Владимир Свирский - Спрси у марки

• Название: Спрси у марки
• Автор: Владимир Свирский
• Издательство: Лиесма
• Жанр: Детская проза
• Год: 1980

«Спроси у марки» — это девять увлекательных историй, каждая из которых открывает перед юным читателем новую грань коллекционирования. Продолжая разговор, начатый в книге «Ученик маркера», В. Свирский рассказывает об увлеченных людях, о той роли — доброй или злой, — которую может сыграть в жизни подростка взрослый человек. Автор не навязывает читателю свою точку зрения, не дает готовых ответов, он лишь приглашает его к раздумью.

---

— О ком ты говоришь? — Валя-Валентина смотрел на меня, как на помешанного.

Примерно так же смотрели на меня ребята, обернувшись на своих партах. Лишь один человек видел во мне нормального, и этим человеком была моя соседка, практикантка. Я только на миг встретился с ее глазами, но и этого мига было достаточно, чтобы почувствовать: она меня понимает, она знает, о чем я хочу сказать, и желает мне успеха!

— Я говорю о Елене Петровне…

И замолчал. Случилось невероятное: я не мог назвать ни одной фамилии! Имя и отчество сорвалось у меня машинально: Еленой Петровной звали мою мать. Теперь надо было выдумать фамилию. Любую! Ну чего, кажется, легче! Каждый выпалит хоть сто фамилий без передышки. А я не мог. Ни одной! И тут раздался спокойный голос моей соседки. Она не шептала, нет, а сказала громко, так что все слышали:

— Ты не волнуйся. Ее фамилия Колесникова. Елена Петровна Колесникова.

Вот когда меня прорвало.

Я видел, что Валя-Валентина ошеломлен, и, чтобы не дать ему опомниться, а тем более начать задавать вопросы, я заговорил быстро-быстро, не успевая обдумать, что говорю:

— Это случилось в январе 1943 года, да-да, 24 января сорок третьего. Тогда шла Великая Отечественная война. За ошибки на марках отвечала Елена Петровна Колесникова. Она уже была старенькая. В то утро она первым делом пошла посмотреть, нет ли в почтовом ящике писем. Она каждый день по пять раз в ящик заглядывала, потому что у нее на фронте был сын, звали его Сашей, да, Саша Колесников, он минер был, то есть сапер, мины ставил и разминировал, а сапер, сами знаете, ошибается только раз в жизни. Он совсем еще молодой был, они всем классом, как десятый закончили, на фронт записались.

Тут я перевел дыхание. Мне надо было собраться с мыслями, чтобы продолжать выдумывать дальше. Образовалась пауза, которой, я это видел, уже хотел воспользоваться Валя-Валентина. Он, кажется, начал понимать что к чему. Уже рот открыл, но его опередила моя соседка:

— Ты забыл сказать, что Саша Колесников и его товарищи даже последнего экзамена не успели сдать, им по четвертным зачли. И аттестатов своих они не видели… А воевал он как раз в тургеневских местах, на Орловщине, помнишь, он еще об этом Елене Петровне писал? И стихотворение «Русский язык» цитировал и тоже в одном месте ошибся.

Ее слова, тон, которым они были произнесены, обезоружили классного, а мне не только дали передышку, но и подсказали следующие пункты плана моего, да, пожалуй, уже не только моего, а нашего с ней сочинения.

— Да, да! — радостно подхватил я брошенный мне круг. — Они физику сдать не успели.

С физикой у меня были нелады, потому я ее и назвал.

— Воевал он недалеко от того места, где Тургенев родился, он еще разминировал там фугасы, которые фашисты закладывали. И в письме к матери писал как раз про это стихотворение, про «Русский язык» и как раз ту же ошибку сделал, что на этой марке, вместо «правдивый» написал «справедливый», у него книжки с собой не было, он по памяти писал. Подумаешь, «правдивый», «справедливый», какая разница, по-моему, «справедливый» даже лучше. Но это письмо он давно писал, как только на фронт попал, а потом долго от него писем не приходило. И вот двадцать четвертого января она, то есть мама его, открыла ящик и увидела письмо, только незнакомым почерком написанное. В общем, не буду об этом много говорить, в письме сообщалось, что Александр Колесников погиб смертью храбрых, ну и так далее, все, что в таких письмах пишут. Села она прямо в коридоре на сундук и даже плакать не может. Сидит, качается и прямо перед собой смотрит. И ничего не видит. А потом встала и на работу пошла, тогда никого по таким письмам не освобождали, да и работать надо было за троих, сами понимаете!

Пришла она в контору, ну туда, где марки делаются, а там как раз этот «Тургенев». Смотрит она на марку, а у самой в глазах туман, губы дрожат, только одно повторяют: «Ты один мне поддержка и опора», «Ты один мне поддержка и опора». Потом все-таки пересилила себя, стала читать. А в голове — строчки из письма сына, те самые, где он перепутал «правдивый» и «справедливый». На марке-то правильно было вначале написано, а она взяла и исправила на неправильно, не нарочно, конечно, а просто она к этому «справедливый» привыкла и не сомневалась, что так и надо! Вот откуда та ошибка взялась, хотите верьте, хотите нет!

