не поддерживала литературных связей, одним словом, не делала всего необходимого для того, чтобы поэта не забывали, печатали, упоминали в печати. И поэтому даже ее последняя книга почти никем не была отмечена с вниманием и сочувствием, которые она заслуживает…»

---

5-VIII-25

Севр

ВЕЧЕР

Молчу и стыну в тишине пустой.
И сдавлен мозг цепями дум унылых,
Как будто полон дом нечистой силы
И завелся в камине домовой.

Шуршит обоями, стучит по крыше,
Ползет в углу мохнатым пауком…
В осенней мгле шаги, как будто, слышу,
Не где-то бесконечно далеко.

Я подожду, пусть тихий ливень хлынет,
Мне хорошо в осеннем полусне.
Мохнатый домовой сидит в камине
И неутешно плачет обо мне.

9-X-25

Севр

«Я старости боюсь, не смерти…»

Я старости боюсь, не смерти,
Той медленной, как бред, поры,
Когда озлобленное сердце
Устанет от пустой игры.

Когда в волненьях жизни грубой
Ум станет властен над душой,
И мудрость перекосит губы
Усмешкой медленной и злой.

Когда тревога впечатлений
Сухой души не опалит,
Ни очертаньем лунной тени,
Ни бодрым запахом земли.

Когда вопросов гулкий ропот,
Ошибки, грезы и печаль
Заменит равнодушный опыт
И уж привычная мораль.

Когда года смотреть научат
На все с надменной высоты.
И станет мир наивно-скучным,
Совсем понятным и простым.

И жизнь польется без ошибки,
Без впечатлений и тревог,
Лишь в снисходительной улыбке —
Чуть уловимый холодок.

24-XI-25

Севр

ТАМ

Там даль ясна и бесконечна,
Там краски знойны и пестры,
И по долинам душный вечер
Горят арабские костры.

Там иногда далеко, где-то
Журчит прибой взметенных волн,
Там в  синих форменках кадеты
Играли вечером в футбол.

Там счастье было непонятно
И был такой же серый день,
Как те разбросанные пятна
Арабских бедных деревень.

Там безрассудные порывы
Мешались с медленной тоской,
Оттуда мир, пустой и лживый,
Казался радостной мечтой.

Там сторона моя глухая,
Где горечь дум узнала я,
Пусть ненавистная, пусть злая,
Вторая родина моя.

14-XI-25

Севр

«И вдруг слова о чести и о праве…»

Я ироничен и суше

Я злюсь, как идол металлический

Среди фарфоровых игрушек.

Гумилев

И вдруг слова о чести и о праве.
О доблестях неворотимых дней.
Швыряя пафосом средневековья,
Звеня напевом скрещенных мечей.

Тоска о том, что жизнь смеется глухо
И нет любви и темных взоров нет.
И голос ласковый над самым ухом
Мне говорил: «Восторженный поэт».

А у меня ровны все дни недели,
Жизнь холодна, как ворохи камней…
Раз хочется подраться на дуэли,
Раз подвиги еще не надоели,
— Наверно жить и легче и светлей.

10-XII-25

«Стучались волны в корабли глухие…»

Стучались волны в корабли глухие,
Впивались в ночь молящие глаза.
Вы помните — шесть лет тому назад
Мы отошли от берегов России.

И всё смогу забыть: и боль стыда,
И эти годы тёмных бездорожий,
Но страшных слов: «Да утопи их, Боже!» —
Я в жизни не забуду никогда.

12-XI-26

Севр

НОЧЬ

В окно сквозит ночной, туманный свет
И зеркало рассеянно сверкает.
Хоть музыканта, знаю, дома нет,
Но слышу я — виолончель играет.

Стоит в углу, раздув свои бока,
Звенят, гудят натянутые струны.
А я твержу, что вот — пришла тоска
Холодной ночью, матовой и лунной.

Не жаль того, что кончилось вчера.
Не жаль себя, и боль, и горечь эту.
Я буду тихо думать до утра.
Я буду тихо плакать до рассвета.

