Джефф Вандермеер - Город святых и безумцев

• Название: Город святых и безумцев
• Автор: Джефф Вандермеер
• Издательство: АСТ; АСТ Москва; Транзиткнига
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-032655-6; 5-9713-0652-9; 5-9578-2614-6

…Книга, которую сравнивают — ни больше ни меньше — с «Горменгастом» Мервина Пика.

…Город вне времени и пространства Амбра, в котором переплелись черты, реалии и легенды Константинополя, Венеции, Лондона и Парижа.

Здесь юный священник, измотанный запретной любовью к таинственной незнакомке, становится невольной причиной чудовищной резни…

Здесь ехидный историк создает ИЗУМИТЕЛЬНЫЕ комментарии к весьма сомнительной летописи об основании Амбры…

Здесь безумный писатель отрицает реальность окружающего мира — но СЛИШКОМ охотно признается в совершении КРАЙНЕ СВОЕОБРАЗНОГО убийства…

Здесь мотивы Набокова и Эко, Лавкрафта и Мелвилла смешиваются в НЕМЫСЛИМЫЙ коктейль ФЭНТЕЗИ И ФАНТАСМАГОРИИ!

---

ПРЕЛОМЛЕНИЕ СВЕТА В ТЮРЬМЕ

(Изложенное труффидианскими монахами, заключенными в подземельях Хагифа, ибо не утратили пи душевного здоровья, ни надежды.)

Трактат, написанный братом Пиком

братом Челнодубинка

братом Старомавром

братом Сириным

братом Серым

и (к несчастью, заключенной в отдельном каземате, общающейся с нами посредством исключительно силы мысли) сестрой Ловчей

А на следующей странице:

ГЛАВА ПЕРВАЯ:

МИСТИЧЕСКИЕ СТРАСТИ

Самые мистические изо всех страстей те, что в ходу у водного народа в нижнем течении Моли, ибо хотя они хранят безбрачие и большую часть своей жизни проводят в воде, они достигают с подругами единения, способного ошеломить не столь возвышенных нас, кто приравнивает любовь к соитию. Разумеется, их женщины никогда не становятся объектами желания, ибо иначе утратили бы присущий им эротизм.

Дарден нетерпеливо читал дальше, ладони у него вспотели, во рту пересохло, — но нет, он не встанет за стаканом воды из-под крана, не сбросит своего напряжения, пусть оно горит, как должна пылать, читая эти самые слова, его возлюбленная. Ведь если он поистине миссионер, самого себя обращающий на путь истинной любви, то не может остановиться.

Снаружи по краю долины замерцали, заколебались фосфоресцентно-красные и голубые, зеленые и желтые огоньки, и Дарден догадался, что, наверное, полным ходом идет подготовка к Празднику Пресноводного Кальмара. Завтрашним вечером движение по бульвару Олбамут закроют на время парада, который выплеснется на прилегающие улицы, а с них — в остальной город. Вдоль бульвара зажгут свечки в абажурах из гофрированной бумаги, их свет станет походить на огоньки кальмаров, великих и малых, танцующих в полночных соленых волнах, которые с приливом входят в устье Моли. Торжества в честь сезона нереста, когда самцы ведут могучие битвы за самок и рыбаки на целый месяц отправляются бороздить территории похоти в надежде привезти назад достаточно мяса, чтобы протянуть до весны.

Если бы только он мог быть с ней завтрашним вечером! Среди прочих достопримечательностей по пути возница указал ему на таверну «Пьяный корабль», славящуюся убранством столов и лучшим обществом, где (лишь на время праздника) выступит с клекотом и карканьем оркестр «Вороны». Танцевать с ней, сплетя пальцы, всем телом впитывая ее аромат… О! Это стало бы наградой за все случившееся в джунглях и перенесенные с тех пор унижения: поиски убогой работы и сопутствовавшую им все большую пустоту в карманах.

Часы отбили полночный час бессонницы, и Дарден услышал под окном влажное хлюпанье грибожителей, собиравших отбросы и мусор. За боем часов последовал дождь, падавший легко и мягко, как прикосновение его пальцев к «Преломлению света в тюрьме». Ветер занес в окно острый и резкий запах дождя.

Привлеченный этим запахом, Дарден отложил книгу и, подойдя к окну, стал смотреть на дождь, улавливающий отдаленный свет: капли походили на стайку мелких серебристых рыбок, возникавших, чтобы исчезнуть мгновение спустя. Вспыхнула вена молнии, ударил гром, и дождь полил сильнее и быстрее.

Сколько раз Дарден смотрел на дождь из залитых струями окон старого серого дома своего детства на холме в Морроу (дома, где закрытые ставни походили на зашитые глаза), а по петляющей серой дороге поднимались родственники: передние фары дорогих моторных повозок за пеленой дождя казались болезненно яркими. Они напоминали ползущую на холм армию горбатых черных, белых и красных жуков, как из отцовских книг про насекомых. А ниже, где подножие холма уже затянуло туманом, остальной Морроу, деловитый, прилежный город, возведенный из камня и дерева, кормящийся дарами Моли.

