Дарья Плещеева - Булатный перстень

• Название: Булатный перстень
• Автор: Дарья Плещеева
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5507-0

1788 год. Россия в очередной раз схватилась с Османской империей за контроль над Северным Причерноморьем и Крымским полуостровом. Турки, потерпев ряд поражений, обратились за помощью к давнему недругу русских — Швеции, и король Густав спровоцировал Екатерину II на объявление войны.

Молодой и вдовый капитан второго ранга Алексей Михайлов спасает от самоубийства талантливого тульского оружейного мастера Усова, раскрывшего секрет выплавки булатной стали, так необходимой для изготовления сабель и палашей для действующей армии. Усов привез в столицу образцы нового булата, но его обокрали. Михайлов и его друг решают помочь мастеру найти воров. В знак благодарности Усов подарил кавторангу булатный перстень — совершенно невзрачную вещицу. Но именно этот подарок втянул всю троицу в цепь невероятных приключений!..

---

— А мне сдается, пишут! Пантюха, Митенька, ну-ка орла под белы рученьки!..

— Пустите, сукины дети! — заорал Ероха. — Что привязались?!

Приказчики, похоже, для того и были выкормлены, чтобы тяжести таскать. Они подхватили Ероху и, как он ни упирался, легко и стремительно затащили его во двор. Купец вошел следом.

— Экая забава, а я-то скучал! — весело сказал он. — Вяжите его, братцы. Десять рублей на дороге не валяются!

— Помогите! — закричал Ероха, и тут же ему заткнули рот скомканным платком величиной чуть ли не со скатерть. Шапка слетела с головы, и Митенька с Пантюхой, удивившись, дали оценку Ерохиной прическе, не стесняясь в выражениях. Шапку, впрочем, подобрали.

Меж тем купец развил бурную деятельность.

— Дашка, эй, Дашка! — кричал он. — Федосью Марковну к окошку позови! Гаврюшка, закладывай гнедого в телегу, на телеге повезем, невелик барин! Федосья Марковна, глянь — он самый, полосатый!

Ероха ничего не понимал.

Не прошло и часа, как он, связанный и спеленутый старой простыней на манер младенца, с закрытым лицом и тряпичным кляпом во рту, с матросской шапкой под головой, ехал куда-то на телеге, и хорошо еще, что «не ногами вперед». Лошадь шла шагом, кучер переговаривался с веселым купцом, который шествовал рядом с телегой, сопровождаемый Митенькой и Пантюхой. Вся эта история сильно его развлекала.

Наконец телега остановилась, голоса пропали. Был обычный уличный шум, и только. Ероха ничего не понимал и мысленно молился — читал «Отче наш» и пытался вспомнить псалмы, но и в годы учения не знал ни одного целиком, а теперь уцелели какие-то отдельные фразы, жалобы на свое горе и призывы на помощь. Ероха даже обещал бросить пить, если эта история благополучно кончится, обещал — и понимал, что врет…

— Эй, горемыка, — окликнул его кучер. — Ты жив там?

Ероха промычал то, что в подобном случае отвечает русский человек, чтобы от него отвязались.

— Только следом за тобой. Ты лежи на спинке, радуйся, — посоветовал догадливый кучер, — Вот спустится твой барин — измочалят тебе спинку-то, неделю на брюхе будешь спать, дуралей.

Эта новость привела Ероху в ужас. И когда его потащили из телеги, стал брыкаться. Снова вознеслась к небесам беззвучная клятва бросить пьянство навеки. Митенька и Пантюха под локти заволокли Ероху вверх по лестнице, поставили на ноги и тогда раскутали ему лицо.

— Вот, ваше превосходительство, — гордо сказал купец. — Он самый! И кафтанец полосатый — все соответствует!

— Что за черт! Кафтан точно наш, ваше степенство, а рожа — не наша, — отвечал пожилой господин, одетый в шлафрок и с утра нечесаный. — Рожа — каторжная!

Этому господину было за шестьдесят, однако стариком его называть еще не стоило, скорее — мужчиной, лицо которого расчертили вдоль и поперек морщины.

— Как не ваша? Я и «Ведомости» прихватил. Вот, извольте! — и купец, найдя нужную страницу, прочитал громко и внятно: — «Бежал от господина статского советника Еремея Гавриловича Титова крепостной дворовый человек его, Николай Степанов, который росту среднего, волосы у него на голове черные, нос прямой, лицо чистое, собой худощав, от роду имеет двадцать семь лет. На нем был суконный темного цвета с голубыми полосами и белыми пуговицами фрак. Если кто, его поймав, приведет или подаст верное о месте его укрывательства сведение в Садовой улице в вышеозначенном под № 801 Пучковом доме, тот получит десять рублей за труды». Как же не ваша? Вот он — нос, вот они, пуговицы! Бездельник, как тебя звать?

Тут Ероха понял, что сходит с ума. Следовало бы назваться любым мужским именем, хоть Елпидифором, а он вдруг понял, что не может соврать, и произнес скорбно:

— Николаем…

— Ну вот! И волосы были черные — пока не сбрил! Знал, что — примета!

Ероха исподлобья окинул взглядом комнату. Он был в прихожей богатой квартиры, откуда две двери вели в покои, и обе были приоткрыты, а в щель виднелись составленные в пять ярусов головы любознательной дворни.

— Надо ж, какое совпадение, — сказал господин. — Не мой человек, право, не мой.

— А кафтанец? — с великим подозрением спросил купец.

— Сейчас узнаем. Тришка, вели в столовую кофей подать мне и этому господину. И все, что к кофею, — распорядился хозяин дома. — А ты отвечай, да не ври. Где взял фрак?

