Максим Осипов - Домашний кинотеатр

• Название: Домашний кинотеатр
• Автор: Максим Осипов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

---

Они идут дорогой вдоль поля, Милу тянет гулять, Кирилл предпочел бы еще поваляться, он и тут высматривает местечко прилечь — подожди, давай хоть до леса дойдем. В лесу колко, надо надеть сандалии, Кирилл становится на колени, принимается помогать. — Если бы это были коньки, ты бы их зашнуровал мне, как… кто? Забыла. Запутался в ремешках? Он трогает небритой щекой ее ногу, она рассматривает завитушки у него на темени. Стал немножко уже лысеть. От его головы пахнет дорогой, пылью, июльским днем. Никакой романтической истории, ничего как будто бы не случилось, а вот, надо же, теперь они муж и жена.

Совсем накануне свадьбы спросила у мамы уже не на десять копеек — на рубль. Не составило труда его разыскать. Позвонила, сказала: “Насколько я понимаю, вы мой отец”. Он врач, следовательно, готов ко всяким внезапностям. Дала время прийти в себя, объяснила, как добраться от “Павелецкой” до ресторана.

А почему мама сама этого раньше не сделала? Не было Интернета? Сначала, конечно, не было… Мила читала книги, смотрела фильмы про женщин, которые добиваются счастья, сражаются за него. Считается правильным — добиваться, сражаться, особенно в нашем кино: нет ничего важнее, чем счастье. Мама у нее не такая, не похожа ни на кого. И целомудрие понимает иначе, чем некоторые мамаши — те, что любят стращать дочерей: потерей невинности, необратимостью, отсутствием гарантий.

Кира в настроении шутить: не чини того, что не сломалось, — разве им плохо вдвоем? Обе, однако, знают, почему она не искала Эмиля, хотя прямо, конечно, не формулируют: нет такого обеспеченного законом права, чтобы тебя любили, были обязаны тебя любить. Ему однажды было хорошо в увольнительной. Ей тоже, очень. И что с того? Да и образ юноши с головой цвета солнца за давностью чуть померк. Но он ведь и не скрывался, так что — никакой тяжести.

* * *

Он и теперь не скрывался. Больше того, у всех на виду заснул.

Сон — это ли не знак доверия водителю, когда пассажир спит? Но Эмиль не в машине и не в автобусе, а на свадьбе дочери. Подумаешь: не спал ночь, — ему часто приходится не спать ночами. Как же так вышло?

А вышло так: рядом с Кирой ему стало настолько пугающе хорошо, что он не знал, как этим распорядиться, стал болтать, хвастаться, выпил несколько рюмок, потом вышел в переднюю, впервые за долгое время выкурил сигарету, а потом сел на диван и на несколько секунд, как он думал, прикрыл глаза. А когда открыл, то мир на мгновение ему показался, как в детстве, счастливым, круглым, но потом он заметил, что в нем не хватает каких-то частей: сделалось странно тихо, и исчез домашний кинотеатр.

Но у входа стоит Кира в длинном своем красном платье и на него смотрит.

— Где Мила? Где все?

Уехали, только что. Не решились его будить. Мила сказала: он же устал, пока долетел из своего Краснодара или Красноярска, Мила путает города. Взяли математическую компанию, бутылки, еду, подарки и отбыли. На дачу, праздновать.

— А эти, артисты?

Подхватили Сома и тоже куда-то двинулись. Почти все.

— На цыпочках?

Кира смеется: артисты умеют ходить тихо.

Ни с кем он не попрощался. Ладно, что ж теперь?

— Пошли к гостям? — Она дает ему руку. Он берет ее, но сидит, не встает.

— Погоди, надо собраться с мыслями.

Ему снился сон. Сон такой: они с Кирой стоят в каком-то московском дворике, вроде того, что тут, и смотрят на борьбу, даже не борьбу — возню, красивых восточных юношей. Ему тоже хочется поучаствовать. Юноши ласковы: не поймешь, есть угроза от них или нет. Он начинает возиться, бороться, оглядывается, а ее нет. Почти наверняка отошла и смотрит из-за веток, кустов, а вдруг нет?

— А когда я пытался помочь этой женщине, с обмороком, ты за меня болела?

Да, отвечает Кира, ей хотелось, чтоб все обошлось.

— Но ты меня хоть немножко вспомнила?

Когда он голову наклонил… да. Припомнила.

Эмиль злится на самого себя: почему надо все облекать в слова? Сказала же: да. Что поделаешь? — хочется, прямо-таки необходимо — он обводит пространство руками, — завоевать любовь вот этого вот всего.

Она понимает: хочется, необходимо.

— Пошли к гостям?

Вот что его еще беспокоит: она его не зовет по имени, ни разу не назвала.

Кто он ей? — так Кира поняла вопрос.

— Ты мне — ты. — Улыбается. — Ну же, идем.

Праздник, в сущности, кончился. Последние гости — Петечка и Алена. С Петечкой разговор невозможен: лежит головой на пустой тарелке, ужасный вид. Но с Аленой тему найти легко.

