Вера Еремина - Классическая русская литература в свете Христовой правды

• Название: Классическая русская литература в свете Христовой правды
• Автор: Вера Еремина
• Жанр: Культурология
• Год: 2001

---

Именно в конце XVIII‑го века развивается ложная апокалиптика. Ну, в основном-то, конечно, переводная. Кстати говоря, оригинальных мыслителей вот этого диссидентского направления почти нет. Я потом перейду к этому вопросу и покажу, на каких источниках это все воспитано и произрастало.

Но другое любопытно: тем же направлением декларируется «святая меланхолия», то есть, попросту говоря, мечтательный скептицизм, а отсюда один шаг до толстовской «философии неделания». (Вот это, между прочим, очень похожее на только-только прожитое нами время — 1992 год. На пустом месте взрыв апокалипсических настроений, мечтательной эсхатологии и как бы такая задумчивая бесперспективность. От жизни ждут только худого. Поэтому, истерическое ожидание гонения на Церковь). Конечно, без всяких оснований, ложная эсхатология, мечтательная эсхатология: не то мечтательные предчувствия, не-то грезы наяву. Значит, первая опасность, как всегда — это мечтательность.

Но была в этом диссидентском направлении и некая положительная деятельность, и вот в ней, пожалуй, первый пункт — это система частной благотворительности и филантропия, не только как общественное служение, но и как вроде бы обязательная характеристика благородного человека.

В отличие от системы Петра I, который запрещал подавать милостыню из рук в руки, то есть, признавал только благотворительность через государство, типа кассы взаимопомощи. Вы знаете этот Указ 1718 года, то есть, приказ ловить нищих и сечь, деньги у них отбирать, а людей, пойманных при подаянии милостыни, подвергать штрафу. Естественно, что в ответ на это должна была развиваться частная благотворительность, но тоже как бы диссидентского толка.

Тоже, между прочим, немножко напоминает деятельность Льва Толстого во время голода 1892 года: то он высмеивал общественное движение помощи голодающим, а когда уже не принять участие в общем бедствии стало неприлично такому народолюбцу, как Лев Толстой, то он, ни к кому не присоединяясь, основывает собственное дело. Софья Андреевна пишет воззвания, собирает деньги, он, значит, погружается в работу. Но опять-таки как бы извиняется перед своими последователями, потому что они считали, что ему стыдно становиться рядовым общественником в благотворительности.

Но, во всяком случае, этот принцип отказничества и диссидентства остается и здесь. Всегда это что-то такое против. И, наконец, главный признак диссидентского движения — подпольные типографии, самиздат. Его родина тоже здесь. Рукописные переводы и рукописные сочинения.

И, наконец, чтение, чтение, чтение... Взахлеб. Что читали? Читали Якова Бёме. Вот этого протестантского богослова совершенно еретического содержания. Между прочим, где-то он проявляется еще и у Бердяева. Вон докуда дожил. Яков Бёме, Сен Мартен и Иоанн Масон. Яков Бёме переведен весь, не издан, но в ходу рукописи, которые передаются (вспомним наши 60-е годы, литература, перепечатанная на машинке, даваемая на одну-две ночи и т.д.). Дальше: мадам Гюйон, Джон Беньян, то есть литература квиетистская (от англ. слова qwiet — «тихая»), немножко квакерская, это литература вот таких тихих размышлений.

А знаете, где это долее всего удержалось? У хлыстов. Вот, когда вы открываете, например, Мельникова-Печерского «На горах», это как раз те самые книги, которые читает Дуня Смолокурова и которые рекомендует Марья Ивановна Алымова. И тут же — Макарий Великий, «Исповедь» Блаженного Августина, Ареопагитики. Но если Святые отцы идут вперемешку с масонской литературой и если и то, и другое признается явлениями одного порядка, то вот тут-то мы и сталкиваемся с явлением ложной духовности, мечтательной духовности; и сама так называемая рефлексия, вместо самопознания, тоже вырождается в мечтательность и в мечтательный гуманизм.

Но самый ужас в том, что все они читают, конечно, Библию[5], но живого Христа здесь нет, и, в сущности, Он не нужен. Более того, все это направление на самом деле глубоко антицерковно и, что еще хуже, оно вместо Церкви предъявляет и предлагает масонскую ложу. Вот это самое главное — вместо Церкви! Петр I тоже, конечно, совал государство вместо Церкви. И здесь — враг нашего спасения хитер — он и протестантов увлек на ложные пути, только другие (пути, противоположные ложным, они тоже будут ложными, только в другом направлении).

И вот тут нам следует на некоторых вещах остановиться.

