Пьер Прудон - Французская демократия

• Название: Французская демократия
• Автор: Пьер Прудон
• Издательство: URSS
• Жанр: Философия
• Год: 2010
• ISBN: 978–5-396–00320–0

В настоящей книге ее автор, выдающийся французский социальный мыслитель, публицист, теоретик анархизма Пьер Жозеф Прудон (1809–1865), последовательно противопоставляет парламентско–государственной политике и бюрократическим решениям интересы трудового народа, которые никто, кроме самих трудящихся, не может защищать и представлять. По изложенному автором замыслу, государство и капитализм должны коллапсировать и быть, по возможности мирно, заменены обществом кооперации и федерализма, основанного на делегировании снизу вверх и императивных мандатах, а на смену ценностям доминирования и наживы должны прийти солидарность, взаимопомощь, свобода, равенство и справедливость.

Данная работа, в оригинале носившая название «О политической способности рабочих классов», представляет собой последнее, наиболее зрелое, итоговое и, возможно, наиболее интересное произведение в огромном литературном творчестве Прудона. Она может быть рекомендована не только специалистам – историкам, политологам, социологам, но и широкому кругу заинтересованных читателей.

Q.A.: В книге встречаются таблицы. Рекомендуется читать программой, поддерживающей фичу. Например CoolReader3.

С обложки:

Пьер Жозеф Прудон

(1809–1865)

Выдающийся французский социальный мыслитель, один из основоположников анархизма. Родился в Безансоне, в рабочей семье. С 1827 г. был типографским наборщиком, корректором; в 1836–1838 гг. – совладелец маленькой типографии. В 1838 г. сдал экзамены на бакалавра; получил стипендию Безансонской академии для научных занятий. Известность приобрел, опубликовав книгу «Что такое собственность?» (1840; рус. пер. 1907), в которой содержался знаменитый ответ: «собственность – это кража». В 1843–1847 гг. жил в Лионе, затем переехал в Париж, где активно участвовал в радикальном движении; в период революции 1848 г. был избран депутатом Учредительного собрания, редактировал ряд газет. В 1849 г. по обвинению в подстрекательстве против правительства был приговорен к трем годам тюрьмы. В 1858 г. за антиклерикальное сочинение вновь был приговорен к тюремному заключению, которого избежал, эмигрировав в Бельгию. В 1860 г. был амнистирован, в 1862 г. вернулся в Париж.

Пьер Жозеф Прудон – автор многих идей, ставших альфой и омегой анархической мысли. В числе его заслуг: анализ глубинного тождества управления и эксплуатации человека человеком, осмысление неразрывной взаимосвязи рыночной конкуренции и государственной монополии, подробное обоснование идей федерализма и свободного договора, развенчание веры в выборы, партии и парламенты как формы манипуляции, теория «мютюэлизма» (взаимности) и этика, основанная на справедливости и человеческом достоинстве. Главный политический трактат Прудона, в котором дано обоснование его учения, – «Система экономических противоречий, или Философия нищеты» (1846). В число других важнейших работ Прудона вошли: «Принципы политической организации, или Создание гуманного порядка» (1843), «Революционные идеи» (1849), «Война и мир» (1861), «О политических способностях рабочего класса» (1865; в 1867 г. вышла в переводе на русский язык под названием «Французская демократия»).

---

Весь этотъ правительственный міръ, на зло нашей конституціонной метафизикѣ, представляетъ на самомъ дѣлѣ настоящій организмъ, одушевленный однимъ разумомъ и одною волею. Трудно, почти невозможно обнять взоромъ его огромное тѣло и слѣдить за всѣми его движеніями. Да, малѣйшее нападеніе на систему правительства, или на его представителей кажется государственнымъ преступленіемъ! Подумайте теперь сами, что можетъ значить для правительства сужденіе частнаго гражданина, который рѣшается судить о дѣлахъ государства по своему здравому смыслу!… Всякая власть, будто отецъ посреди своего многочисленнаго семейства, не любитъ выслушивать никакихъ замѣчаній, даже благонамѣренныхъ; что же будетъ, если во всякомъ замѣчаніи она станетъ видѣть оскорбленіе? Что же будетъ, я повторяю, если власть заранѣе убѣждена, что всѣ нападки на нее ведутъ къ тому, чтобы смѣнить ее? При одной этой мысли, власть уже трепещетъ и готова подняться во всеоружіи, чтобы предупредить всякую попытку нападенія: чѣмъ живѣе станутъ ее преслѣдовать противныя партіи, тѣмъ сильнѣе и отчаяннѣе будетъ защищаться армія правительства, чтобы удержать свое положеніе. И въ этой борьбѣ, если только большинство, по крайней мерѣ парламентское, приметъ сторону власти, то дѣло разрѣшится, смотря по обстоятельствамъ, или изданіемъ Сентябрскихъ законовъ, или указомъ 17 февраля 1852 г. Начнется судебная расправа, и правительство избавится на время отъ своихъ непримиримыхъ враговъ осужденіемъ ихъ, заточеніемъ, ссылкою, штрафами и закрытіемъ типографій. Въ противномъ случаѣ, если власть почувствуетъ, что общество готово отъ нея отложиться, то поневолѣ умѣритъ свой деспотизмъ.

