Наум Коржавин - На скосе века

• Название: На скосе века
• Автор: Наум Коржавин
• Издательство: Время
• Жанр: Поэзия
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9691-0193-7

«Поэт отчаянного вызова, противостояния, поэт борьбы, поэт независимости, которую он возвысил до уровня высшей верности» (Станислав Рассадин). В этом томе собраны строки, которые вполне можно назвать итогом шестидесяти с лишним лет творчества выдающегося русского поэта XX века Наума Коржавина. «Мне каждое слово будет уликой минимум на десять лет» — строка оказалась пророческой: донос, лубянская тюрьма, потом сибирская и карагандинская ссылка… После реабилитации в 1956-м Коржавин смог окончить Литинститут, начал печататься. Но тот самый «отчаянный вызов» вновь выводит его на баррикады. В результате поэт был вынужден эмигрировать, указав в заявлении причину: «нехватка воздуха для жизни»…

Колесо истории вновь повернулось — Коржавин часто бывает в России, много печатается, опубликовал мемуары. Интерес к его личности огромен, но интерес к его стихам — ещё больше. Время отразилось в них без изъятий, без искажений, честно.

Издано при финансовой поддержке Федерального агенства по печати и массовым коммуникациям в рамках Федеральной целевой программы «Культура России».

Оформление и макет Валерий Калныньш.

---

Стихи о моей звезде

Я всё запомнил. И блаженство супа,
И полумрак окна, и спёртый воздух,
Я в этой кухне воровал когда-то
Мацу из печки… И тащил за хвост
Нелепо упиравшуюся кошку.

Маца была хрустящей и горячей
И жгла меня за пазухой. Я с нею
Бежал во двор, где на футбольном поле
Двенадцать босоногих мальчуганов
Гоняли тряпки, скатанные крепко
И громко величавшиеся: мяч.

И я делился добытым. И вместе
Мы забирались высоко на крышу,
Где с вкусным хрустом на зубах друзья
Выкладывали мне о мире взрослых
Гипотезы, обиды, наблюденья.

А я импровизировал им сказки,
Невесть откуда бравшиеся сказки,
Где за развязкой следует завязка,
За гибелью геройской воскресенье
И никогда не следует конец.

Ребята слушали и не дышали.
И сам я тоже слушал с интересом.
А там, на кухне, бесновалась тётка,
Что эта дружба уличных мальчишек
Невесть куда ребёнка заведёт.

А я и сам был уличным мальчишкой.
В двенадцать лет легко ругался матом,
Швырял камнями, разбивая стёкла.
Хоть это не мешало мне, однако,
Читать о том, как закалялась сталь.

А дни летят быстрее и быстрее,
И всё сильней стучит и громче сердце,
И мы уже мечтаем о походах,
О ромбах на малиновых петлицах
И о девчонке в кепке набекрень.

А время становилось всё практичней,
Во всём не по-мальчишески суровым.
Но я жил в мире бурных революций,
Писал стихи без рифмы и без ритма,
На улицах придумывал восстанья…
Моя звезда уже была моей.

1945

«Анна Каренина»

Он любит! любит! Он опять сказал!
О, он готов хоть на колени на пол…
А что Каренин? Скучные глаза
Да уши, подпирающие шляпу.
Наверно, он на службе до сих пор.
И с кем-то вновь, зачем-то брови сдвинув,
В десятый раз заводит разговор
Про воинскую общую повинность.
Сухарь!
    Чего он только ни искал
Своей привычной к точности душою,
Чтобы прошла неясная тоска
По женщине, что стала вдруг чужою.
А дома ничего. Ни сесть, ни встать.
Повсюду боль. Между вещами всеми…
Ходить по кабинету. Не читать
В привычное отведенное время.
Стараться думать обо всём, о всех
Делах…
    Но только мысли шепчут сами,
Что входит в дом красивый человек
С холодными блестящими глазами.

1945

* * *

Ты была уже чужой,
У дверей молчала.
Нас на скорости большой
Электричкой мчало.
Был закат. И красной пыль
Стала от заката…
И на белом шёлке был
Отсвет розоватый…
Наступала с ночью тьма
Страшно и немнимо.
Ты была как жизнь сама
В розоватом дыме.
Равнодушья не тая
Напевала вальсы…
И казалось, будто я
С жизнью расставался.