Может быть, Тарасов или кто-нибудь из современных исследователей вам покажет архивные данные, что Чаадаев тоже говел раз в год. Вот мы сейчас как раз разберем это положение. Какое место занимает Церковь в этом менталитете? Образно говоря, это угол, заросший паутиной. В ложах практикуется духовное руководство, своего рода старчество. И самое чтение, которому уделяется львиная доля свободного времени, все идет под наблюдением Мастеров лож — Великого Мастера, Мастера Среднего, это зависит от посвящения масонского. Затем, очень любопытно: взгляд на грех и покаяние. Собственно, вместо греха как оскорбления Божественной благодати, и прежде всего, нарушения Божественной заповеди, декларируется несколько другое понятие — понятие скверны, как бы природной скверны, свойственной падшему существу. А этим, вспомним, уничтожается цель смерти Господней, ибо Господь искупил нас Честною Своею Кровию, и положительная цель жизни христианина — это преображение всего бытия, на всех порядках: обужение. Бог стал человеком, чтобы человек мог стать богом.

Итак, скверна, как бы природная нечистота, которая не изглаживается покаянием, что очень важно; а уж тем более, церковным покаянием; а исправляется, по мере возможности, воздержанием. Эти все мысли мы найдем потом у Льва Толстого. Кстати говоря, он так и не вырвался, в смысле своего менталитета, так и остался человеком александровского времени, несколько запоздалым. Помните пушкинские строки «Отец ее был добрым малым, в прошедшем веке запоздалым», так и он, в сущности, человек запоздалого менталитета; но это нам еще предстоит разобрать.

Воздержание. Воздержание — это дисциплина воли, прежде всего; но не дисциплина ума, рассуждения и, уж тем более, не обуздание воображения. Поэтому, на смену молитвы, как прямого богообщения, в этом менталитете представляется мечтательное воздыхание и все та же святая меланхолия.

И, наконец, оценка Церкви в этом менталитете, в этом направлении мыслительном. Все эти деятели допускали Церковь как внешнюю и даже говели раз в год. В этом отношении, диссидентом был Радищев, который не говел шесть лет перед арестом. Но действительно люди, так сказать, более умеренные, как Чаадаев, регулярно ходили в свой приход на Старой Басманной. Но в этой, так называемой внешней, Церкви, которую стяжал Христос Святою Своею Кровью, о живом Христе речи нет. Читали Святую Библию, но в ней как-то Ветхий Завет преобладал даже над Новым. Церковь рассматривается ими, как внешняя и как подготовка ко внутренней церкви, а внутренняя Церковь — это масонское сообщество, опять-таки ложа.

Теперь мы видим, в чем соблазн: Антихрист ведь не против Христа. Он вместо Христа. Слово анти имеет еще значение вместо — например, антидор — вместо Святых Даров. Поэтому, надо ли говорить, что живого Христа здесь нет; и, кстати говоря, кроме опасности мечтательства, есть еще вторая прямая опасность — гордыня. Вот эти «члены внутренней церкви», так называемой, именуются посвященными, а все прочие профанами. Кстати говоря, первая ступень масонского посвящения так и называется профаны, вторая ступень — товарищи.

И, наконец, третий признак этого направления, мыслительного уже. Естественно, что оно встраивается в ту мыслительную традицию, которая, как я уже сказала, имела место уже в Западной Европе. Это Эккартсгаузен, мадам Гийон и т.д. Поэтому, оригинальному мыслителю на этой ступени развития и нет места. Они все переводчики, систематизаторы, комментаторы, иногда подражатели.

Возьмем поближе: Василий Андреевич Жуковский. Что у него оригинального? Светлана? Так это же Людмила, взятая с бюргеровой Леноры. Лесной царь? Так это же из Гёте. Это же ранние романтики. А что он написал оригинального? «Боже, царя храни!» Вот это он написал! И другое, для Машеньки Протасовой: Котик усатый по садику бродит, А козлик рогатый за котиком ходит. Лапочкой котик моет свой ротик, А козлик седою трясет бородою... Вот Боже, царя храни! — это Жуковский, немножко с помощью Пушкина. Композитор — Львов. По-настоящему оценено было только Николаем. Так вот, как говорил тот же Василий Андреевич Жуковский: «У меня все чужое и все мое».

И вот теперь нам становится понятен Радищев, теперь нам понятно, откуда что взялось! Он обязательно должен был быть диссидентом, и поэтому «3вери алчные, пиявицы ненасытные» — это его патетика, она коренится не в реальных наблюдениях, а главным образом, в том социальном задании, которое он уже имел. Это мечтательное благородство. Радищев, прекрасный семьянин, отец 4-х детей, которых он уже имел от первого брака; естественно, когда скончалась его жена Анна Васильевна, он у себя в саду поставил ей памятник, тоже для мечтательного воздыхания.