Марк Алданов - Исторические портреты

• Название: Исторические портреты
• Автор: Марк Алданов
• Издательство: Захаров
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-8159-0667-9

---

В 1798 году, при Павле Петровиче, князь Адам был назначен российским посланником при сардинском короле и провел три года в Италии, занимаясь преимущественно искусством, археологией, изучением Данте (он и сам писал стихи). Известие об убийстве императора Павла застало его в Неаполе. По словам Чарторийского, русский курьер, привезший это известие в Италию, имел вид глухонемого: «не отвечал ни на один вопрос, издавал только какие-то непонятные звуки, находясь, видимо, под впечатлением ужаса». Этот курьер привез также князю приказ немедленно возвратиться в Петербург. «Я был в восторге...» Вернувшись в Россию, князь Адам сразу стал правой рукой Александра I. Именно по его инициативе был создан так называемый «Комитет общественного спасения», в который, кроме царя и Чарторийского, входили Строганов, Новосильцев и Кочубей. Несколько позднее князь был назначен товарищем министра иностранных дел, а с уходом канцлера Воронцова стал главой этого министерства. Можно без преувеличения сказать, что польский магнат, еще недавно, по собственным его словам, бледневший от ненависти при каждой встрече с каким бы то ни было русским, был в течение нескольких лет самым влиятельным человеком в России.

IV

В июне 1802 года в Мемеле произошло свидание между императором Александром и прусским королем Фридрихом Вильгельмом III. Дипломаты, разумеется, приписывали этому свиданию необыкновенную важность. Русская дипломатия относилась к идее свидания очень отрицательно. Кочубей был весьма им недоволен. Граф С.В.Воронцов при мысли о нем, по словам очевидца, закрывал от ужаса лицо руками. Тогда подобные встречи происходили много реже, чем теперь, не назывались «конференциями» и принимали в них участие не министры (или не только министры), а монархи, отчего дела шли не хуже и не лучше, чем в наше счастливое время. Мемельское свидание выделялось, впрочем, тем, что в нем с прусской стороны участвовала, кроме короля, еще и королева — знаменитая королева Луиза.

Об этой королеве в немецкой биографической литературе принято говорить не иначе, как в самых восторженно-нежных тонах, и притом с оттенком почтительного сострадания, уж совсем нам непонятным: так, кажется, никто никогда не говорил ни о Марии Стюарт, ни о Марии-Антуанетте. Между тем в жизни королевы Луизы никаких особенных трагедий не было. Называли ее и «божественным явлением», и «небесным видением», и «спасительным духом Германии», и «живым воплощением немецких добродетелей» и т.д. Она в самом деле была хорошая женщина. Но меру в восторгах можно было бы соблюсти. Современники часто судили иначе, — иногда даже шли слишком далеко в другую сторону.

О наружности королевы Луизы по оставшимся многочисленным портретам судить довольно трудно, так как в большинстве портреты также писались в слезливо-трогательном тоне и вдобавок чрезвычайно непохожи один на другой. На портрете Виже-Лебрен королева поистине прелестна. У Дэлинга лицо ее некрасиво и неприятно, несмотря на особенно торжественный характер картины: первая встреча с императором Александром. Современники отзывались о наружности королевы по-разному. Наиболее лестные отзывы принадлежали ей самой{13}. Наполеон в одном из своих официальных военных бюллетеней, еще до личного с ней знакомства, называл королеву «женщиной красивой, но глупой»{14}. Генерал Марбо{15} счел нужным сообщить подробности неэстетические, однако отдал должное красоте королевы. Граф П.А.Строганов писал 22 декабря 1805 года из Берлина Адаму Чарторийскому: «Мой дорогой, как она очаровательна, эта королева! Она мне очень понравилась, и я не нахожу в ее облике ничего достойного осуждения». Попадаются и отзывы нелестные, но они исходили от недоброжелателей. По-видимому, королева Луиза была очень хороша собой.

В Мемеле — нынешней Клайпеде — теперь кипят страсти, ведется ожесточенная национально-политическая борьба, происходят покушения и убийства. В начале XIX века Мемель был тихий, уютный, сверхпровинциальный городок, мирно торговавший пенькой и сельдями. Надо ли говорить, что известие о приезде коронованных особ вызвало в городе восторг и гордость. Все местное купечество встретило императора Александра у ворот, на улицах пели му зыкальные хоры. Улица, на которой остановился царь, была названа «Кайзерштрассе»; улица, где жила королева, получила название «Луизенштрассе». Возможно, что улицы эти так называются еще и теперь, хоть давным-давно все в Клайпеде забыли, почему они были так названы. Здесь-то и началась новая историческая линия, помешавшая осуществлению планов Адама Чарторийского.

