Такаюки Тацуми - Гордиев узел. Современная японская научная фантастика

• Название: Гордиев узел. Современная японская научная фантастика
• Автор: Такаюки Тацуми
• Издательство: Иностранка
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2004
• ISBN: 5-94145-233-0

«Гордиев узел» — уникальная хрестоматия, своего рода история японской научной фантастики. Сформировавшись как самостоятельный жанр в 60-е годы ХХ в., японская НФ ныне являет собой совершенно новое, самобытное «национальное блюдо». Российскому читателю антология дает долгожданную возможность познакомиться с широким спектром японской научно-фантастической литературы второй половины прошлого века.

В сборник вошли самые репрезентативные произведения самых «звездных» авторов, отражающие все периоды развития этого жанра в Японии. Большой интерес для любителей научной фантастики представляют вступительная статья и справки об авторах, написанные литературоведом и критиком, профессором университета Кэйо Такаюки Тацуми, — по своей значимости и информативности сопоставимые с серьезным научным трудом.

---

Мы с Виви, обнявшись, вошли в дом, и тут «Меня» охватила паника. Дом стал живой плотью, он уставился на «Меня» всеми стенами, словно говоря: «Что же ты стоишь, сожри меня, ну давай, вцепись зубами».

Мутации внутри дома зашли еще дальше. Сальвадор Дали в свое время говорил, что в будущем здания станут «пушистыми и мягкими». Усадьба приближалась к его идеалу: пол, стены, потолок как будто ожили, в них заструилась кровь, зародились мириады волосяных луковиц и проросла свежая короткая шерстка.

«Дали», обосновавшись в самой глубине усадьбы, пожирал каминную доску. Он уставился на «Меня» безумным взглядом людоеда.

— О, ты, выходит, снова на Марсе? Погрызешь? — и протянул «Мне» недоеденную ножку стула.

— Благодарю, что-то не хочется, — ответил «Я». — Да, аппетит у вас отменный.

— Ну так ведь надо доесть дом как можно быстрее, иначе он просто стухнет. Сам видишь, какая жара.

— Да, действительно, очень жарко. — «Я» решил не спорить с параноиком, с интересом наблюдая за симптомами его болезни.

Старик развалился на полу и чавкал каминной доской. В этот момент он казался вождем племени каннибалов, опьяневшим от обилия жратвы, впавшим в экстаз самодержцем империи обжор. Впрочем, старик ест, конечно, не только для того, чтобы набить себе брюхо. Его мучает первоголод: бесконечная, ничем не утоляемая жажда насыщения, участь всего живого. Вечный голод. Ну ничего себе, как же ему удается лопать и лопать вот так, без перерыва. Выходит, мания «Дали» выбросила его желудок в другое измерение, разорвав путы реального времени и пространства. Иного объяснения «Я» не находил. Иначе ненасытная жадность давно разорвала бы его утробу в клочки. Увы, положение гораздо серьезнее, чем «Я» предполагал. Чудовищный аппетит старика будет безудержно расти и поглотит не только усадьбу, но и весь Марс, а за ним Солнечную систему, Млечный Путь, всю Вселенную...

Ночью «Мне» приснилось, как «Дали» обгладывает Марс. От планеты остался лишь бесформенный кусок наподобие яблочного огрызка.

Очнувшись от кошмарного видения, «Я» обнаружил, что каменные стены моей спальни тоже потихоньку подтаивают. О Господи, нет, они же собираются сожрать «Меня», вон на поверхности уже капельками выступила слюна.

Издав дикий вопль, «Я» пулей вылетел из комнаты, напролом ринулся через сад и, перемахнув через ограду, выскочил за пределы усадьбы.

Дом, преображенный бредом «Дали» в съедобную субстанцию, обрел повадки хищника. Хотя, если задуматься, вряд ли можно было ожидать чего-то иного.

«Жри или сожрут тебя» — таков закон этих плотоядных джунглей. Так что неудержимое обжорство «Дали» подстегивает страх: он спешит поскорее разделаться с домом, пока тот не поглотил его самого.

5

Нельзя было терять ни минуты. Дождавшись утра, «Я» отправился к профессору Ишервуду.

— Вот, значит, как, понятно, понятно... — профессор выслушал мой рассказ со всей серьезностью. — Итак, субъективная паранойя «Дали» просочилась в объективный мир и воплотилась в его реальности. И теперь его безумием заражено все, вплоть до неодушевленных предметов.

— Именно так, — согласился «Я». — Поэтому спальня и попыталась сожрать меня.

— Вы, вероятно, знаете, что в шесть лет Сальвадор Дали хотел стать поваром, затем — Наполеоном. Впоследствии эти детские желания немало повлияли на его живопись. Так вот, они просто не могли не передаться его марсианскому потомку. А значит, можно предположить, что жестокая властность Наполеона и фантазии кулинара перемешались в подсознании «Дали», слились в единое целое. И то, что происходит с нашей бедной планетой, — лишь проекция этой гремучей смеси во внешний мир.

— Пожалуй, что так, — сказал «Я», не переставая удивляться мастерству профессора по части теорий. — Иными словами, в его мире царит кулинарная деспотия.

