Лайош Мештерхази - Загадка Прометея

• Название: Загадка Прометея
• Автор: Лайош Мештерхази
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1977

Кто такой Прометей, знает каждый школьник. Герой из греческой мифологии, укравший для людей огонь с неба и в наказание по велению Зевса прикованный Гефестом к скале на Кавказе, куда ежедневно прилетал орел, дабы вновь и вновь раздирать не успевавшие затянуться раны героя и клевать ему печень. Так продолжалось очень долго, пока оказавшийся в тех краях Геракл не сразил орла, разбил оковы и освободил Прометея.

До сих пор все ясно. А вот дальше — загадка! Что произошло с Прометеем потом? Ведь что-то с ним происходило, это очевидно. Но как, почему мог потонуть в тумане, исчезнуть из памяти его образ и все, что случилось с ним в дальнейшем?! Мы знаем: Прометей был величайшим благодетелем человечества. Так почему же в античном мире не назвали по нему ни единой звезды (орел, что клевал ему печень, заслужил эту честь!), почему нет ни храма, ни хотя бы жертвенника или источника, рощи, посвященных его памяти?..

Давайте же попробуем исследовать историю Прометея! Буквально, слово за слово, без каких-либо аллегорий и сомнительных параллелей.

---

Иными словами: как трезво и обстоятельно ни рассуждай, все ратовало за войну.

Однако «клятва на лошадином трупе» была действительна лишь на случай нападения.

Троя же нападать не желала.

И все-таки должна была напасть!

Так родился план операции «Золотое яблоко». Львиная доля в разработке замысла принадлежит Нестору. Это явствует, помимо прочего, из того, что операция, в сущности, повторяет трюк, с помощью которого уже пытались заманить в ловушку Тесея.

Название операции — «Золотое яблоко» — выбрано мною, конечно, произвольно. Ведь, как известно, мифология начинает историю Троянской войны с приписываемого Эриде золотого яблока, которое она бросила среди гостей на свадебном пиру Фетиды и Пелея, предназначив «прекраснейшей». Из-за чего Гера, Афина и Афродита вцепились друг дружке в волосы, а затем поручили рассудить их Парису, сыну Приама. Иными словами, Троянская война будто бы разразилась из-за оскорбленного тщеславия богинь.

Как ни импонирует сие моему поэтическому сердцу, материалистические мои убеждения подсказывают, что все это лишь пустая выдумка, легенда. И легенда не столь уж безобидная — она не что иное, как попытка обманно переложить ответственность на вышестоящих.

С материалистической, следовательно, единственно научной точки зрения история эта неприемлема хотя бы уже потому, что мы ведь прекрасно знаем упомянутых богинь. Гера не станет вступать в препирательства, защищая свою красоту. Геру интересует только власть. Но Гера как женщина… Собственно говоря, Гера по всем признакам фригидна. Как вообще властолюбивые женщины.

Пойдем далее, оставаясь все на той же материалистической почве: Афина — богиня наук и искусств в самом широком смысле. Главнейший на Олимпе руководитель культуры. Я имею счастье близко знать многих выдающихся деятелей культуры, как мужчин, так и женщин. Могу поклясться, что никто из них не оскорбился бы, вздумай кто-нибудь оспаривать, что они — прекраснейшие мужчины (женщины) в Венгрии. (Поспешу добавить: хотя все они хороши собой и прелестно выглядят.) Так и Афина. Вот если бы Парис стал утверждать, будто среди богов не Афина обладает самым тонким вкусом, — тут она, пожалуй, и оскорбилась бы. Но красота? Да и вообще Афина — девственница, мужчины, как известно, ее не интересуют. (Может быть, только Прометей. Да и то — может быть ! И как же давно это было, святое небо!)

Что же касается Афродиты, то никто и никогда, ни на земле, ни на небе не отрицал, что она всех красивее. Это само собой разумелось, ибо она — богиня красоты. Уже по должности своей она — прекраснейшая.

Замешать богов в Троянскую войну, больше того, показать, как они спускаются к людям и, кто с одной стороны, кто с другой, принимают участие в их потасовках, — замысел великолепный, презабавный, однако Гомер ни на секунду не относится к этому серьезно: либо он не верил в олимпийцев, и тогда очевидно, что все это — поэтическая игра, и только; либо он в них верил и в таком случае должен был знать — при желании любой из богов в мгновение ока стер бы с лица земли хоть Трою, хоть тысячу сто восемьдесят шесть эллинских кораблей!

В память об этой легенде я и даю название «операция „Золотое яблоко"“ тому плану, который родился — очевидно, по подсказке Нестора — во дворце. Делать же выводы относительно существа этого плана буду, основываясь лишь на строго исторических фактах. Итак, приступим!

Троя должна была напасть. Она должна была жестоко оскорбить Элладу.

Тиндарей — «по состоянию здоровья» — отрекся от царского трона, передал бразды правления Менелаю. Это понятно: Троя должна была нанести оскорбление не кому-нибудь, а истинно эллинскому царю! (Тут нам следует принять во внимание вот что: Тиндарей, который всю жизнь только и делал, что крепил свое могущество, не мог отказаться от трона без определенной причины и цели; Менелай же никогда ни в чем не проявил особых, истинно царских способностей, которые объяснили бы столь спешную передачу трона. Следовательно, эта смена власти была частью какого-то плана — того самого плана.)