V

Император Александр I прибыл в Мемель 10 июня 1802 года инкогнито, под именем «графа Российского». Он чрезвычайно понравился всем немцам. «Ein schöner Mann!», «Красивый человек!» — тотчас занесла в свой дневник престарелая обергофмейстерина графиня фон Фосс, которой, однако, угодить было очень нелегко: пятью годами позднее, при первой встрече с Наполеоном, она в тот же дневник записала: «Он необычайно безобразен», что, впрочем, могло объясняться патриотической ненавистью к победителю. В восторге от царя был и прусский король. «Такого монарха Россия еще никогда не имела!» — говорил он (это, пожалуй, было и верно).

Что до королевы Луизы, то немецкие ее биографы сдержанно замечают, что встреча с царем была для нее большим переживанием (ein Erlebnis). Их слова надо уточнить в том смысле, что королева навсегда, на всю жизнь влюбилась в Александра Павловича. Безнадежный роман этот — и трогательный, и патетический, и порою забавный — стал, по-видимому, главным смыслом ее существования.

«Я не видала Альп, — писала вскоре после того королева своему брату, — но я видела людей или, вернее, одного человека, человека в полном смысле слова. Альпийский житель воспитал его». «Альпийский житель» был, очевидно, бывший гувернер Александра Павловича швейцарец Лагарп. И вспоминать здесь о нем, и так именовать этого почтенного адвоката и политического деятеля было, собственно, ни к селу ни к городу. Но требовалось отдать долг духу эпохи: Жан-Жак Руссо еще царил в литературе; королева поддерживала личную дружбу с Жан Полем Рихтером.

Здесь-то и была забавная сторона этого несчастного романа. В представлении королевы Луизы, император Александр был гордый, необыкновенный, застенчивый юноша, чуть только не прямо с Альп сорвавшийся в город Мемель. Она сразу разгадала его основную черту: безграничную прямоту души; сразу определила и тон отношений: «как сестра, нет, как мать» (schwesterlich, nein, mutterlich!), она должна предостеречь альпийского юношу «от опасностей юношеской неопытности». Бедная королева, можно сказать, проявила необычайную проницательность. Перед ней был один из самых сложных, замкнутых и скрытных людей того времени. Очень переоценивала она и его юношеское незнание жизни. «Сущий прельститель» уже пережил трагедию Михайловского замка, выиграл тяжелую и грозную игру против графа Палена.

Главное же было в том, что царю королева Луиза нравилась не больше, чем ему нравились все красивые женщины. «Бедняга совершенно очарован и обворожен королевой», — писала графиня фон Фосс. По-видимому, и она большой проницательностью не отличалась. Царь, правда, был чрезвычайно любезен и внимателен — особенно вначале. Позднее он, кажется, сам не знал, как ему отделаться от этого романа (если с его стороны можно это называть романом). Во всяком случае, в 1807 году он говорил, что предпочел бы с королевой не встречаться.

Письма королевы Луизы к царю сохранились и сравнительно не так давно были опубликованы{16}. Удивительно, что они не слишком привлекли к себе внимание исследователей (исключение составляет Валишевский): и в историческом, и, особенно, в психологическом отношении письма эти чрезвычайно интересны. Излияний любви, в тесном смысле слова, в них нет, но многое, начиная с обращения («добрый, дорогой, несравненный кузен» и т.п.), находится на границе излияний. Все, что делает царь, все вообще, что к нему относится, — «божественно» (это было любимое слово королевы). «Какое божественное письмо вы мне написали!..» Божествен балкон, на котором сидел Александр Павлович. Божественным оказывается даже его кучер — «ваш божественный Илья». Много раз в письмах встречается просьба — прислать же, наконец, обещанный подарок: бюст царя. Царь присылает зеркало, — «дивное зеркало», «благодетельны руки, из которых я получила столь прекрасный дар!..» Царь уезжает, — «это ужасно!» К царю едет в гости принц Мекленбургский, — «Счастливец! Обняв вас, он напомнит вам обо мне...»

В письме от 10 июня 1807 года попадается даже такая фраза: «Одна из худших жестокостей Бонапарта заключается в том, что он нашел способ удалить нас друг от друга!» В жизни Наполеона были, пожалуй, дела хуже этого. Но в этой жестокости он был вдобавок совершенно неповинен. Напротив, по некоторым, ему одному ведомым, соображениям (быть может, и без всяких соображений — просто ради насмешки) он старался сблизить царя с королевой Луизой. По крайней мере, в Тильзите для королевы был приготовлен дом рядом с домом Александра Павловича, и, показывая его царю, Наполеон говорил со свойственной ему бесцеремонностью: «Ну как?! Разве сердце вам ничего об этом не говорит?..»