— Под лодкой, — честно ответил Ероха и вкратце объяснил дело: ночевать было негде, свой кафтан пропил, залез под лодку, а там такая благодать.

— Теперь понятно. Мой подлец догадался, что его по приметному фраку враз признают, и избавился, — сделал вывод статский советник Титов. — К тому же я нескольким своим людям велел сшить такие фраки, и в городе они известны. Ваше степенство, прошу в столовую! Есть, слава богу, чем угостить доброго человека.

— А этого куда? — недоверчиво спросил купец.

— Да пусть убирается куда знает. Только фрак у него заберите! — велел хозяин дома слугам. — Питух в хозяйстве мне не надобен. Теперь ясно, что своего Николашку я уж более не увижу.

— Так дайте другое объявление, ваша милость. Что, в самом деле, за примета — одежа? Да я на Святки у своей Федосьи Марковны платье взял, в нем плясал с харей на роже, что же — меня теперь по ее платью искать? Пусть ваши люди вспомнят точные приметы, — посоветовал купец. — Зря, выходит, мои Пантюха с Митенькой старались. А чаяли награду получить…

— Я им по рублю дам за старание, — высокомерно пообещал статский советник. И то, рубль — деньги немалые.

Ероху вытряхнули из полосатого фрака и вытолкнули из прихожей на лестницу. Он сел на ступеньки и вновь затосковал — до чего же все в жизни нескладно! И тут дверь титовской квартиры снова отворилась.

На пороге возникло изящнейшее в мире создание — с тонкой талией, с крошечными ножками в вышитых туфельках, с голыми по локоть белыми ручками, вот только о волосах Ероха судить не мог — волосы были упрятаны под прехорошенький крошечный чепчик.

— Послушай, молодец, — негромко сказала прелестница, — ступай скорее прочь и, перейдя улицу, жди меня в москательной лавке. Понял?

— Понял, — еле выговорил Ероха.

Пьющий человек имеет простые и непритязательные отношения с женщинами. Ероха был хорош собой, и, случалось, когда пили не в трактире, а в чьем-то доме, какая-либо дама за руку уводила его в спальню; прелестницы обыкновенно попадались такие, что в трезвом виде он бы от них шарахнулся, как черт от ладана. Сейчас Ероха не был пьян и, глядя на девицу, вспомнил, что в его жизни давно не было любовницы. Когда пьешь — оно как-то забывается, но в двадцать семь лет и на трезвую голову естественная потребность напоминала о себе весьма настойчиво.

— Ступай, ступай! — прелестница скрылась, а Ероха почесал в затылке — надо же, какие приключения, а в кармане притом ни гроша…

В москательной лавке нестерпимо воняло. Ероха был привычен ко всяким ароматам: на судне и тухлятины, бывает, нанюхаешься, и мощной отвратительной вони свиного хлева, если в долгое плаванье берут ради свежего мяса поросят; и густой пороховой дым — не райское амбре; и в матросском кубрике тоже порой хоть топор вешай, — однако смешанный запах снадобий, которые покупают красильщик и аптекари, был невыносим.

— Чего тебе? — спросил унылый сиделец, державшийся за щеку, как при зубной боли.

— Девиации ведро, — отвечал Ероха.

— Что это, краска?

— Не знаю, хозяин велел взять. И румбов десятка два.

— Десять лет служу, впервые такое слышу. Точно ли тебя в москательную лавку послали?

— Точно.

— Гераська, позови хозяина, — велел сиделец мальчишке, переставлявшему какие-то ящички. — Может, он догадается.

Городить чушь и нести околесицу с похоронным видом Ероха выучился еще во флоте — его самого гоняли с юта на бак и обратно за ведром девиации, а он, уже став мичманом, посылал кого-то из гардемаринов искать четвертую ногу трехногой астролябии.

К счастью, объясняться с хозяином лавки не пришлось — прибежала прелестница.

— Вот, держи, — и Ероха получил в ладонь крошечную записочку. — Отнесешь в модную лавку мадам Анжу, что на Невском за Гостиным. Она дальше передаст. И двугривенный за труды. Я вижу, ты ни ремесла не имеешь, ни барина. В лавке тебе скажут, когда за ответом жаловать. Ответ сюда принесешь.

Говорила прелестница бойко и быстро.

— А как я тебя сыщу?

— Зайди к нам с черного ходу, спроси кухарку Феклу…

— Какая ты кухарка?! — изумился Ероха.

— Это матушка моя, она записку примет. Может статься, и я выйду… Прощай!

И прелестница, метнув лукавый взор больших и чуть раскосых глаз, убежала. Выскочил из лавки и Ероха, сжимая записку и монеты. Завтрак он себе, можно сказать, заработал. Хотя и постыдно для мичмана любовные записочки таскать, так ведь и мичман-то — бывший…

В таком положении проявлять любопытство незачем. Заплатили за доставку посланьица, заплатят за доставку и другого — глядишь, и еще один день прожит, вот только на ночь нужно искать пристанище. Но Ероха не удержался, поглядел, кому записочка адресована. И тяжко вздохнул. Хотя, конечно, могут в столице жить два «Мг. Mishel Korsakoff», и даже три, но интуиция подсказывала Ерохе — письмо адресовано тому самому Корсакову, с которым он учился в Морском корпусе. Потом Мишель, совсем немного послужив, вышел в отставку по семейным обстоятельствам, подробностей никто не знал, было лишь известно, что он уехал из Санкт-Петербурга в провинцию. Год назад Корсакова видели в столице, бодрого и хорошо одетого, но в Кронштадт повидать старых товарищей, он не наведался.