— А сын ее правда погиб? — спросил кто-то из девочек. — Я читала, что про многих думали, будто погибли, а они потом нашлись живые — в партизанах или в плену.

Мне тоже очень хотелось, чтобы мой Саша Колесников не погибал, к тому же казалось, что сделать это совсем не сложно, только придумать поинтереснее, как именно он спасся. Однако за меня ответила Жанна Анатольевна.

— Погиб! — жестко сказала она.

В классе установилась тишина. Только слышалось прерывистое посапывание перегревшегося эпидиаскопа.

Учитель выключил его, и в ту же секунду зазвенел звонок. Никто не вскочил, не бросился к дверям, даже не заговорил. Все смотрели на классного, ждали от него каких-то слов, а каких — сами не знали.

Но не дождались. Он резко повернулся и вышел из класса. Даже журнал оставил.

Сейчас я понимаю, каких душевных усилий стоило ему дотянуть в нашей школе до конца учебного года. Он все-таки дотянул.

А первого сентября к нам пришла Жанна Анатольевна. Навсегда.

Потом мы узнали, что Валя-Валентина защитил диссертацию и успешно работает в каком-то учреждении с очень длинным названием.

МАРКА ВЕКА

История третья, детективная, рассказанная Славой Бедриковым.

Зовут меня Слава Бедриков. Мне 14 лет. Марки серьезно я начал собирать совсем недавно, год назад, после «Текстильщика». Раньше тоже собирал, только без системы, все, что попадалось. А в «Текстильщике» — это пионерский лагерь — такая история произошла. Я вообще лагерей не люблю, езжу потому, что родители просят, им ведь тоже отдохнуть надо, а девать меня некуда, у нас обе бабушки городские.

Что вам сказать о «Текстильщике»? Лагерь как лагерь, не хуже, не лучше других. Все бы ничего, если бы не Леха Оспищев. Подмял он нас сразу. Точно как в том примере, который в учебнике по русскому языку на какое-то правило приводится: «Мужик и охнуть не успел, как на него медведь насел».

Был Оспищев старше всех на два года, его и принимать не хотели, но потом все-таки приняли. В строю он стоял правофланговым. И рассуждал по-взрослому. Только всегда у него выходило, будто все кругом подлецы и жулики. Когда в первый день Игорь Савченко сказал, что кормят в лагере знатно, Леха иронически бросил:

— Дите… Это поначалу, для затравки. Поглядишь, как они через неделю кошелки с нашими продуктами таскать станут! Ты думаешь, чего они сюда работать идут? Все жулики! И повара, и вожатики!

— Вожатикам-то что красть? — удивился я.

Леха только руками развел от моей недогадливости:

— Эх-ма, куда это я попал? Детский сад да и только! Начальник объявлял, что будут экскурсии в город?

— Объявлял. Ну и что?

— А то, что повезут нас в электричке. Билет в один конец — двадцать пять копеюшечек. Туда и обратно — пятьдесят, полрубля! А нас тридцать гавриков. Сосчитай, сколько это получается? Пятнадцать рэ! Потом еще в театр повезут, в зоопарк. И все по пятнадцать! Вот тебе и вечерок в ресторане.

— А билеты?

— Ты что — притворяешься? — накинулся на меня Оспищев. — Да не берут они никаких билетов. Кто у пионеров проверять станет! А если и спросят, то билеты у старшего, а он в другом вагоне! Теперь понял?

И так всегда: о ком ни заговорит, обязательно испачкает.

Удивительный был у него нюх, как бы это сказать, на несчастья, что ли… Через пару дней он уже знал, что Стасик Стрижак боится темноты, Валера Лупиков, впервые приехавший в лагерь, скучает по матери, а отец Игоря Савченко отбывает пятнадцать суток за хулиганство.

Непокорных Оспищев бил. Делал он это мастерски: и больно, и никаких следов. «Анатомию, — говорит, — знать надо!»

Самое гадкое, что мы поверили, будто Лешке все дозволено, даже не задумывались, кто ему дал право командовать, не сомневались в справедливости его поступков.

Вы спросите, причем здесь марки? А при том, что он оказался филателистом!

Как-то вечером, когда время отбоя уже подошло, а спать еще совсем не хотелось, Оспищев вытащил из тумбочки кляссер. Это альбом такой, только в нем марки не клеятся, а закладываются за целлофановые полосочки.

Мы сгрудились около Лешкиной койки. Таких кляссеров никто из нас сроду не видал: листы в нем держались пружиной, вмонтированной в твердые, словно стальные обложки. Стоило их отогнуть, и пожалуйста — вынимай любой лист. Или вставляй.

Но кляссер — это еще не все. Ребята даже рты пооткрывали, когда увидали хранящиеся в нем марки.

Однако больше всего нас поразили не кляссер и не марки. В конце концов, кляссер с марками мог подарить ему богатый дядюшка. А вот знания! Их не купишь и не подаришь. Когда мы заспорили про «Павильон Украинской ССР» — какого года эта марка, Лешка усмехнулся: