Ганс Краузе - Али-баба и Куриная Фея

• Название: Али-баба и Куриная Фея
• Автор: Ганс Краузе
• Издательство: Детгиз
• Жанр: Детская проза
• Год: 1958

В этой книге Али-бабой зовут не героя старинной арабской сказки, а обыкновенного пятнадцатилетнего паренька Хорста Эппке. Хорст Эппке учится в школе-интернате при народном имении (так в Германской Демократической Республике называются государственные сельскохозяйственные предприятия).

Надо сказать прямо, что более несносного, дерзкого и неряшливого парня, чем Хорст Эппке, сыскать невозможно. Несколько раз Али-бабу едва не исключают из интерната. Об этом мечтают многие, особенно рассудительная девушка Рената, по прозвищу Куриная Фея, — главный враг Али-бабы. Но потом всё меняется… В интернат приезжает новый воспитатель. Учиться там становится намного интересней. И Али-баба, который был скорее похож не на Али-бабу, а на всех сорок разбойников из сказки «Али-баба и сорок разбойников», становится совсем другим… Но обо всём этом вы прочтёте сами в книге немецкого писателя Ганса Краузе «Али-баба и Куриная Фея».

---

Он говорит об этом Факиру.

— Знаешь, — отвечает тот, — надо пустить в коровник какой-нибудь газ… и выкурить этих микробов, как выкуривают клопов.

— Прекрасная идея! — насмехается Заноза. — Нельзя же «выкуривать» газом коров. Самый крепкий бык и тот не выдержит такого лечения.

Факир молчит. Ему лень думать.

Заноза позабыл про свою усталость.

— Знаешь что, — говорит он. — Я бы с удовольствием изобрёл средство против панариция. Жаль, что мы так мало знаем о микробах.

Карл Великий, насмешливо улыбаясь, откладывает в сторону свой учебник по устройству парников.

— Дитя моё, — говорит он Занозе, — от твоих разговоров у меня башка гудит. Не будь смешным. О чём, скажи на милость, ты заботишься? Разве это твои коровы? Кроме того, есть болезни, против которых мы бессильны.

— Ты хочешь сказать — пока ещё бессильны, — возражает ему рассерженный Заноза. — Наука не стоит на месте. Нашли же наконец средства против ящура и сибирской язвы, почему бы не открыть в скором времени средство против панариция?

Карл Великий лениво зевает.

— Вольному воля, — говорит он. — Можешь открывать, если ты так умён. Мне это совершенно безразлично. Я, слава богу, садовник. Меня ваши хромые коровы не интересуют.

Заноза молчит. Карл Великий иногда ужасно его раздражает. Этот Карл — настоящий болван, он ни о чём не хочет знать, кроме дурацких клумб и цветников!..

Успешно закончив свой номер под названием «сольный храп», Али-баба вернулся к себе и комнату. Быстро раздевшись и побросав все вещи в шкаф, он стелет себе постель. Кальсоны, которые он носит уже три недели, Али-баба не снимает. В кровати холодно. Прямо поверх нижнего белья он надевает ночную рубашку.

Факир из-под одеяла зоркими, как у рыси, глазами следит за всеми движениями Али-бабы.

— Эй, ты! Мы не на Северном полюсе! — кричит он. — Снимай кальсоны!

— Эй ты, сосулька! — говорит Заноза. — Так ты в один прекрасный день ляжешь в кровать в ушанке и в перчатках.

— Раздевайся поскорей! — командует Карл Великий.

Но Али-баба временами туг на ухо. Накрывшись одеялом, он поворачивается спиной к соседям.

— Спокойной ночи! — кричит он упрямо.

Заноза и Факир в мгновение ока выскакивают из кроватей. Али-баба защищается, он брыкается как одержимый. Оба нападающих наваливаются на него. Кровать трещит, одеяло летит на пол. Али-баба вонзает зубы в руку Занозы. Но уже поздно. Факир прижимает его грудь коленкой:

— Раздевайся! Али-баба задыхается.

— Нет, нет и нет! — повторяет он упрямо.

— Чего с ним разговаривать! — подзуживает мальчиков Карл Великий, лёжа в своей тёплой кровати. — Разве вы не видите — ему хочется, чтобы его немножко поразмяли!

— Минутку. Я знаю кое-что получше…

Факир достаёт из своего шкафчика платяную щётку. Надо пощекотать этому дурню пятки.

Али-баба извивается. Он ужасно боится щекотки. Его ноги начинают вздрагивать раньше, чем к ним прикоснулась щётка. Это дешёвая щётка; щетина у неё грубая и колючая. Факир усиленно обрабатывает этой, щёткой пятки Али-бабы.

— Ай-ай-ай! — пищит Али-баба.

Карл Великий в восторге.

— Сильнее, сильнее! — кричит он.

И Факир работает на совесть. Он нежно и мягко проводит щёткой по подошвам. Вверх — вниз, вверх — вниз.

Али-баба ловит ртом воздух. Его глаза наполняются слезами. От смеха у него всё болит. Он уже не в силах больше терпеть.

Теперь Факир обрабатывает щёткой пальцы ног. Али-баба судорожно вырывается.

— Ну как, разденешься ты или нет? — спрашивает его Заноза.

Факир продолжает спокойно работать щёткой.

— Да-а-а-а-а-а! — кричит Али-баба.

— А сапоги будешь чистить во дворе?

— Да-а-а-а-а-а!