И такъ, правительство не можетъ выносить без страстно свободы сужденій. Мало того: явная вражда его съ печатью усиливается еще тѣмъ, что сама журналистика отличается безсмысліемъ, безнравственностью и безсовѣстностью; въ характерѣ ея лежатъ шарлатанство, продажность и привычка клеветать.

Настоящая причина разврата печатнаго слова, разврата, который дошелъ въ послѣднее время до такой степени, что отъ него страдаетъ уже все общество, заключается въ анархическомъ состояніи книгопечатанія вообще. Законъ вздумалъ возложить отвѣтственность на типографщиковъ и сдѣлалъ ихъ чѣмъ‑то въ родѣ цензоровъ. Понятно, что они не могутъ заниматься разборомъ сочиненій, которыя отдаются имъ для набора, и потому все дѣло ихъ ограничивается тѣмъ, чтобы исполнять заказы. Типографщикъ не знаетъ содержанія рукописей, которыя у него печатаются; это совершенно въ порядкѣ вещей и согласно съ истинными принципами общественной экономіи и права. Кромѣ весьма рѣдкихъ случаевъ, когда типографщикъ видитъ, что у него хотятъ отпечатать возмутительную прокламацію, пасквиль или книгу неприличнаго содержанія, – на все остальное онъ машетъ рукой и предоставляетъ уже самимъ издателямъ отвѣчать за свои произведенія.

Находясь въ такомъ состояніи, печатное слово служитъ выраженіемъ вопіющихъ гадостей. Въ наше время научились извлекать изъ печати все, что угодно, и обратили ее въ помойную яму лжи, извратившей общественный разумъ. По всѣмъ вопросамъ, пресса оказалась развращенною и продажною. Она возвела въ ремесло свое и привычку страсть болтать обо всемъ и за, и противъ, защищать или преслѣдовать всякое мнѣніе, утверждать или отрицать всякое извѣстіе, восхвалять или опозоривать за деньги любую идею, любое открытіе или произведеніе, любой товаръ и любое предпріятіе. Биржа и банкъ, акціонерное общество и лавка, литература и промышленность, театръ и искусство, церковь и образованіе, политика и война, – короче, все стало для журналистики и прессы вообще предметомъ эксплоатаціи, средствомъ агитаціи, сплетень и интригъ. Ни судебная палата, ни парламентская трибуна не спаслись отъ ея лжи и навѣтовъ: то она оправдываетъ виновнаго, то осуждаетъ невиннаго. Важнѣйшіе вопросы политики стали въ рукахъ ея просто денежными спекуляціями: вопросъ Восточный запроданъ; вопросъ Италіянскій запроданъ; вопросъ Польскій запроданъ; вопросъ Сѣверо–Американскій запроданъ! Я не говорю, конечно, что въ журналистикѣ никогда не блеснетъ лучъ свѣта; случается по временамъ, что она скажетъ правдивое слово или неумышленно, или съ разсчетомъ или, наконецъ, съ намѣреніемъ показать свое безпристрастіе, чтобы вѣрнѣе обмануть публику въ другое время, когда представится болѣе выгодный случай.

Какое правительство способно уважать подобную прессу? Благодаря ей, публика отравлена ложными идеями и коснѣетъ въ предразсудкахъ; благодаря ей, всѣ интересы страдаютъ, спокойствіе Европы поминутно возмущается, толпа людей находится въ постоянной тревогѣ и правительство, наконецъ, унижается и позорится въ общественномъ мнѣніи даже въ тѣхъ случаяхъ, когда заслуживаетъ снисхожденіе. Власть обвиняется въ насиліи, въ жестокомъ обращеніи съ печатью! Но взгляните: что сталось съ печатнымъ словомъ, какъ оно опошлилось, развратилось, и вы тогда скажете, что власть обходится съ нимъ даже милостиво. Тысяча лѣтъ тюремнаго заключенія и сто милліоновъ штрафа не искупятъ всѣхъ преступленій печати только по 2–го декабря 1851 г.

