Николай Борискин - Туркестанские повести

• Название: Туркестанские повести
• Автор: Николай Борискин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1971

Писатель Н. М. Борискин является автором ряда поэтических и прозаических произведений о делах и людях Советской Армии. Главное из них — роман «Небо в огне». Его новая книга, в которую вошли повести «Знойная параллель» и «Чрезвычайное происшествие», посвящена часовым советского неба — ракетчикам и летчикам-перехватчикам, людям высокого долга, безграничного мужества, всегда готовым на подвиги во имя Родины.

---

Хасан-бобо рассказал мне, что он сам рыл Карикудук. Это было давно, уже не помнит, в каком году. Ему, пожалуй, не было тогда и сорока, а теперь идет уже семьдесят второй.

— Садился в кожаный мешок и спускался вниз. Долго копал. Может, тысячу раз поднимал верблюд мешок с песком и глиной наверх. Внизу жутко, темно и тесно. Сидишь как в преисподней. Однако кому-нибудь надо было там сидеть: вода нужна, дороже воды у нас ничего нет…

Топает вокруг чигиря полусонный Туя, лениво крутится барабан над колодезной пропастью, лязгает на барабане стальная цепь с черпаками-ковшами, льется вода из них на деревянный лоток, а с лотка — в цистерну. Трудная, дорогая, поистине золотая вода.

— Там, на дне, она плавает на соленой воде, как линза. Понимаешь, Воваджан?

Я не понял, почему «как линза», но кивнул головой. После узна́ю.

В облике Хасана-бобо показалось что-то знакомое, но что именно, я так и не мог понять.

— Еще приедешь? — спросил старик, останавливая верблюда.

— Приеду, Хасан-бобо.

— Привези от старшины заварки для чая. Дулин часто мне привозит, каждую неделю. Хоп?

— Ладно.

Такой была моя первая поездка к старому колодцу в пустыне, может, единственному, где воду добывали так же, как, вероятно, во времена Улугбека. Смешно. Но еще смешнее, что ко мне прилипло прозвище Володька-водовоз. Нелегким оказалось это дело. Но я не жалею, когда вижу ракетчиков, плотно обступающих водоцистерну, когда еду в очередной рейс, чтобы поговорить со старым Хасаном-бобо, вызнать у него хоть самую малую толику того, что знает он о пустыне. Без него пустыня молчит, не открывается передо мной, как сказочная шкатулка, для которой нужно волшебное слово.

И еще я не жалею об этом потому, что скоро старого Тую «заменит машина», как говорит смотритель колодца.

Глава пятая

Саксаульная сойка обошлась мне в один наряд вне очереди…

— Ха, старик, что такое наряд по сравнению с процессом обогащения познаниями пустынной фауны и флоры! — витиевато сказал Горин, когда я рассказал ему об этом случае. — Ну пошлют тебя на кухню печь топить или картошку чистить. Подумаешь, проблема. А взыскание… — Гриша плутовато подмигнул. — Наряды и гауптвахта — это тоже своеобразная романтика.

Значит, следует почитать за благо наряд на кухню? Чистить картошку и вдохновенно думать: «Я романтик, живу по методу Гриши Горина…» Черт бы тебя побрал!

Чик-чирк, чик-чирк — медленно ползет по картофельному овалу лезвие ножа. Очистки летят под ноги, раздетая желтоватая картофелина плюхается в широкий алюминиевый бак, наполовину наполненный водой. И снова: чик-чирк, чик-чирк — монотонно выводит нож, зажатый одеревеневшими пальцами.

Дома картошку обычно чистила мать. Не думал я, что это занятие такое нудное… А мама улыбалась, проворно управляясь с гладенькими картофелинами, улыбалась, когда варила или жарила их, улыбалась, подавая на стол обед.

«Кушайте, мужчины», — говорила она отцу и мне и снова радостно улыбалась, словно эта работа доставляла ей удовольствие. Может, и в самом деле доставляла?! А мне? Брр… Пока начистишь на весь дивизион, на неделю опротивеют все картофельные блюда…

Я вздохнул и подцепил картофелину покрупнее. Неровная, с причудливыми отростками, она чем-то напоминала саксаульную сойку, из-за которой я приобщаюсь сейчас к «кухонной романтике»…

Склевывая семена, сойка сидела на саксаулине Хасана-бобо, и я спросил старика, что это за птица. Он рассказывал, а я с любопытством рассматривал ее тонкий длинный клюв, слегка изогнутый книзу, светло-серую спинку и крылья, розовато-серые грудь и живот, черный хвост. На крыльях сойки выделялись черные и белые полосы, а по бокам головы — только черные.

— Видишь, вон там внизу гнездо? — Хасан-бобо показал на самую низкую рогулину одинокого саксаула.

— Да. Большое, со сводом.

— Сойка высоко дом не строит, боится хищных птиц. Гнездится она в начале апреля.

— Так рано?

— В самый раз, пока спят вараны и змеи — враги сойки. Они забираются в ее дом и пожирают яйца. Тогда дом сиротеет… Этой весной от меня улетели восемь соек — две старые и шесть молодых. Кто знает, может, вот эта — одна из тех, что родилась здесь. Понравилось ей гнездо…

Долго я слушал Хасана-бобо, потому и опоздал привезти воду солдатам. Старшина Дулин бранился: «Я тебе что говорил, Кузнецов: пулей туда, пулей обратно. А ты? Тоже мне — ракетчик… На первый раз — наряд вне очереди. Пойдешь в распоряжение Муминова, на кухню».

