Нина Соротокина - Закон парности

• Название: Закон парности
• Автор: Нина Соротокина
• Жанр: Исторические приключения

Морская академия, или попросту Навигацкая школа, готовит гардемаринов для русского флота. Воспитанники школы Алексей Корсак, Никита Оленев и Александр Белов оказываются в гуще событий, вызванных заговором против дочери Петра I императрицы Елизаветы.

---

— Ваше высокопревосходительство, осмелюсь доложить, полк построен не в полном составе. Несколько человек посланы в команду. Надобно и их проверить…

Арендатор, а вместе с ним и Ферморова свита, вздохнули с явным облегчением. Все как-то сразу поверили, что негодяи находятся в числе отсутствующих, а впрочем, черт с ними, где бы они ни находились, только бы кончился скорее этот стыдный, всех смущающий спектакль.

К пастору опять подошел длинный франт, то ли волонтер, то ли судейский, а поскольку он был на голову выше лютеранского попа, то склонился перед ним подобострастно — все выслужиться хотят перед ферморовым духовником. Белов машинально прошел вперед, всматриваясь в штатского, а тот, явно почувствовав на себе взгляд, повернул голову, и Александр, с изумлением и счастьем почти детским, понял, что никакой это не франт, а Никита Оленев. На лице друга появилась нерешительная улыбка, он словно боялся поверить в чудо встречи, потом он вздохнул глубоко и бросился к Александру.

Через час друзья сидели в чистой горнице временного Сашиного пристанища, а хозяин заставлял стол пузатыми бутылями с легким лифляндским пивом, июльскими дарами огородов, принес и жареную курицу, и тефтели с подливой — сил нет, вкусно!

Александр ликовал. Вернувшись в полк, он узнал, что любители парного молока давно вернулись из своей рекогносцировки, за фуражом были посланы подводы. Теперь он принадлежал только себе и Никите.

Ели, пили, балагурили, стараясь пока не говорить ни о чем серьезном, все по верхам: какая погода в Кенигсберге, каков характер у генерала Б. да кто такой пастор Тесин. Здесь же Никита рассказал, как был принят по рекомендательному письму Шувалова самим фельдмаршалом.

— Я бы не осмелился идти к Фермору, неловок, ты понимаешь, но пастор Тесин — поистине незаменимый человек — сам отнес мое письмо. Я был приглашен к обеду. Обед был в честь… не понял, в честь чего, но ликеры пили и виват кричали.

— Обед был в городе? У бургомистра небось?

— Что ты? В чистом поле, в его шатре, а суповые миски с позолотой внутри — по всем светским правилам. Смешно, право… Кушанья разносили гренадеры.

— Это не мои, — угрюмо сказал Белов. — Ни я сам, ни гренадеры мои в шатер фельдмаршала не вхожи. И вообще, Никита, мои виды на славу, карьеру и успех сузились во-он до той полоски на горизонте, — он указал в окно, на синенький просвет в пасмурном, закатном небе, — а вокруг все тучи, кручи и прочий беспорядок. Бестужев, мой враг и благодетель, пал, а других радетелей о себе не имею.

— Уж не повесил ли ты нос, гардемарин? — усмехнулся Никита.

— Повесил, на гвоздь…

— Ладно, сейчас я тебя развеселю, — Никита прихлебнул вина, отер рот. — Рад сообщить, что у вас, сударь, появился еще один радетель. Великая княгиня.

— Их высочество? — иронично скривился Александр.

— Именно. Она велела передать, говорю почти дословно, дело Апраксина не кончено, тебе никакая реальная опасность не грозит, но лучше не высовываться, если не хочешь быть востребованным как свидетель. Ты в этом что-нибудь понимаешь?

— К сожалению, — бросил Александр хмуро, и Никита понял, что друг не хочет подробничать на этот счет, ну и пусть его. — А с чего это вдруг великая княгиня дала тебе подобное поручение? — не удержался он от вопроса.

— Это длинная история. Она знала, что я еду в Пруссию. А в армию я явился не воевать, а к тебе за помощью.

Стало совсем темно, хозяин принес сальные свечи. Белов попросил еще пива. Вино кончилось… А не кофе же лакать в этой дыре, где чай не признают, а водку не гонят.

— Ну что там, выкладывай. — Белов подпер щеку рукой, неотрывно глядя на узкий язычок пламени.

— Я приехал в Пруссию на поиск княжны Мелитрисы Репнинской… — и Никита в меру подробно и совершенно откровенно рассказал все, что связывало его с «астрой и звездочкой», а иными словами, опекаемой им фрейлиной Ее Величества.

Александр слушал не перебивая, только лоб тер, словно хотел разгладить ранние морщины, а потом начал теребить нижнюю губу, которая кривилась в подобие улыбки.

— А ведь и впрямь развеселил, князь, — заметил он, когда Никита кончил свой рассказ. — Это ли не смешно, что мы одной и той же Мамоне служим, а получаем только зуботычины. Да, да, как говорили древние греки, посмотрел дурак на дурака, да и плюнул — эка невидаль…

— Я тебя не понимаю.