И ветер гулко стонет за стеной,
И бьется кровь, и сердце замирает,
И в первом этаже сама собой
Виолончель безумная рыдает.

21-II-26

Севр

СТИХИ

Юрию

Они отрадней, чем слова молитв.
Их повторять, ведь, то же, что молиться.
Я вижу, как туман встает с земли,
Я опускаю тихие ресницы.

И за стихом я повторяю стих,
Звучащий нежным, самым нежным пеньем.
Я, как Евангелие, страницы их
Целую с трепетным благоговеньем.

И в синий холод вечеров глухих,
Когда устанем мы от слов и вздохов,
Мы будем медленно читать стихи, —
Ведь каждый, как умеет, славит Бога.

Я буду слушать тихий голос твой,
Перебирать любимые страницы.
Я буду тихо-тихо над тобой
Склонять густые, длинные ресницы.

27- XII-26

Севр

«На стене — неподвижные тени…»

А мне напряженно ждать,

Когда исписанный, новой

Страницей наполнишь тетрадь

Юрий Софиев

На стене — неподвижные тени.
Ветер свищет в каминной трубе.
Весь мой день — это только томленье,
Напряженная мысль о тебе.

На камине — часы. Плохо виден
В первой комнате их циферблат.
Если даже меня ты обидел,
Все равно, ты мне ближе, чем брат.

Сам не знаешь, чего ты бормочешь,
Только чувствуешь смутно: не то.
Будешь помнить: таинственность ночи,
Тихий голос и белый платок.

Весь мой день — это жалобный ветер
Долго свищет в каминной трубе…
Неужели кому-нибудь третьему
Я потом расскажу о тебе?

7-I-27

Севр

«Ты ушел. И сгустились тучи…»

Ты ушел. И сгустились тучи.
Ветер бросил свой резкий свист:
Ты оставил мне томик Тютчева
И исписанный мелко лист.

В этой комнате — сумрак серый,
темно-желтые пятна обой.
Жадно смотрят четыре химеры,
Напряженно следя за мной.

Я в себе заглушала жалость,
После завтра — знаю — придешь.
А по ставням, мне показалось,
Вдруг посыпался крупный дождь.

И ведь завтра не станет лучше,
Будет день больным и сухим.
Я подклеила томик Тютчева
И сложила твои стихи.

19-I-27

Севр

«Но кроме нас с тобой есть мир другой…»

Но кроме нас с тобой есть мир другой,
Огромный мир, где надо делать что-то.
Ведь как-то надо жить, мой дорогой,
Сдавать экзамены, искать работу…

Как будто бы повязка спала с глаз.
О, этот мир назойливый и лишний!
Вот почему, прощаясь прошлый раз,
Я вдруг расплакалась…Так глупо вышло…

Зачем? Какие там еще пути?
Какие там печали и потери?
И каждый раз мне страшно отойти
Вот от твоей полураскрытой двери.

3-III-27

Медон

«Зацветают в Париже каштаны…»

Зацветают в Париже каштаны,
Как венчальные строгие свечи.
Опускается вечер туманный —
По весеннему дымчатый вечер.

За оградой туманного сада
Сумрак полон томленьем и ленью.
Лиловеют за ржавой оградой
Чуть расцветшие кисти сирени.

А уж сердце быть прежним не может,
Стало новым, взволнованно-странным —
Оттого что в аллеях каштаны
На венчальные свечи похожи.

25-IV-27

«Все вспомнила, все вновь пережила…»

Все вспомнила, все вновь пережила,
Все встречи и оброненные фразы,
Все лица в памяти перебрала,
А вот о нем не вспомнила ни разу.

Как будто не был он, и я сама
В то время будто не жила на свете.
И сохранились только два письма —
Свидетельства о невозвратном лете.

Мне весело, что я теперь не та,
Сама к себе внимательней и строже,
И та весна — крылатая мечта —
На прошлую так странно непохожа.

И пусть меня возьмут в круговорот
Глухие, наростающие грозы.
Я не боюсь, что счастье отцветет
— На столике больничном — темной розой.

11-V-27