Шукур оказался умелым кулинаром: из тех же солдатских продуктов, что отпускались прежде, готовил шурпу, лагман и даже плов. Особенно был доволен Кузьма Родионов, открывший талант Шукура. Больше всего ему нравилась шурпа.

— Знаете, ребята, — с вожделением рассказал как-то Родионов, — один раз я посмотрел, как Муминов готовит этот суп. Кудесник! Пока варился мясной бульон, Шукур тоненькими ломтиками нарезал луку, кубиками — морковь, приготовил томат-пюре, масло. Потом поджарил лук в разогретом бараньем жире. А когда сварилось мясо, он нарезал его небольшими кусочками, смешал с овощами и минут пять-шесть жарил. Аромат, братцы мои, такой — пальчики оближешь! Затем Шукур все это переложил в бульон. Заклокотало, забулькало в котле! И тут Муминов заправил картошечку, нарезанную мелкими дольками, сдобрил перчиком и солью. Почти треть часа стоял я, как заколдованный. Мастер, что и говорить! — удовлетворенно покачал головой Кузьма.

Я не видел, как Шукур готовит обеды, и вообще на кухне впервые. Сижу вот и чищу картошку.

Чик-чирк, чик-чирк — ползет острие ножа по картофелине. Нет, это не картофелина — сойка. Надо только кое-где сделать переходы поплавнее, чтобы придать птичьи формы…

Хасан-бобо… Сойка… Наряд вне очереди… Плюх! — И картофелина, нырнувшая в бак, обдала лицо брызгами. Ух ты-и!.. Заснул.

— Значит, осчастливил Дулин, а?

Тряхнув головой, я вскочил. От неожиданности выпал нож из рук. Рядом со мной стоял дежурный по дивизиону Бытнов с красной повязкой на рукаве.

— Извините…

— Знакомое дело, — усмехнулся он и вяло махнул рукой: сиди, мол, чисти.

Что он подразумевает под «знакомым делом»? Наряды вне очереди? Или сон над картошкой? И потом, что за странные интонации в его голосе?

— Пока разрешат носить чуб, — с горьковатой усмешкой продолжал Бытнов, — забудешь, какие волосы были… Ну ничего, Кузнецов, притерпишься, благо, что служить-то всего три года.

Я немного осмелел и спросил:

— А вам еще долго?

Бытнов поморщился, как от кислого яблока.

— Десять отбухал, а еще служить столько, сколько прикажут…

Такой ответ удивил меня. Обычно офицерами становятся люди, глубоко осознавшие не только необходимость служения Родине, но и внутреннюю потребность воинской службы. А мой отец и его друзья, бывавшие в нашем доме, так те просто влюблены в свою профессию. Почему же Бытнов вроде как бы тяготится службой? Ведь насильно его никто не тянул. Это я точно знаю, по себе с Гориным.

— Послужишь — все поймешь, — проговорил дежурный, словно угадывая мои мысли. — К утру одолеешь? — кивнул он на ворох неочищенной картошки.

— Одолею.

Рассмеявшись неизвестно чему, Бытнов ушел. Интересно, неужели он со всеми вот так? Григория бы сейчас, он бы все разложил по полочкам. Горин кое-что повидал в жизни, много читал и взял себе за правило «судить обо всем диалектически, уметь читать между строк». Но очкарик мой, наверное, давно спит и видит сны доармейской поры.

Удивительный он все-таки человек, этот Горин! Все умеет логически обосновывать в свете, выгодном ему. Помню, в университете, пока закон гарантировал нам отсрочку от службы в армии, Гришка говорил:

— Дело идет к тому, старики, что армия с каждым годом будет все более сокращаться. И очень разумно! Вы поймите, совершается революция в военном деле! Атомное и водородное оружие, межконтинентальные ракеты, новейшая боевая техника, управляемая электронным мозгом, — это же сила! И вдруг — солдатик в серой шинели… Ха, зачем он нужен, скажите? Пусть лучше поднимает целину, сеет хлеб, корчует тайгу, добывает уголь, железо…

— Позволь, а кто же будет управлять всем этим оружием и сложнейшей техникой? — спросил я его.

— Как ты наивен, старик. — Горин безнадежно покачал курчавой головой. — Армией будет управлять военная технократия. Вместо миллионов солдат останутся сотни широко эрудированных людей… Ну, может, тысячи, это не меняет сути дела. Нажал кнопку пуска — и от противника останется только пепел. А что, не так?

Горин поправил очки и обвел глазами ребят, словно искал среди нас сомневающихся.

— Надо следить, старики, за печатью, уметь понимать политику и делать из нее правильные выводы…

Это было весной, а осенью, вскоре после того, как нас с Гришей попросили из университета, пришли повестки из военкомата. К тому времени я уже недели две ходил в подручных механика автогаража — драил машины после рейсов, выполнял ЦУ своего шефа: «подай», «возьми», «отнеси»… В общем, должностенка была не та, о какой говорят «не пыльная, но денежная». Но я крепился и дома делал вид, будто страшно доволен тем, что познаю рабочую профессию — ту самую азбуку жизни, во имя которой временно забросил студенческий портфель. Соблазнитель мой, Гриша, поддерживал во мне дух стойкости: