Паскаль Киньяр - Ладья Харона

• Название: Ладья Харона
• Автор: Паскаль Киньяр
• Издательство: Астрель
• Жанр: Публицистика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-34002-4

Киньяр, замечательный стилист, виртуозный мастер слова, увлекает читателя в путешествие по Древней Греции и Риму, средневековой Японии и Франции XVII века. Постепенно сквозь прихотливую мозаику текстов, героев и событий высвечивается главная тема — тема личной свободы и права распоряжаться собственной жизнью и смертью. Свои размышления автор подкрепляет древними мифами, легендами, историческими фактами и фрагментами биографий.

Паскаль Киньяр — один из самых значительных писателей современной Франции, лауреат Гонкуровской премии. Жанр его произведений, являющих собой удивительный синтез романа, поэзии и философского эссе, трудноопределим, они не укладываются в рамки привычной классификации. Но почти все эти книги посвящены литературе, музыке или живописи самых различных эпох, от античности до наших дней, и Киньяр, тончайший знаток культуры, свободно чувствует себя в любом из этих периодов. Широкую известность ему принесли романы «Салон в Вюртемберге», «Лестницы Шамбора» и «Все утра мира».

(задняя сторона)

И все-таки сколь бы разнообразен (исторически, географически, лингвистически) ни был создаваемый Киньяром мир, главное в нем другое. Этот мир собирается по крупинкам, так же, как прошлое слагается из обрывков, фрагментов воспоминаний — это и есть процесс воскрешения, восстановления того, что, казалось, кануло в небытие.

---

Это была любовница, которая повторяла, что разочаровалась не в любви, а в своем возлюбленном.

Он писал ей: «Позвольте хотя бы смотреть на вас в тишине. Я прильну щекой к вашей груди. Я почувствую ваш аромат. Я омою слезами вашу нежную кожу, хотя не смогу больше подарить вам любовное наслаждение».

Но она не желала более слышать ни про наготу, ни про духи, ни про объятия.

* * *

Спустя долгие годы, во время новогодних празднеств, он снова послал к ней одного из своих родственников с мешочком соли, завернутым в шелковую бумагу, на которой он начертал следующее четверостишие:

Морская пена.

Неумолчный прибой.

Я думаю о вас.

Я тону.

Она не смогла удержаться от смеха при виде этих напыщенных строк.

И сказала его родственнику:

— Передайте ему, что ракушки, выброшенные на берег, раскололись и превратились в песок.

Весной 904 года он дал клятву, что отошлет прочь свою супругу. Так он и поступил. Он изгнал супругу из дома. И предложил в подарок дочери губернатора провинции Исе дворец на одном из южных островов. Но она ответила двум всадникам, доставившим ей послание от принца:

— Пусть не предлагает дары, коль скоро он способен взять их обратно. И пусть не дает клятв, коль скоро он их нарушает.

* * *

Связь была расторгнута. Возраст завладел телами, как сумерки завладевают землею к ночи. И, тем не менее, он продолжал посылать ей письма каждую осень.

Больше они не встречались.

Сохранились все отрывки поэмы, дневника и даже черновиков писем фрейлины императрицы Онси.

Например, вот это четверостишие:

Старый мост Нагары
в бухте города Осака
каждый год разрушают
волны открытого моря.

Или вот это горестное стихотворение, написанное дочерью губернатора провинции Исе, когда она узнала, что принц Накахира сразу после изгнания своей супруги взял себе совсем молоденьких наложниц:

По старому мосту Нагары больше никто не проходит.
Под мостом ни одна лодка уже не пойдет ко дну.

Неожиданно она укрывается в какой-то пустыни, не сообщив своего местонахождения принцу. Однако он приставил к ней соглядатаев и обнаружил ее убежище. Но так и не смог встретиться с ней. Потом она узнала, что он удалился от двора в результате заговора. Все его друзья исчезли. И снова он послал за ней повозку. Но она отослала повозку назад, продиктовав родственнику принца такие слова для передачи: «Нет, благодарю, принц. Я не смогу заключить вас в объятия, ибо от меня осталась лишь буря. Старая буря».

Глава LXXIX Quomodo dicis quod amas me?

Quomodo dicis quod amas me (Как можешь ты говорить, что любишь меня)? Это слова Далилы, обращенные к Самсону перед тем, как она посылает его на смерть, разузнав предварительно тайну его силы[161].

Влюбленные, исчерпавшие до конца свою любовь, выбирают либо посланника к живым, либо эмиссара мертвых.

Посланник к живым — это ребенок, с рождением которого всякая женщина продлевает в себе тень мужчины или его силы, влитой в нее. В этом случае ребенок занимает то главенствующее место, которое предназначалось силе мужчины. Стоит женщине принять семя, как мужчину, участника зачатия, тотчас выставляют за дверь мира матерей.

Эмиссар мертвых — это самоубийство, после которого будущий мертвец хочет возвращаться к живым в виде призрака. Эта виновность, это отмщение, эта бесконечная боль навсегда отравляют мир, который он покидает.

Ребенок, мертвец — это всегда тень.

Дочь горшечника по имени Дибутад жила в Коринфе, она любила юношу, который отличался божественной красотой. Ему предстояло идти на войну. Во время последней ночи, которую они провели вместе, она отказала своему возлюбленному в объятиях. Не подарила ему даже поцелуя. Взяла в левую руку масляный светильник. Поднесла к нему поближе. Взяла в правую руку погасший уголек из жаровни. Подошла к ложу. Не стала обнимать живое тело, которое однако выказывало все признаки вожделения. Сделала другое: обвела углем его тень на стене, возле которой он лежал.

