Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик

• Название: Немецкий мальчик
• Автор: Патрисия Вастведт
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-86471-617-5

Дождливый день 1947 года, на железнодорожной станции в английской глуши рыжеволосая Элизабет встречает немецкого мальчика, сына своей погибшей сестры. Она в смятении, переполняемая любовью и страхом. Что ждать от этого подростка, который состоял в гитлерюгенде и наверняка ненавидит врагов своей побежденной страны? Но реальность оказывается гораздо запутанней и сложнее. Тем же вечером немецкий мальчик вручает Элизабет картину на рваном холсте. На нем девушка с длинными медными волосами идет по солнцепеку, под деревьями притаилось кафе, а за столиком сидит мужчина и наблюдает за девушкой. Элизабет узнает себя. Но кто этот мужчина на картине, в углу которой стоят известные ей инициалы? И какое отношение имеет к картине художника-еврея ее немецкий племянник, психика которого явно подорвана нацизмом и войной? Так начинается тонко сотканная история двух семей на фоне вихрей, что накрыли Европу в двадцатом веке. Это неторопливый, завораживающий рассказ о семейных тайнах, предательстве и любви с лирично и точно выписанными деталями той эпохи.

---

Сейчас он понимал: они обманывали себя, намеренно отворачивались от очевидного и с самого начала смотрели не туда.

Эдди прислонился к дереву на пригорке. Апатия лишала последних сил. Как же до церкви добраться? Целых два дня он практически не снимал высокие, как у землекопов, брезентовые сапоги. Чувствовалось, что от влаги размякли пятки, и Эдди невольно вспомнил лондонские улицы — мостовую, тротуар, фонари у обочины. Неужели он когда-то жил там, где ноги не утопают в грязи?

Лондонскому кирпичу непогода не страшна, а горизонт с крышами и трубами не меняется день ото дня. Даже в зимнюю стужу у каждого района свой запах, который растекается со сточными водами и разносится с сажей. Запах пивной в Гринвиче, скотобойни и сыромятни в Детфорде — признак не только цивилизации, но и самой жизни, ведь ты жив, раз твои легкие вздымаются, а нос втягивает зловонный воздух.

Здесь, в Кенте, у воздуха нет ни формы, ни содержания — никакого доказательства того, что затопленное пастбище не привиделось. Хорошо хоть терпкий запах влажной собачьей шерсти не дает усомниться в том, что в этот пасмурный вечер Эдди еще жив. Верный колли жался к его ноге и тоже смотрел на воду.

Эдди бросил окурок, от резкого движения под куртку проник холод и на время отвлек от грустных мыслей. Ветер крепчал, морщил воду и писал каракули по безупречно четкому отражению церкви. Поверхность воды наверняка покрылась тончайшей коркой льда, на ощупь чуть ли не мягкой, увеличивающей каждый сучок и листик, словно лупа.

Эдди снова думал о Люси и сынишке. Семь лет с Рейчел не отдалили его от Люси — наоборот, приблизили к ней. Мысли Эдди то и дело возвращались к лондонскому прошлому.

Вот Люси подносит к груди новорожденного Арчи, поднимает голову и улыбается.

Вот она стоит перед домом с Арчи на бедре и хихикает с Флорри Тэннер. Арчи крутится, высматривая Эдди, а потом, видимо, принимает решение. Сейчас он выскажется! «Па-а-а-а!» — кричит малыш и запрокидывает голову, точно это слово его нокаутировало.

Вот Эдди сидит у койки Люси. Последние три дня он почти от нее не отходит и порой, открывая глаза, не знает, явь это или очередной сон. Больничные шумы — кашель, стоны, скрип туфель по навощенному линолеуму — пропитали Эдди насквозь, как будто он живет в этой палате всю жизнь.

На пологе вокруг койки розы и розовые ленты. До самой смерти Эдди не забыть нежность бутонов и ленты, оттенком напоминавшие разбавленную кровь. Когда медсестра опускает полог и отгораживает их от внешнего мира, Эдди склоняется над Люси — она дышит медленно, будто наслаждаясь ароматом любимых духов, — стягивает маску и всасывает яд ее дыхания.

Люси открывает глаза. «Арчи сегодня кушал?» — спрашивает она и морщится: от трех слов саднит горло. Потом голос срывается. Эдди гладит ее по голове. Люси постригли, потому что, сказала старшая медсестра, от длинных волос сильнее поднимается температура. Только Эдди знает: волосы тут ни при чем и старшей медсестре это известно. Косу Люси выбросили. Эдди хотел забрать ее себе, да не решился попросить.

«Арчи сегодня кушал? — снова спрашивает Люси. — Он хорошо себя чувствует?» Эдди кивает: да, сынишка в порядке. Это первый и единственный раз, когда он не сказал ей правду. Хотя его ложь относительна: Арчи не голоден. Он ждет маму.

Люси успокаивается. Наш малыш.

Эдди целует ее и проводит языком по ее губам, но они сухие, как прошлогодние листья. Ни капельки слюны украсть не удается, но Люси не знает, что он замыслил, и сонно улыбается. Для нее это обычный поцелуй.

Существо в белой маске отодвигает полог — бегунки отчаянно скрипят по карнизу. Первым делом медсестра смотрит на Люси, потом поворачивается к Эдди. «Идите домой, мистер Сондерс, вам нужно выспаться».

На воду опустился лебедь, вспоров ее шелковистую поверхность сильными перепончатыми лапами. Р-раз — и, словно по мановению волшебной палочки, белоснежные крылья сложились.

Все, нужно браться за работу и думать о Рейчел, которая не заслуживает его тайных побегов к Люси.

