Уинифред Леннокс - Гони из сердца месть

• Название: Гони из сердца месть
• Автор: Уинифред Леннокс
• Издательство: Панорама
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-7024-1349-0

Рамона и Гай счастливо прожили вместе двадцать лет, но внезапно Рамону настигло то, что называется кризисом среднего возраста. Благополучие перестало радовать ее, она больше ничего не хотела и ничего не ждала от жизни. Рамона вдруг ощутила, что, с головой погрузившись в обязанности жены, матери и хозяйки, не реализовала себя как личность. А во всем виноваты мужчины, они правят этим миром. Озлобившись на всех без исключения представителей сильного пола, и в первую очередь на мужа, Рамона вынашивает планы мести, однако вскоре осознает, что это чувство бесперспективно. Она решает доказать свою состоятельность, совершив неординарный поступок, и даже не догадывается, что спасет не только доброе имя мужа, но и свою семью от разорения.

---

— С некоторых пор мы утратили родственные чувства.

— Обрати внимание, она не одна.

— А кто это с ней?

— Ты на самом деле не знаешь? — изумился Уильям. — Напрасно, Роже Гийом, модный скульптор, скоро может оказаться членом вашей семьи. Я имею в виду — большой семьи.

— Ах, Уильям, этой семьи уже нет.

— Ты не прав. Отношения между людьми переменчивы, они то лучше, то хуже. Кто знает, может быть, вы с Элен еще стиснете друг друга в объятиях.

— Если только она захочет меня задушить. — Гай усмехнулся.

— Ладно, пойдем к столу. Я не прочь съесть фуа-гра.

— Если от утиной печени хоть что-то осталось, — с сомнением сказал Гай, поднимаясь из кресла.

Глава шестая Лизни, глотни, закуси

Рамона возвращалась в свой дом в Сакраменто. Городок находился всего в полутора часах езды по фривею от аэропорта в Окленде. Она ехала в такси, уставившись в окно, но, погруженная в себя, мало что замечала. Трава, деревья, небо — все сливалось во что-то голубовато-зеленого, ровного цвета. Названия на дорожных указателях скользили по этому фону, не задевая сознания.

Внезапно взгляд Рамоны выхватил крупную надпись: «Сакраменто», и тут же память услужливо подсказала, что Валеджо и Вакавилл они уже проскочили.

Когда желтое такси остановилось возле крыльца ее дома, прошуршав шинами по гравийной дорожке, она вышла из машины, расплатившись с водителем. С отчетливой ясностью и страстной тоской Рамона поняла: она только что была в Париже. В одном городе с мужем. Но не встретилась с ним. Потому что не захотела. Такого не было никогда, и Рамона испугалась за себя.

Она открыла ключом дверь, повернула круглую золоченую ручку — рука легла на теплый металл уверенно и привычно — Рамона вспомнила, как неловко было ее руке на дешевых дверных ручках парижских гостиниц, в которых она поначалу решила пожить.

Рамона усмехнулась. Для чего ей был весь этот маскарад? Зачем она пыталась войти в чужой мир и поселиться в нем даже на неделю? Исполнить роль, к которой никогда не была готова? Мстить собственному мужу? Зачем она жила в дешевой гостинице в дешевом квартале, а не поселилась, как обычно, на улице Монтеня?

Неужели впрямь собиралась выпрыгнуть из своей жизни — жены состоятельного бизнесмена? Выпрыгнуть из своего возраста? Вернуться к тем временам, когда студенткой с рюкзачком за спиной и с весьма незначительной наличностью в кармане топтала ногами землю Европы?

Какая глупость, одернула она себя, входя в холл. Но внезапно остановилась и похвалила: хорошо, уже хорошо то, что обнаружила собственную глупость. Легче лечить болезнь, когда известен диагноз.

А глупость разве лечится? — спросила она себя ехидно. И ответила: некоторая разновидность — да.

Рамона направилась к телефону, чтобы прослушать сообщения, которые ей наговорили за неделю.

— Рамона, я не понимаю, куда ты подевалась….

— Рамона, уже третий час ночи…

Она скривила губы. Она ведь, кажется, ясно и понятно просила не беспокоить ее полгода. Срок еще не вышел. Каприз? Если угодно — да. Но это, черт побери, ее каприз! Может она в кои веки позволить себе капризничать?

Интересно, вдруг мелькнула мысль, Гай звонил ночью. Он не спал в ту ночь из-за нее? Или были другие причины для бессонницы?

Рамона почувствовала, как снова на нее наваливается противное чувство недоверия, а перед глазами возникает образ той самой блондинки, которую она увидела на экране телевизора.

— Рамона, я волнуюсь…

— А я — нет! — раздраженно бросила Рамона и выключила автоответчик.

На самом деле это так, это правда. Она не волнуется. Если в Париже не сочла нужным встретиться с ним, значит, не волнуется.

Рамона упала в кресло. Больше она ничего не хотела слышать — ни от него, ни от кого-то еще. Она закрыла глаза. Нет, она не волновалась о Гае. Даже если он проводит время с женщинами… Ей безразлично. Ей никто не нужен.

В доме было тихо, и в тишине лишь тикали круглоголовые часы с маятником на длинной цепи, надменно отсчитывая минуты. Рамона посмотрела на них, и ей показалось, что маятник каждым движением сметает минуты из времени ее жизни, расчищая путь… Расчищая путь к концу жизни.

Она схватила себя за распущенные волосы и потянула вверх, словно желая вытащить себя — сама не зная из чего. Она тянула с силой, не обращая внимания на боль, напротив, испытывая странное удовольствие оттого, что способна чувствовать боль…

Рамона опустила руку, откинулась на спинку кресла и зарыдала — отчаянно, оплакивая свою жизнь, в которой нет больше никакого смысла.

Ну почему же ее хватило так ненадолго? Что она сделала неправильно? Когда? В какой момент свернула не туда, если в сорок лет оказалась в ужасном, непреодолимом тупике?

Целую неделю Рамона не выходила из дому, прокручивая в голове события собственной, столь быстро промелькнувшей жизни. Она бродила по дому без всякого дела, пила черный кофе здоровенными кружками, а, когда желудок больше не мог вынести пустоты, снисходила к его требованиям и забрасывала в него кукурузные хлопья с молоком. Он недовольно урчал, осуждая за скудость подачки, но Рамона только отмахивалась.

Может быть, другая женщина кинулась бы к психотерапевту и потребовала разобраться в ее жизни. Но Рамона не любила раскрываться перед кем-то. Она всегда охраняла свой внутренний мир, в который не впускала даже Гая. Он, кстати, никогда и не стремился влезть к ней в душу. По натуре экстраверт, он сам испытывал жажду раскрыться перед другими, и с готовностью одаривал мир собой.

Рамона всегда считала, что должна справиться с собой сама. Когда она училась в технологическом и изучала машины, сокурсники наперебой предлагали ей, такой нежной, такой слабой, особенно на фоне гигантского мотора, помочь разобраться с двигателем грузовика. Но Рамона не позволяла. Она должна сама найти дефект и сама его устранить.

— Я должна научиться сама, — отказывалась Рамона. Она вскидывала темные брови, а карие глаза замирали на очередном поклоннике, которому хотелось оказаться поближе к невероятной девушке.

Парни отлично понимали, что никогда не примут Рамону в свое мужское сообщество. Она, конечно, может его украсить, но лишь в качестве чьей-то жены. Причем многие из них не прочь были увидеть себя в роли ее мужа.

Если бы Рамона смогла прочесть их откровенные мысли, она крайне возмутилась бы. Да чем она от них отличается? У нее разумная голова, ловкие руки, подвижный ум. Ее дед Фрэнк — самый настоящий мачо, и даже он говорил, что Рамона даст сто очков вперед любому парню! А тогда ей исполнилось всего пятнадцать. Неужели она не способна разобраться в железках и в переплетении проводов — синих, зеленых, красных? МЭК, который она водила каждое лето, гостя у Фрэнка, слушался ее, как пони, на котором она каталась в раннем детстве. Он и теперь слушается ее.

Рамоне не сразу довелось узнать о том, что мужское сообщество не принимает женщин. Гай, а потом и Патрик не только не отторгали ее, они требовали от нее ежеминутного присутствия в своей мужской компании.

Но прошли годы, Патрик перестал нуждаться в материнской опеке, а Гай становился все более успешным бизнесменом, который мало времени проводит дома и не делится с женой мелочами. Рамона улавливала что-то из разговоров Гая по телефону, из его бесед с коллегами во время разных приемов, на которые они ходили.

Но Гая она любила всегда, с самой первой минуты знакомства. Как и он ее. Рамона не сомневалась в этом, и все годы, прожитые вместе с ним, являлись тому подтверждением. Ей не в чем было обвинить Гая. Чем больше Рамона думала о прошедшей жизни, тем больше уверялась в том, что причину следует искать в себе.

Рамона бродила по дому без сна, мерила шагами гостиную, коридор, галерею, кухню, в которой она знала наизусть все мелочи и которая всегда радовала ее.

Правда, с некоторых пор кухня начала ее раздражать. Глядя на бесчисленные блестящие вещицы — сбивалки, мялки, чистилки, резалки, как называла она кухонные принадлежности, не удостаивая каждую собственного законного имени, — Рамона казалась себе сорокой, которая подхватывает все, что блестит, и тащит в дом, чтобы потом мучительно заставлять себя всем этим пользоваться.

Так что же — это и есть основные инструменты ее жизни? Жизни, в которой она собиралась иметь дело с гаечными ключами, с колесами, с приборами, со скоростями, с дорогами, с переговорами, с подписанными контрактами?

— Наша Рамона — самый настоящий механик, — хвалил ее дедушка, когда она починила его мотоцикл. Тогда ей было лет пятнадцать, и родители отправили ее на все лето к деду. — Подумать только, даже наш хваленый местный мастер не разобрался в электрике! — Фрэнк покачал головой, усаживаясь в седло и включая фары. — Сегодня ночью я наконец поеду на дальнюю плантацию агавы, посмотрю, как там трудятся летучие мыши над ее цветками.