— Да уж куда там… Ты знаешь, зачем я ездил к Апраксину в ноябре? За этими самыми письмами.

— Да ну? — Никита был так ошарашен, что вскочил на ноги, тень от его фигуры зависла над Александром.

— А ты знаешь, как попали эти письма к фрейлине Репнинской? — с напором продолжил Александр. — Через батюшку, полковника Репнинского. Он был доверенным лицом великой княгини.

— А я-то подумал, что это она так расстаралась.

— Для себя их высочество расстарались.

— Да будет тебе, Сашка. Великая княгиня добра. Мелитрисе она вполне искренне хотела помочь… Белов вдруг насмешливо сморщил нос:

— А ты не влюблен ли, гардемарин? Она хорошенькая — твоя фрейлина?

— Ну что ты порешь чушь? Влюблен — не влюблен… В этом ли сейчас дело? Сейчас главное — ее из рук Тайной канцелярии вырвать.

— А из первой бочки пиво лучше было… Не находишь? Это горчит, — он отставил кружку. — А с чего ты взял, что княжна в руках Тайной канцелярии? Скажи на милость, зачем бы им тащить княжну в Пруссию? Они бы и дома подыскали хороший сырой каземат и повели неторопливое следствие. Да ты их повадки лучше меня знаешь.

Дверь вдруг распахнулась, и на пороге появился Гаврила в ночном колпаке и пледе.

— Вы, Никита Григорьевич, запамятовали. Нам надобно Осипова искать, этого инкогнито. Вы бы порасспрашивали Александра-то Федоровича, он человек головастый. Э… — он вдруг сморщился, как от горького. — Вы уж оба, ваши сиятельства, того… хороши. — И он затянул на плаксивой ноте: — Свой-то запас уже выкушали. А еще русские баре… «Трактат о пьянстве сочиняли», Катулла читали, а теперь сидите на немецком подворье и лакаете уже четвертый час их неочищенную брагу.

— Гаврила, брысь! Это пи-во! — крикнул Никита и, любя правду, добавил: — Но, конечно, пьянит. А жерило[7] драть — не велика заслуга. — И горестный камердинер, напялив на лицо самое унылое выражение, удалился.

— Вот еще что мы не обсудили, — понизив голос, сказал Никита. — Помнишь, ты мне дурацкое письмо прислал, что-то про ворвань и горшечную глину?

— И про Сакромозо, — уточнил Белов показно бодрым голосом.

— Ну так я узнал о его приметах. Великая княгиня сообщила. Приметы эти мало цены имеют, потому как устарели. Красив, кареглаз, росту моего, то есть приличного, на подбородке имеет родинку в виде розового пятна.

— Пятно на подбородке ничего не стоит бородой или мушкой прикрыть.

— Наверное, он и прикрыл, потому ищи бородатого. И еще одну примету подарила великая княгиня. — Никите подумалось вдруг, какое ребячество было запоминать эту подробность, да еще передавать это Сашке, он даже хохотнул вслед своим мыслям. — Когда Сакромозо волнуется или задумывается глубоко, то начинает вот эдак тереть руки, словно они у него сильно чешутся. Он знает, что жест этот плохого тону, простонародный, поэтому, заметив за собой, что трет руки, тут же останавливает себя.

Никита ждал, что Александр тоже рассмеется, мол, хороша примета, вроде того что причесывается по утрам и ест правой рукой, но Белов стал очень серьезен.

— А ну-ка повтори еще раз… Никита с готовностью повторил.

— Не может быть… Нет, чушь какая! Смешно, право. Но ведь это как посмотреть? Встречу дружка ситного, обрею до пяток.

— Чтоб пятно на подбородке найти?

— Именно, князь.

Как правильно отметил Гаврила, лифляндское пиво порядком затуманило друзьям голову, придав их разговору некую неповоротливость и многозначительность.

— Ты кого-то имеешь на примете?

— Банкир один имеется в Кенигсберге, толстый такой, бородатый… ты его не знаешь.

— Банкир Бромберг? Так я был у него. Фрау К. мне о нем рассказала. Сам банкир в отъезде. Сашка, это не он. Я бы почувствовал. Я столько раз представлял, как встречусь с Сакромозо лицом к лицу!

— Но ты же не встретился. Он же в отъезде.

— Все равно. Сердце бы мне подсказало!

— Наш барометр — сердце! Это о-о-н… Ты очень точно скопировал этот жест. Бывало, в шахматы играем, он задумается, и знай трет себе руки. Теперь он скрылся. Вредоносный тип! И оч-чень не глуп. Но я-то простофиля, а?

— Саш, ты не простофиля. Ты очень даже не простофиля! И я тебя за это люблю.

— Этот липовый банкир мне еще одного мерзавца подсунул — Цейхеля. Теперь я уверен, что этот переводчик из их шайки. Завтра же скажу куда след, что этот Цейхель липовый католик, немецкий шпион и трижды негодяй.