* * *

Некогда во Франции бытовал странный обычай, который называли «танцем сожаления». Искатель руки девушки, которая ему отказала, должен был в день ее свадьбы с другим протанцевать с новобрачной перед всеми собравшимися.

Предварительно на полу залы расстилали ковер, а поверх него одеяло, чтобы полностью заглушить топот.

После того как молодая жена исполняла этот бесшумный танец с отвергнутым поклонником перед гостями, перед своим мужем в праздничном наряде, ей уже запрещалось видеться с ним.

«Тишина» словно бы упраздняла любовный акт, символом которого был «танец сожаления», беззвучный, как сон.

* * *

Макс Брод[162] рассказывает, что однажды Кафка, пришедший домой после полудня, нечаянно разбудил отца, задремавшего на диване в гостиной. Тот испуганно вздрогнул. Франц Кафка поднял руку, чтобы успокоить отца, на цыпочках прошел по комнате и шепнул ему:

— Не просыпайтесь, папа, считайте, что я вам приснился.

Глава LXXX Оксфорд

«Оксфорд» буквально означает брод для быков.

В гостинице приходилось называть у стойки вымышленное имя. Сложность, составлявшая основу моей жизни, заключалась в том, чтобы не забыть это придуманное имя, которое я сообщал хозяину гостиницы. Приходилось твердить себе: «Я — битва за брод с таинственным перевозчиком. Она — фальшивая смерть».

— Но она ведь жива!

— Да.

— Тогда зачем утверждать, что ее больше нет?

— Мне стыдно, что я выдал ее за мертвую.

— А как же я? Ты что же — собираешься сказать ему, что я умер?

— Да, но это не ложь, ты действительно умер.

Глава LXXXI Касилия Мюллер[163]

Самолет снижается над Неаполем. Я внезапно просыпаюсь. Мне снилась Касилия Мюллер. Снилось, будто я прибыл в Барселону. Выходил из самолета. Поднимался по лестнице. И Касилия отворяла мне дверь.

Ей восемнадцать лет.

— Ой, какой ты старый! — говорит она мне вместо приветствия.

И обнимает меня. Она не замужем. Она очень красива. Мы едим. Едим много. Вокруг нас масса народу. Я рассказываю ей, что заснул в самолете и видел ее во сне.

— Это естественно. Ты же и ехал ко мне, — откликается она.

Кто-то звонит в дверь. Звонок очень долгий, непрерывный, пронзительный.

— Странно, — говорит Силли. — Я никого не жду. Пойду открою. А ты сиди, не беспокойся. Съешь еще что-нибудь.

Возвращается она бегом, глаза испуганные.

— Там твоя мать!

Я подхожу к двери. Мама ждет меня на лестничной площадке. Похоже, настроение у нее неважное. На ней плащ и маленькая меховая шапочка. Она недовольно говорит:

— Сколько же можно ждать, я ведь хотела выйти с тобой.

Я торопливо натягиваю пальто. Потом начинаю обматывать шарф вокруг шеи. Но мама внезапно бросается со всех ног бежать вниз по лестнице: она увидела кота и жутко испугалась. Она бежит слишком быстро. И слишком громко кричит. Я отказываюсь догонять ее. Сажусь на корточки. Беру в руки лицо кота. Прижимаюсь лбом к его лбу.

— О, мой друг!

Он кладет свою лапку мне на ладонь.

— О, моя бархатная лапка!

Глава LXXXII Франсуа Понтрен

Франсуа Понтрен, могильщик парижского кладбища Невинных, за тридцать лет работы предал земле 90107 тел. Кроме того, что он опускал в яму каждое тело и засыпал его землей, он еще вел скорбный список усопших, занося гусиным пером в свою регистрационную книгу имя каждого из них. Бывают такие тусклые жизни. Все имущество Франсуа Понтрена составляли лопата, маленький клочок земли, горшочек чернил, гусиное перо, нож и желтая регистрационная книга. Сам он умер в 1572 году, и нес его к могиле кто-то неизвестный, и вписал его имя в регистр тоже неведомо кто.

Глава LXXXIII Лилль

Я приехал в Лилль в четверг 10 октября 2002 года, к концу дня. Я вышел из здания вокзала. Небо было голубое. Стояла хорошая погода. Я зашагал по улице, к ее началу. Приоткрыл дверь церкви Святого Маврикия. Вошел, окунулся в тишину и полумрак. Посмотрел большие почерневшие картины, все одинаково неразличимые. Сел на скамью.

Молодая женщина в голубом нейлоновом фартуке ходила мимо меня, задувая алтарные свечи. Входя в боковые приделы, она гасила красноватые масляные лампадки.

В одном из таких приделов, ближе к выходу, несколько женщин всех возрастов читали вслух молитвы, перебирая четки, а потом приглушенно распевали их по очереди.

Внезапно в церковь шумно ворвалась группа молодых парней. Они начали с воплями бегать по церкви, поднимаясь даже на хоры и во все горло понося католического бога. Вошли они со стороны ворот Лилль-Фландрия. Они прыгали. Они хохотали. Они выкрикивали имя героя-мусульманина со Среднего Востока.