— Как вы сказали, кулинарная деспотия? Хм-м, — профессор пару раз кивнул. — Но сейчас «Дали», переделывающий Марс согласно своим фантазиям и желаниям, пребывает именно в поварской ипостаси. Все, что попадется ему под руку, годится в готовку, все идет в пищу.

— Однако в этом мире действует закон джунглей: либо ты, либо тебя. По пути к вам я проезжал через окрестные города и деревни. Везде одно и то же: люди пожирают все подряд, набивают себе брюхо, как одержимые. Ведь иначе они могут оказаться в пасти у своего собственного обеда. У них не осталось времени ни на работу, ни на живопись, ни на обычные разговоры.

— Да, плохо дело, — вздохнул профессор. — Видите ли, здесь, на Марсе, объективность реальности — независимость вещи в себе — весьма спорный вопрос. Уж слишком она подвержена влиянию субъективного сознания. У нас постоянно происходят подобные истории.

— А что, есть и другие примеры?

— Да, один торговец льдом, у которого жара уничтожила весь товар, пришел в такое неистовство, что всё вокруг в радиусе десяти метров упрятал под ледовым панцирем.

— И что дальше?

— А ничего, выглянуло солнышко и растопило замерзший городок. Но с «Дали» такой фокус, увы, не пройдет, слишком уж сильна его паранойя. Или вот еще, — продолжал профессор. — Родители наказали ребенка за то, что он плохо ел за столом, а тот в отместку наложил на еду заклятие. И все продукты в городе обратились в камни.

— Похоже на колдовство, — заметил «Я».

— Да, у нас на Марсе слишком ломкие пространство и время, как раз то, что нужно для магии и чародейства.

На улице по-прежнему стояла жара, и воздух потихоньку пропитался ароматами еды: попахивало чем-то сладким, откуда-то несло жареным мясом. Вокруг бушевал такой водоворот запахов, словно мы прогуливались по улице, застроенной всевозможными ресторанами, кондитерскими и лавочками со спиртным. — Невыносимо, — заметил «Я», закрывая окно.

— Эх, неужели ничего нельзя поделать? — грустно сказал Ишервуд.

И тут «Меня» озарило:

— Профессор, есть одно действенное средство. Вы сами его подсказали мне историей про мальчика-малоежку. Нам надо обратиться за помощью к Виви.

— К Виви? — профессор взглянул на «Меня» с подозрением.

— Да, именно к ней. Направим ее анорексию против обжорства деда. В подсознании Виви достаточно потенциальной энергии, чтобы побороть его.

Эта идея пришла ко «Мне» не случайно.

С точки зрения психологии анорексия напрямую связана с экзистенциальными свойствами пространства. В моей практике была пациентка с таким диагнозом. Стоило кому-то переступить невидимую границу ее личного пространства, как ею немедленно овладевал приступ болезненного стыда. Она была дочерью хозяина ресторанчика на окраине и иногда помогала отцу, принимая заказы. Среди клиентов попадались вульгарные типы, не упускавшие случая шлепнуть или ущипнуть симпатичную официантку. Так что работа вскоре стала ей невмоготу. Постепенно болезнь прогрессировала, захватывая все новые территории. Теперь стыд охватывал ее и от чужого взгляда, а приступ могли спровоцировать не только люди, но и предметы, прежде всего кухонная утварь. Ее пример показывает, что анорексия рождается из страха перед вторжением в личное пространство: сама мысль о том, что еда нарушит границы тела, попадет внутрь, может навести на больного ужас.

— Разумеется, с Виви все во много раз запутанней и серьезней, — сказал «Я». — У нее в подсознании копится страх и ненависть к деду с его болезненным чревоугодием, унаследованные от матери еще в младенчестве. Но в то же время «Дали» заменил ей рано ушедшего отца. Так что вдобавок он — главный герой ее Эдиповых переживаний. И вот еще что. Похоже, мать Виви была его любовницей.

— Да, знаю, — ответил профессор. — У нас на Марсе это обычное дело, так что удивляться не приходится.

I— Да уж, — продолжал «Я». — Стоит ли сомневаться в том, что в детстве Виви ненавидела деда, опасаясь, что тот отнимет у нее мать. На уровне подсознания, естественно. Но ненависть к «Дали» и отвращение к его постоянному обжорству год за годом накапливались в подкорке.

— Выходит, анорексия Виви — это реакция на болезнь деда?

— Именно так, — ответил «Я» с уверенностью. — Больные анорексией часто жалуются, что не в силах правильно определить расстояние. Предметы представляются им более далекими, чем на самом деле. Вот вам и еще одно доказательство того, что это нервное расстройство теснейшим образом связано с чувством пространства. Причины могут быть самыми разными, но течение болезни происходит по одной и той же схеме: от пространственной самоизоляции к отказу от приема пищи. Ведь люди от рождения одинокие существа. Под нашей кожей таится замкнутая вселенная, внутренний мир. Только взрослея, мы учимся взаимодействовать с окружающим миром, вселенной вне нас. Узнаем, как она устроена, встречаем других людей. И при овладении навыками коммуникации важную роль играет пространство, в котором проходит прием пищи. Проще говоря, мы учимся общению за едой, у семейного очага. Привязанность и доверие, возникающие за общим столом, открывают окно из внутреннего мира во внешний, связывают обе вселенные воедино. Интересно, а как обстояли дела с домашним уютом в семействе «Дали», пока росла Виви?