В кабинете было одно замечательное окно, из которого открывалась двойная перспектива: внутри, в конце ряда трех открытых дверей — библиотеки, столовой и гостиной, — его мать, огромных размеров оперная певица (высокая, с крупной костью), казалось, заполняла собой всю кухню. И никто ей не помогает, ведь на холме они живут втроем. Она изящно выкладывает на блюда сладкую смесь изюма с орехами, на подносы — печенья, наливает в кувшины пунш и лимонад, очень старается не испачкать руки, кружева и оборки красного платья. За работой она напевает вполголоса, низкого с хрипотцой голоса (казалось, она никогда с Дарденом не говорила, только пела), и до него доносятся — по всевозможным трубам, вентиляционным отдушинам и переходам — слова величайшей оперы Восса Бендера:

Приди ко мне весной,
С нежным ливнем приди.
Сладка ты, как грибная спора,
Слаще свежих сот уста твои.
Когда оживут серые ветки,
Когда распустятся зеленые почки,
Приди ко мне в пору любви, приди.

В печку отправлялся обязательный фазан, а за окном Дарден видел худого и педантичного отца в черном фраке, с огромным черным зонтом, обходящего лужи к подъездной дорожке. Отец ступает аккуратно, будто, поставив ногу вот сюда, а потом вон туда, сможет скрыться от дождевых капель, проскользнуть между ними, потому что знает, что от зонта толку мало, ведь он весь в дырах. Но — о! — какая пантомима для гостей! А Дарден смеется, и мать поет. Извинения за дождь, за лужи, за потрепанный зонт. С годами приветствия отца становились хамоваты, невнятны из-за алкоголя и возраста, пока совсем не утратили благородства. Но тогда он еще, точно добродушный богомол, распрямлял конечности и легким движеньем переносил зонт из руки в руку, жестикулируя в такт извинениям. И все это время гости — тетя Софи и дядя Кен, например, — ждали наполовину в машинах, наполовину под дождем — и очень старались быть вежливыми, но при этом промокали до нитки. У мамы же хватало времени собраться с силами, заготовить у входной двери улыбку и (одним глазом поглядывая на фазана, который вскоре сгорит) позвать Дардена.

В грозу, бушевавшую много сильнее этой, на Дардена впервые снизошло озарение, сродни божественному. Случилось это в один из безотрадных визитов родных. Дардену исполнилось только девять, и он — в западне: в западне сухого чмоканья в щечку, в западне запахов влажных, потных, тесно скученных тел, в западне сухого дыма сигар и пугающих взглядов престарелых мужчин с кустистыми, неподвижными, как слизняки, бровями, с корчащимися усами, с огромными и водянистыми глазами за стеклами очков или моноклей. А еще в западне среди дам, что, учитывая их преклонные года, много хуже, в западне их пещероподобных, как у окуня, ртов, только и ждущих проглотить его, не жуя.

Дарден умолял пригласить Энтони Толивера, и, наперекор желаньям отца, мама согласилась. Оливка, его бесстрастный оруженосец, был жилистым мальчиком с землистой кожей и темными глазами. Они познакомились в бесплатной средней школе. Никто бы не сказал, что они подружатся, но их свел тот простой факт, что обоих избил местный забияка Роджер Геммелл.

Как только Оливка переступил порог, Дарден уговорил его сбежать. Тайком они проскользнули через дверь буфетной на задний двор, границей которого служила стена тесно разросшихся, спутавшихся ветвями кустов. Их хлестали струи дождя, обрушиваясь на рубашки, колотя по коже, так что у Дардена звенело в ушах (утром он проснулся с тупой болью от множества крохотных синяков). Капли прибили траву, сухая земля растворялась в вязкую грязь.

Тони почти сразу упал и, отчаянно цепляясь за Дардена, повалил и его тоже. Увидев удивленное лицо Дардена, Оливка рассмеялся. Дарден рассмеялся, глядя на грязь, залепившую левое ухо Тони. Хлюп! Плюх! Жидкая грязь в ботинках, жидкая грязь в штанах, жидкая грязь комьями в волосах, жидкая грязь пятнами на лицах.

Они боролись и хихикали. А дождь падал с такой силой, что буквально жалил. Он прокусывал одежду, пробивал волосы до макушки, бил по глазам, так что они едва могли их открыть. Оставив грязевой поединок, они перестали мутузить друг друга и принялись мутузить дождь. Поднявшись на разъезжающиеся ноги, они уже не играли. Они потеряли друг друга, пальцы Тони выскользнули из руки Дардена, и, крикнув только: «Бежим!», Оливка припустил к дому, не оглянувшись на друга, который застыл точно испуганный кролик, бесконечно маленький и одинокий во вселенной.

И пока Дарден стоял под стеной дождя, глядя вверх на разверзшиеся небеса, его начало трясти. Дождь, точно опустившаяся ему на плечо рука, клонит его книзу. Электризующее прикосновение воды смывает грязь и кусочки травы, оставляя по себе холод. Его бьет неудержимая дрожь, все его тело покалывает, он знает, что с неба на него смотрит нечто необъятное. Биение крови в голове, громовой стук сердца говорят, что ничто столь живое, столь неуправляемое не может быть случайным.

Дарден закрывает глаза, и перед его мысленным взором расцветают тысяча красок, тысяча образов, — по одному на каждую каплю дождя. Капли как извержение падучих звезд, из их пожара ему открывается мироздание. На мгновение Дарден ощущает все до единой пульсирующие артерии и аритмичные сердца в лежащем у него под ногами городе, каждую быструю как ртуть надежду, боль, ненависть, любовь. Сотни тысяч печалей и сотни тысяч радостей нисходят на него.