— Поклянись, что ты каждый день будешь добровольно топить у нас в комнате печку, — пользуясь случаем, требует Карл Великий.

Али-баба согласен и на это, его сопротивление сломлено.

— Ну, вот видишь, надо было соглашаться сразу.

Заноза и Факир исполняют победный танец. Их ночные рубашки развеваются.

Обессиленный Али-баба незаметно раздевается и приводит в порядок развороченную постель.

— Великолепная вещичка! — говорит Факир, рассматривая щётку. — Теперь у нас всегда будет тепло в комнате. Как это приятно!

Факир нежно поглаживает щётку, будто это бесценное сокровище. Заноза с чувством удовлетворения бросается на кровать.

— Чудесно! — говорит он. — Мы на правильном пути. Эту процедуру со щёткой надо повторять ежедневно. Не пройдёт и месяца, как наш Али-баба станет пай-мальчиком.

Кровать Хорста Эппке скрипит. Он молча накрывается одеялом.

Наверху, в «Ласточкином гнезде», ещё шумно. Под руководством Бритты девушки представляют в лицах «Сладкую тайну Фелициты». Накинув на плечи простыню, Бритта изображает виконтессу в бальном наряде. Лора, которая играет камеристку, вертится вокруг своей госпожи.

— Мадемуазель, — говорит она озабоченно, — ваши перлоны плохо лежат.

— Не перлоны, а перлон, — поправляет её Стрекоза.

Стрекоза любит участвовать во всяких представлениях. На этот раз она играет пламенного поклонника виконтессы — барона Адомара фон Хагештольца. По возможности изменив голос, Стрекоза объясняется Бритте в любви. Буква «р» звучит в устах «барона», как раскаты грома.

— Прриди ко мне в мой дворрец! — декламирует Стрекоза. — За моей терррасой находится сад в шестнадцать моррргенов!

Рената лежит на кровати лицом вниз. Она читает книжку и не обращает на представление никакого внимания. Бриттин спектакль ей не мешает. Она заткнула уши пальцами и целиком поглощена своей Дите[2].

Уже без пяти десять…

В печке у Инги Стефани потрескивает огонь. Горит настольная лампа. Её мягкий свет падает на письменный стол, где по-прежнему лежит незаполненная анкета. Инга Стефани задумалась. Поступать ли ей на курсы или раз и навсегда распрощаться с интернатом? Этого она никак не может решить. Её взгляд упал на часы. Через несколько минут отбой. Инга Стефани встала. В интернате ещё шумно, и ей пора укладывать своих питомцев. И голос Инги Стефани снова раздаётся на всех этажах:

— Друзья, поторапливайтесь!

Разные неожиданности

Небо было молочно-белое. Лучи солнца с трудом пробивались сквозь завесу туч, они почти не грели.

Сторож имения, папаша Боссиг, чтобы размяться, слегка притопывал ногами. Правую руку, на которой не хватало трёх пальцев, он засунул поглубже в карман пальто. Когда рука мёрзла, шрамы начинали болеть. Проклятый несчастный случай! Свыше сорока лет простоял папаша Боссиг за верстаком. Он был первоклассный столяр. «Не спите, мальчики, берегите руки», — предупреждал он своих учеников, когда им приходилось работать с ленточной пилой. Но однажды он сам зазевался. Задумался о своих внуках и коснулся рукой пилы. Эта небрежность стоила ему двух пальцев. И, как назло, на правой руке. Со столярной работой было покопчено. Какая жалость!

Папаша Боссиг только хотел набить свою трубку, как во двор вошёл какой-то человек. Боссиг оглядел незнакомца. На вид ему было лет тридцать. Он был одет, как обычно одеваются в деревнях: в довольно длинную куртку и тёмно-серые брюки, заправленные в высокие сапоги. Под мышкой незнакомец держал портфель. Портфель был так набит, что напоминал жирного рождественского гуся. Незнакомец вошёл в ворота, остановился посреди двора, осмотрелся вокруг и направился к флигелю, на двери которого висела вывеска: «Контора имения».

Папаша Боссиг вынул из кармана изуродованную руку.

— Одну минутку, молодой человек, не торопитесь. У вас есть пропуск? Ах так, у вас его нет! Я это сразу понял. Вы, наверно, решили, что старик заснул и ничего не видит? Правда? Но вы ошиблись, у нас порядок. Пойдёмте со мной.

И папаша Боссиг направился вместе с незнакомцем в бюро пропусков — почти пустую комнатёнку, из окон которой был виден двор имения и ворота. На стене висела доска с ключами, а рядом с ней — аптечка. На обшарпанном столе стоял телефон.

Папаша Боссиг уселся за стол.

— Будьте добры, предъявите удостоверение личности, — сказал он официальным тоном.

Незнакомец сунул руку во внутренний карман куртки и вынул удостоверение. Раскрыв его, Боссиг прочёл: «Фамилия — Бауман, имя — Вальтер, год рождения — 5.6.1919. Особые приметы — нет».

Папаша Боссиг начал заполнять пропуск. Он писал левой рукой. Очень медленно, часто останавливаясь, он записал имя незнакомца, номер его удостоверения, час выдачи пропуска.

— К кому вы идёте?

Посмотрев в окно на двор имения, Бауман ответил:

— К директору.

— Директор уехал полчаса назад, его сейчас нет.

— Это не играет роли. Я могу обратиться к его заместителю или к политруководителю. Меня прислали сюда из района. Я буду у вас работать.