Менелай совершил паломничество в Трою к некой священной могиле. В Спарте, мол, началась холера, и ему предсказано, что кончится она лишь в том случае, если он совершит это паломничество. Посещение священных мест друг у друга расценивалось в те времена как своего рода дипломатический жест вежливости. (Смотри: возложение венков на могилы героев.) И все-таки странно, что Менелай отправляется именно в Трою, отношения с которой — все та же Гесиона, а теперь еще и пиратство — весьма напряженные. Это тем более странно, что Эллада и сама полным-полна священными могилами и прочими чрезвычайно действенными объектами паломничества. В Трою же люди не паломничать едут, а покупать-продавать. Затея настолько странная, что пришлось в объяснение придумать холеру и предсказание! Да, именно придумать. Ведь Менелай тотчас по приезде пригласил в Спарту Париса. Где ж это видано — в пораженный холерой город приглашать гостей, да еще царской крови!

Менелай искал в Трое дружбы с Парисом. Буквально не покидал его дома. И когда Парис поделился с ним своей заботой — на игрищах он случайно насмерть ранил одного из соперников, — Менелай с жаром стал расписывать, какие знаменитые и чудодейственные святыни имеются в Спарте для отпущения грехов, даже проведение всей церемонии тотчас взял на себя. Почему выбор пал на Париса? И это непонятно, если не предположить наличие определенного плана. У Приама сыновей-дочерей несметное множество, город буквально кишит царевичами. И все — умнее, воспитаннее, образованнее Париса, Парис в подметки им не годится. Ахейцев Парис ненавидит, он уже и войной собирался идти на них! Детство и отрочество Парис провел изгоем, вырос среди пастухов и сам был пастухом. Во дворец попал ненароком, по случаю какого-то народного празднества, и тут — чудесное узнавание, все рыдают и прочее и прочее. Парис и теперь не умеет вести себя, как подобает царскому отпрыску, кстати и некстати кичится своим «народным» происхождением, этакий бурш-забияка. Еще и «подыгрывает» под народ. Все это так. Но ведь известно: именно такому неуемному вояке, ежесекундно готовому выхватить меч, призывать к войне, достаточно несколько добрых слов и стакана вина, чтобы он так и растаял в умилении: «Друг ты мой закадычный, вижу — ты молоток… Не-ет, ты не из тех ахейцев! Да здравствует ахейско-троянское панэллинское братство!» А еще такие нехитрые простаки легче всего попадают в сети какой-нибудь тонкой «городской штучки». Про это писали многие. Елена же была рафинированная «городская штучка», как говорится, до мозга костей. И Парис в довершение всего, несмотря на свои тридцать лет, был еще не женат; правда, есть у него какая-то деревенская нимфочка со времен его пастушества, да ведь ее-то он не может представить ко двору…

Итак, Менелай весьма продуманно выбрал себе новоявленного друга. Самая идея родилась, уж конечно, не в его голове, но ему хорошо растолковали и вдолбили урок.

Когда Парис прибыл в Спарту, Менелай быстренько устроил ему ритуальное очищение от скверны и на девять дней закатил пир горой. Елена проявила себя во всем блеске. Отправились на охоту, и Елена оказалась самой смелой из всех, однажды Парису пришлось даже спасать ее. Фигурировала в программе также женская борьба, и тут уж Елена в самом деле была неповинна, что этот спорт требует весьма легкого облачения и хорошо умащенного тела. (Овидий утверждает, будто боролись в чем мать родила. Навряд ли. Какой-то минимум одежды на участницах состязания все-таки оставался. Овидия ввели в заблуждение более поздние обычаи — обычаи дорийской Спарты.) Между делом выяснилось, что молодые люди равно обожают музыку. А также животных. И простые народные блюда. И зимой обыкновенно мерзнут, летом же всей душой ненавидят комаров. Потому что каждый комар норовит сесть только на них и след потом остается на долгие дни — вот здесь, и здесь, и еще вот здесь. Короче говоря, стоило им остаться наедине, как начиналась нескончаемая, чрезвычайной важности беседа. Ведь темы, слова в таких случаях — все равно что текст шлягера. Важны мелодия, ритм. Впрочем, и они весьма шаблонны.

На девятый день Парис уже поворачивал протянутый Еленой кубок так, чтобы пить с той его стороны, какой касались губы Елены. Более того, как следует выпив — о случае сем сообщает Овидий, — он стал писать пролитым на стол вином откровенно любовное признание, причем крупными, сплошь прописными буквами.

Увидев это, Менелай сказал: «Да простит меня дорогой мой гость, но рано утром мне придется ехать на Крит, важные государственные похороны, отказаться, увы, неудобно, такая уж наша царская судьба… Поручаю супруге моей и городи развлечение любезного гостя, надеюсь, Парис, ты и впредь будешь чувствовать себя хорошо».

Елена же из-за мужней спины бросила такой чарующий взгляд, что Парис всю эту ночь провертелся на ложе без сна.