1946 или 1947

Стихи о детстве и романтике

Гуляли, целовались, жили-были…
А между тем, гнусавя и рыча,
Шли в ночь закрытые автомобили
И дворников будили по ночам.
Давил на кнопку, не стесняясь, палец,
И вдруг по нервам прыгала волна…
Звонок урчал… И дети просыпались,
И вскрикивали женщины со сна.
А город спал. И наплевать влюблённым
На яркий свет автомобильных фар,
Пока цветут акации и клёны,
Роняя аромат на тротуар.
Я о себе рассказывать не стану —
У всех поэтов ведь судьба одна…
Меня везде считали хулиганом,
Хоть я за жизнь не выбил ни окна…
А южный ветер навевает смелость.
Я шёл, бродил и не писал дневник,
А в голове крутилось и вертелось
От множества революционных книг.
И я готов был встать за это грудью,
И я поверить не умел никак,
Когда насквозь неискренние люди
Нам говорили речи о врагах…
Романтика, растоптанная ими,
Знамёна запылённые кругом…
И я бродил в акациях, как в дыме.
И мне тогда хотелось быть врагом.

30 декабря 1944

Восемнадцать лет

Мне каждое слово
Будет уликою
Минимум
На десять лет.
Иду по Москве,
Переполненной шпиками,
Как настоящий поэт.
Не надо слежек!
К чему шатания!
А папки бумаг?
Дефицитные!
Жаль!
Я сам
Всем своим существованием —
Компрометирующий материал!

1944

Гейне

Была эпоха денег,
Был девятнадцатый век.
И жил в Германии Гейне,
Невыдержанный человек.
В партиях не состоявший,
Он как обыватель жил.
Служил он и нашим, и вашим —
И никому не служил.
Был острою злостью просоленным
Его романтический стих.
Династии Гогенцоллернов
Он страшен был как бунтовщик.
А в эмиграции серой
Ругали его не раз
Отпетые революционеры,
Любители догм и фраз.
Со злобой необыкновенной,
Как явственные грехи,
Догматик считал измены
И лирические стихи.
Но Маркс был творец и гений,
И Маркса не мог оттолкнуть
Проделываемый Гейне
Зигзагообразный путь.
Он лишь улыбался на это
И даже любил. Потому,
Что высшая верность поэта —
Верность себе самому.

1944

Знамёна

Иначе писать
      не могу и не стану я.
Но только скажу,
        что несчастная мать…
А может,
    пойти и поднять восстание?
Но против кого его поднимать?
Мне нечего будет
        сказать на митинге.
А надо звать их —
        молчать нельзя ж!
А он сидит,
     очкастый и сытенький,
Заткнувши за ухо карандаш.
Пальба по нему!
        Он ведь виден ясно мне.
— Огонь! В упор!
         Но тише, друзья:
Он спрятался
      за знамёнами красными,
А трогать нам эти знамёна —
             нельзя!
И поздно. Конец.
         Дыхание спёрло.
К чему изрыгать бесполезные стоны?
Противный, как слизь,
           подбирается к горлу.
А мне его трогать нельзя:
            ЗНАМЁНА.

1944

Зависть

Можем строчки нанизывать
Посложнее, попроще,
Но никто нас не вызовет
На Сенатскую площадь.

И какие бы взгляды вы
Ни старались выплёскивать,
Генерал Милорадович
Не узнает Каховского.

Пусть по мелочи биты вы
Чаще самого частого,
Но не будут выпытывать
Имена соучастников.

Мы не будем увенчаны…
И в кибитках,
      снегами,
Настоящие женщины
Не поедут за нами.

1944

Из поэмы «Зоя»

Мы родились в большой стране, в России.
Как механизм губами шевеля,
Нам толковали мысли неплохие
Не верившие в них учителя.
Мальчишки очень чуют запах фальши.
И многим становилось всё равно.
Возились с фото и кружились в вальсах,
Не думали и жили стороной.

Такая переменная погода!
А в их сердцах почти что с детских лет
Повальный страх тридцать седьмого года
Оставил свой неизгладимый след.

Но те, кто был умнее и красивей,
Искал путей и мучился вдвойне…
Мы родились в большой стране, в России,
В запутанной, но правильной стране.
И знали, разобраться не умея
И путаясь во множестве вещей,
Что все пути вперёд лишь только с нею,
А без неё их нету вообще.

1945

16 октября