Нина Соротокина - Свидание в Санкт-Петербурге

• Название: Свидание в Санкт-Петербурге
• Автор: Нина Соротокина
• Жанр: Исторические приключения

Морская академия, или попросту Навигацкая школа, готовит гардемаринов для русского флота. Воспитанники школы Алексей Корсак, Никита Оленев и Александр Белов оказываются в гуще событий, вызванных заговором против дочери Петра I императрицы Елизаветы.

---

Шетарди был выслан из России в двадцать четыре часа. В документах сохранилась эта дата — 6 июня 1744 года. На квартиру Шетарди явились генерал Ушаков, князь Петр Голицын и чиновники Иностранной коллегии Неплюев и Веселовский. Они объявили Шетарди волю императрицы. Маркиз не поверил, изволил артачиться, тогда ему предъявили экстракты из его же собственных писем.

Под конвоем из шести человек Шетарди повезли к границе. Последнее испытание ждало его в Новгороде. Специальный курьер с депешей от Бестужева потребовал, чтобы он вернул подарок государыни — усыпанную алмазами табакерку с ее портретом. Сей подарок Шетарди получил из царственных рук в самые дорогие для него минуты, в шелковом шатре, где он провел ночь с Елизаветой во время богомолья. Шетарди решил, что это подвох, что Бестужев нарочно хочет вырвать у него изображение государыни, чтобы потом вероломно сообщить Елизавете, что он сам отказался от дорогого подарка.

Шетарди не отдал табакерку курьеру, сказав, что оставил ее на петербургской квартире, а сам тайно переправил ее Лестоку с надлежащими указаниями.

Мы бы не останавливались на этой мелочи столь подробно, если б табакерка не сыграла в нашем повествовании отведенную ей историей роль.

А пока она лежит под замком в кабинете Лестока, напоминая каждый раз о страшном поражении, которое потерпела в России французская политика.

После падения Шетарди Лесток потерял прежнее влияние при дворе. Теперь Бестужев мог нашептать государыне все, что ему заблагорассудится, и в конце концов состоялся разговор, который можно было предвидеть. Бестужев всегда обвинял Лестока, что тот берет взятки и от французов, и от пруссаков, то есть ото всех, кто ему их предлагает. Знала об этом и Елизавета, но смотрела на иностранный пенсион своего лейб-медика сквозь пальцы. Пусть уж лучше получает чужие деньги (не обеднеют там — в Европе!), чем грабит русскую казну. Но на этот раз канцлер сумел убедить Елизавету, что подобная неразборчивость в выборе средств Лестоком — вещь опасная. Уж кто-кто, а Бестужев умел и мыслить логически, и придать разговору высокий политический смысл.

— Никто не платит деньги просто так, — сказал он государыне. — Кто знает, каких услуг требуют от лейб-медика иностранные министры? — И добавил угрюмо: — В этой ситуации я не могу поручиться за ваше здоровье.

И Елизавета уступила. Видно, пришло время пожертвовать человеком, который когда-то был ее верным другом, советником и, как утверждают некоторые документы, любовником. Лесток сделал последнее кровопускание, получил за это 5000 рублей, вдвое больше обычного, и вышел в отставку.

Негодяй канцлер за каждым карточным столом, когда сводил их случай, глядя мимо Лестока, говорил с усмешкой: «Да, нет теперь достойных лекарей, все неучи и плуты, то ли дело покойный Блюментрост, врач Петра I». Лесток зубами скрежетал от негодования, но не возражал. Придет время, и он свое возьмет!

Блюментрост, врачевавший по методу Парацельса, лечил металлами, и Лесток в свое время даже пробовал у него учиться и делал выписки из рукописного лечебника. Найти теперь эти выписки стоило большого труда, и Шавюзо переворошил груду старых бумаг. Зачем они понадобились, Лесток и сам толком не знал, но в глубине души теплилась надежда на внезапный недуг государыни. Новая, неведомая болезнь, и он будет признан, и предложит уже не кровопускание, нет, а совсем новую методу.

Скажем, сердцебиение… Вот оно — толченое в порошок золото, давать его с рейнским или с водкой коричной по пять зерен. От лихорадки сухотной лечат составы олова, в рвотный порошок входит не только сулема ртутная, но и загадочный «меркуриум дулцие» и еще водка с лягушачьим млеком. Но где их взять, новые заболевания государыни? Разве что меланхолическая болезнь и печали, которые хоть и редко, но настигают ее среди пиров и маскарадов.

Лесток не заметил, как стал искать в старых рукописях раздел «яды». Не для государыни, упаси Бог, но уж Бестужеву, доведись ему врачевать, он бы изготовил рецепт, даже если бы ему понадобилось не лягушачье млеко, а птичье. Но ядов в записках он не нашел, может, неприлежно учился, а может быть, у Блюментроста не было такого раздела в лечебнике.