— Мой однокурсник, — она называет фамилию, — работает режиссером в шахтерском городе. Даже не город, поселок. Называется, знаете как? — Вечность. Был когда-то большой. Теперь шахты позакрывали… Никого не осталось, играют при пустом зале, а мой этот друг не уедет никак…

— Театр теней? — спрашивает Эмиль.

— Нет, почему? Драмтеатр… Говорит: пока есть театр, есть город, есть жизнь.

Поселок Вечность, ну надо же… Алена, что вы? — не плачьте, пожалуйста.

Говорят, что театр — это искусство грубое. Какое же оно грубое?

Ресторан закрывается.

— Дай я возьму тарелку, — произносит над ухом у Петечки Фофан.

Тот бормочет сквозь пьяный сон:

— Хрен тебе в сумку, чтоб сухари не помялись.

Алена его отвезет. Утром поможет поправиться, завтра нет репетиции… Вот и Алена пристроена, относительно.

— Ну же, голубчик, идем. Помогите, пожалуйста, доктор. — За ними машина приехала.

Спрашивает у Киры:

— Вас довезти? — Интересно, куда направится Кира. И в каком составе. Кира немножко задержится. Все ясно с ней.

Кира с Эмилем — последние посетители. Всюду праздничный мусор: оберточная бумага, ленточки, и среди них — брошенная записка: “Позвони мне, пожалуйста. Ты мне очень понравилась как человек. Фофан”. И телефон. Кому он ее написал? Кире? Миле? Алене? Елене Андреевне? — Никто из них Фофану не позвонит. А Алена могла бы. Из любопытства, из жалости. Да и Елена Андреевна.

Посольство Танзании, Пятницкая, движение одностороннее. Это если на машине, а так — иди куда ноги идут. Хороший в этом году сентябрь, но вечерами прохладно, Кира начинает дрожать.

Он обнимает ее:

— Люби меня, пожалуйста, не менее сильно, чем когда у этой… у мамы Кирилла был обморок.

— А ты меня — как заблагорассудится.

Он наклоняется к ней, целует в шею. Она не сопротивляется:

— Грустно, правда? Поселок Вечность. Да ты не слушаешь.

Он бы ответил: грустно, ужасно грустно, но, действительно, не слышит слов, и потом — им нисколько не грустно: ни ему, ни ей.

* * *

Начинают так: “В наше непростое время…” А чем оно уж такое сложное? Время как время. Прежние времена не были проще нынешних.

Есть вещи серьезные — те, которые в новостях, — но совершенно неинтересные. Одни дяденьки меняются на других, колода тасуется: медь звенящая, шелест карт. Интересней другие вещи: вот девушка в кожаных брюках и курточке снимает замочек с моста — с недавних пор завелся среди молодоженов обычай вешать на них замки, в знак нерушимости брака и все такое. Это не Мила, не следует беспокоиться: во-первых, Мила не носит кожаных брюк, а во-вторых… в общем, это не Мила. Кому-то жалко глядеть на девушку в черной коже, кому-то смешно. Кто сказал, что любой человек вызывает жалость? — гордая мысль, слишком гордая, чтоб быть правильной. Разбираться надо в каждом отдельном случае. Почему один гениальный писатель на старости лет ушел от жены, которая ему родила тринадцать детей, другой же, напротив, так и не предпринял замышленного побега? Целые книги пишут, изучают мотивы гения, а настоящего знания нет. Почему же мы думаем, что понимаем так называемых обыкновенных людей?

Недавнее происшествие: на всеобщее обозрение случайно выплыли эсэмэски от абонентов одного из сотовых операторов, много-много, десятки тысяч. Сенсация: ни экономика, ни текущая политическая ситуация, ни предстоящие выборы не беспокоят людей. Так всё — детали, мелочи, в основном же — любовь, любовь.

Вот, кстати, история про “потом”, так и не рассказанная подполковником: его перебила Аленушка, а скоро он и сам забыл. Старушка, простая, почти неграмотная, которую подполковник наблюдал как врач, дожила до ста с лишним лет. Обоих мужей, естественно, давно уже нет в живых. — С кем я буду, когда умру? — задается вопросом старушка. — В Царствии небесном, — объясняют ей люди сведущие, — не женятся и не выходят замуж, так что будете — все втроем. — Николай Константинович (второй, то есть, муж), — отвечает старушка, — еще согласится с таким положением, но Николай Алексеевич — никогда.

История эта — не про Милу и не про Киру, прозванную кем-то из острословов-артистов Валькирией, — вот уж кому это имя совсем не идет! Не бывать ни той, ни другой неграмотными, живи они хоть до ста двадцати. Но, возможно, Кира ли, Мила ли, скажет когда-нибудь: “Ничего вроде и не случилось: встретились мальчик, девочка… А теперь — его нет, а я не могу жить… Что это было, а?”

Правда, что? Эта свадьба, артисты, автобусы, математики, их родители — Кира, Вершинин, Анестезия, Сом. Коробки в передней, обморок, переполох в курятнике. Что из этого получилось? И что получится?