Нужно помнить, какой Рейчел была и наверняка осталась под черным налетом мучительной тоски. Раньше она пела курам и танцевала с ведрами, возвращала к жизни самых слабых ягнят, нашептывая им свою волю. В спальне при тусклом свете лампы она не стеснялась кричать от счастья. Эдди частенько вспоминал ее гладкое сильное тело и белозубую улыбку, сверкающую сквозь паутину волос.

Изменилось все три года назад, когда Элизабет родила малышку Кристину. Рейчел искренне радовалась за подругу, но мало-помалу начала отгораживаться от Эдди.

— Не могу объяснить! — раздраженно восклицала Рейчел. — Это внутри меня, каждый день, каждую секунду, даже когда чем-то занимаюсь, разговариваю или думаю о другом. Я словно умираю от жажды, сильнейшей, неутолимой, и не имею права пить. Люси была тебе хорошей женой, а я — нет.

— Рейчел, я очень счастлив, — первое время утешал ее Эдди. — Никто, кроме тебя, мне не нужен.

Сегодня утром в предрассветном мраке Эдди почувствовал, как тлеет ее скукожившийся разум. Рейчел сказала, ей приснился сон: она родила ребенка, но где-то потеряла. Малыш был то воробушком в вязаной кофте, то жеребенком с серебряными глазками, то ребенком, но таким крошечным, что она искала его в ящиках буфета, в карманах и за диванными подушками. Малыш умрет, если его не найти.

— Даже кошмарный сон лучше, чем явь без ребенка. — В глазах Рейчел горела злость, точно ее бездетность была вызовом, на который Эдди не ответить, или спором, в котором ему не одержать верх.

Первое время Эдди утешал — дескать, у тебя есть я, а у меня ты, — но теперь даже не пытался. Рейчел нарочно мучила его, хотела, чтобы он почувствовал ее боль. Можно подумать, он не чувствовал!

Когда Эдди сегодня собрался, Рейчел даже не спустилась приготовить ему чай. Она не проводила его, значит, их отношения в тупике, ведь любящий человек понимает: любое прощание может стать последним. Если мужчина и женщина не прощаются, значит, не боятся искушать судьбу.

Колли отодвинулся от Эдди, и у того тут же замерзла нога. Эдди потоптался на месте и поработал кистями. Глубокомысленными размышлениями овец не спасешь. Пес вилял хвостом и ежесекундно оглядывался. Рейчел, к ним шла Рейчел! Подол пальто волочился по воде, на груди висел ягдташ. Не женщина, а безутешный призрак — длинные черные волосы распущены по плечам, в карих глазах скорбь.

— Привет, пес! Привет, Эдди! Я принесла вам чай.

Эдди заявил, что, хоть и вечереет, домой он еще не собирается, но на самом деле не желал подношений от Рейчел. Сейчас он, как всегда, уступит, а потом снова будет корчиться от боли.

— Я с вами пойду. — Тон у Рейчел был такой, словно это подразумевалось само собой.

Эдди сказал, что придется нести ее на закорках, иначе она просто окоченеет. Он втайне надеялся, что Рейчел почувствует его неприязнь и откажется.

— Хорошо, — только и сказала она.

Эдди не хотел видеть Рейчел и умирал от желания с ней побыть. Радовался, что она пришла, и ругал себя за уступчивость. Боялся, что она окончательно растопчет его любовь, и ловил себя на мысли, что, возможно, по-настоящему любил только Люси. От внутреннего разлада пропал голос. Бедный пес смотрел то на хозяина, то на хозяйку, не зная, что случится дальше.

Наконец Эдди кивнул, повернулся к Рейчел спиной, и она, опершись на его плечи, подпрыгнула: давай, мол, лови меня. Тонкие руки обхватили его за шею, гладкая смуглая щека прижалась к его щеке.

Эдди почти забыл нежность ее прикосновений и легкий мускусный аромат, как у свежераспиленного дерева и роз. Тело у Рейчел ладное, вес небольшой — проблем не будет. Рейчел оплела ногами его талию. Эдди подхватил ее под коленки — когда-то такая поза завела бы обоих с пол-оборота, а сейчас их тела молчали, словно желание и надежда угасли без следа.

Эдди брел к церкви и на веревке тащил вертлявую половину бочонка. За бочонком плыл колли. Ноги Рейчел бороздили воду, над водой распахнулся закат. Быстро холодало.

Впереди замаячила яркая цепочка — к острову плыла лисица, а за ней три лисенка. Тощие малыши с трудом держали головы над водой и отставали. Еще немного — и они утонут. Эдди вытащил дрожащие комочки из воды и посадил в свой ковчег.

Онемевшие, будто чужие ноги едва двигались. Сквозь призму воды казалось, что травы на затопленном пастбище куда больше, чем на самом деле, а колли не плывет, а бежит по воздуху, выбивая лапами пузыри.

Прочь от церкви плыла зайчиха — не к соседнему острову, а в открытое паводковое море. Колли покружил возле нее, управляя хвостом, словно румпелем, и оставил в покое. Поравнявшись с зайчихой, Эдди мог дотронуться до мокрых грязных ушей, маленькой головы и длинного костлявого тела, от которого разбегались крохотные волны. Лисят он уже спас, хотя он же фермер, он понимает, что с дикой природой лучше не спорить. Почему бы не спасти зайчиху? В заячьих глазах читался страх — не перед водой, а перед ним, лисятами и колли. Если посадить в ковчег, зайчиха попадет из огня да в полымя. Так ради кого это спасение, ради зайчихи или ради себя самого? Внезапно в грациозных движениях лап Эдди разглядел огромное желание жить и понял: заячья мудрость заслуживает больше доверия, чем его собственная. Пусть плывет, куда решила.