Нѣтъ никакихъ средствъ удержать разлива печатной лжи. Всѣ полицейскія мѣропріятія не ведутъ ни къ чему путному. Пресса – промышленность свободная по праву, и правительство не должно въ нее мѣшаться. Законы, опредѣляющіе обязанности типографщика и книгопродавца, – законы совершенно исключительные, неумѣстные и противные праву гражданъ, которые должны сами управлять экономическими дѣлами; мало того: подобные законы противорѣчатъ высшему конституціонному принципу, въ силу котораго нація должна имѣть самый неограниченный контроль надъ правительствомъ. Въ теченіе всего царствованія Людовика–Филиппа и во времена Республики, журналы пользовались полнымъ правомъ отдавать отчетъ и обсуждать по–своему парламентскія пренія; до чего дошло тогда искусство извращенія и клеветы – извѣстно каждому, кто читалъ журналы и газеты. Императорское правительство захотѣло положить конецъ подобной недобросовѣстности; средство было найдти легко: стоило только заставить молчать журналистику или обязать ее просто перепечатывать отчеты Moniteur'а. Но возвести въ принципъ такое правило было, разумѣется, не совсѣмъ благоразумно. Вотъ почему, когда Оппозиція стала отстаивать свободу печати и защищать интересы журналистовъ, – правительство рѣшилось на уступку и дозволило помѣщать въ газетахъ отчеты о парламентскихъ преніяхъ. Но эта уступка оказалась просто хитрою сдѣлкою, противною гражданскому праву и началамъ конституціи, потому что журналистикѣ все‑таки не позволено составлять собственныхъ отчетовъ, а только перепечатывать въ сокращенномъ видѣ тѣ, которые стенографируются во время засѣданія законодательнаго собранія и утверждаются его президентомъ.

Не только власть, но и сама конкурренція безсильна обуздать печать, которая рѣшительно не можетъ служить противоядіемъ самой себѣ. По необходимости вещей, пресса, особенно же пресса періодическая стала въ такое положеніе, что сама для себя ограничиваетъ и уничтожаетъ конкурренцію. Не говоря уже ни о патентахъ, которыми сокращается число типографій, ни объ указѣ 1852 года, которымъ допускается только небольшое количество журналовъ и газетъ, – очевидно, что вообще можетъ существовать весьма ограниченное число повременныхъ изданій съ разнымъ направленіемъ, то есть журналовъ и газетъ офиціозныхъ, независимыхъ, монархическихъ, демократическихъ, католическихъ, еврейскихъ, протестантскихъ, финансовыхъ, торговыхъ, судебныхъ, наконецъ, – сборниковъ, обозрѣній и т. п. Замѣтьте, при этомъ, что всѣ самостоятельныя періодическія изданія враждуютъ съ правительствомъ: какую же пользу принесетъ ему ихъ соперничество? Или, можетъ быть, вздумаетъ оно завести для себя новые органы, которые служили бы его интересамъ, на образецъ заведенной уже вечерней газеты «Moniteur du soir»? При иной системѣ правленія, когда публикація правительственныхъ распоряженій, офиціальныхъ извѣстій, объявленій, рыночныхъ и биржевыхъ цѣнъ, академическихъ и судебныхъ отчетовъ и т. д. считалась бы дѣломъ общественной пользы, тогда, безъ сомнѣнія, правительство имѣло бы полное право заводить свои изданія и даже раздавать ихъ безплатно. Но при настоящемъ порядкѣ правленія, всякое изданіе такого рода признается посягательствомъ государства на права свободной промышленности. Вотъ почему, когда г. Геру, говоря въ Палатѣ отъ имени всѣхъ журналистовъ, выразилъ свое неудовольствіе по поводу особенной льготы, данной Moniteur'у и сталъ самыми жалкими доводами поддерживать самое жалкое дѣло, то коммисаръ правительства ограничилъ свой отвѣтъ скромнымъ объясненіемъ, будто изданіе «Moniteur du soir» служитъ только прибавленіемъ къ офиціальной газетѣ, и въ заключеніе сказалъ, что правительственная власть не перестаетъ уважать правъ меркантильнаго журнализма и газетнаго промысла.