Правда, при дворе и по сию пору к его должности прибавляют приставку «лейб», но это только по старой привычке. Государыню теперь пользует голландец Бургав, а Лесток довольствуется практикой у великой княгини Екатерины и ее царственного супруга. Но Екатерина редко болеет, Петр предпочитает других лекарей, и теперь у Лестока масса свободного времени. День он начинает с проклятия Бестужеву, этим же и кончает его.

Лесток не сдался, нет! Завел дружбу с прусским послом Финкенштейном, присланным в Россию вместо Мардефельда, изгнанного за шпионаж, женился на девице Менгден, с Екатериной он давно нашел общий язык, придворные продолжают быть почтительны… Он может появиться при дворе в любое время суток, вот только в покои государыни не смеет как прежде войти без стука. Но отношения у них остались теплые, Елизавета верит в его преданность, верит и, черт побери, в Бестужева!

6

Мальтийский рыцарь Сакромозо появился только к вечеру, как раз к ужину, и Лесток пригласил его к столу. Тот охотно согласился: о поваре Лестока ходили по Петербургу легенды.

Рыцарь был молод, хорош собой, во всем, что касается жизненных благ, обладал отменным вкусом. Благородная бледность лица и надменность его выражения придавали рыцарю загадочность, из-за которой Лесток при каждой встрече одергивал себя: «Друг мой Герман — осторожнее… Этот человек — черная лошадка!»

Сакромозо был прямо нашпигован тайнами. При первом их свидании, фактически — знакомстве, рыцарь отвел Лестока за штору и вручил в несколько раз сложенную плотненькую записку, которая оказалась письмом от высланного из России Брюммера, бывшего воспитателя великого князя Петра Федоровича. Брюммер был выслан со скандалом, на имя его был наложен запрет, а теперь в письме он сообщал ничего не значащие банальности. Главным было то, что он рекомендовал господина Сакромозо как человека надежного и порядочного. Но помилуйте, зачем рыцарю Мальтийского ордена рекомендательное письмо, да еще вынутое из потайного кармашка?

Двести лет назад родосские рыцари получили у Карла V во владение остров Мальту, дабы защитить в Средиземном море христианский мир от турков и африканских корсаров. Рыцари с честью выполнили возложенную на них задачу, слава Мальтийского ордена столь безупречна, что они не нуждаются в чьей-либо рекомендации, тем более в протекции бывшего обер-гофмаршала Голштинского двора. Лестоку пришла в голову мысль, что в недрах модного костюма Сакромозо кармашков не меньше, чем потайных ящиков в бюро, и что если славного рыцаря взять за ноги и потрясти, то на пол посыпятся не только записки из Германии или, скажем, Франции, но также от турок и африканских корсаров.

То, что Сакромозо рыцарь, — это ясно, вот только с Мальты ли? Понять бы, чего он добивается, чего хочет? И какая ему может быть выгода от бывшего лейб-медика? Лесток сейчас не та фигура, на которую ставят в большой политической игре. Но очень скоро Лесток понял, что Сакромозо послан ему самим небом. Рыцарь был как раз тем человеком, через которого можно будет возобновить обрубленные связи с европейскими домами. Только надобно закрутить хорошую интригу и доказать Елизавете, что без его, лестоковых, услуг ей не обойтись. А если будет чуть-чуть шпионства, так это только во благо России.

Пытаясь запродать себя подороже, Лесток так оформил их отношения, что рыцарь сам искал встреч с лейб-медиком, последнему оставалось только назначить час и место свидания.

Между делом Лесток помог сближению рыцаря с молодым двором. Петр Федорович отнесся к далекой Мальте без должного интереса, зато юная Екатерина была в восторге от экзотического знакомства. Их живые беседы были посвящены тайнам мальтийского рыцарства: «А правда ли, что орден сказочно богат? А какие они, воины-иоанниты? Расскажите, расскажите о великом магистре Ла-Валетте!» И Сакромозо рассказывал…

В иные минуты Лесток готов был поклясться, что рыцарь видел Мальту только во сне, а сведения о ней почерпнул из книг. Но с другой стороны… «Ах, Герман, — говорил он себе, — не доверяй интуиции, верь факту! Что ты знаешь о ближайших задачах ордена? Понять бы, кому Сакромозо служит?»

Первый их разговор был посвящен Франции. О, искусство тонкой беседы, когда по гостиной порхают сама простота и доброжелательность, когда каждое слово собеседника воспринимают с восторгом и тут же дают понять, как он умен и остроумен, а тот, простак, и распахнет душу! В такой беседе Сакромозо был бесподобен. Но Лес-ток, старая лиса, сам играл с ним в поддавки. Еще только что говорили о том, как велики сосульки на здании сената, какой дивный экипаж у графа Разумовского и как искусно разрисован плафон в прихожей у Анны Алексеевны Хитрово, и вот уже Лесток должен ответить на невинный вопрос: