Фока Бурлачук - Нержавеющий клинок

• Название: Нержавеющий клинок
• Автор: Фока Бурлачук
• Издательство: Радянський письменник
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1983

В сборник русского писателя, живущего на Украине, вошла повесть «Талисман» — о волнующей судьбе портрета В. И. Ленина, взятого советским танкистом на фронт, а затем подаренного чехословацкому патриоту. С портретом великого вождя связаны судьбы людей, посвятивших свою жизнь осуществлению ленинских идей. Рассказы — о подвиге воинов в годы борьбы с фашизмом, а также на историческую тему — о фельдмаршале Кутузове, генерале Остермане-Толстом и др.

---

Довод Дашковой поразил Дидро, но он не мог с ней согласиться, сказал: «Веревка, стягивающая шею всего человечества, состоит из двух шнурков, из которых нельзя разорвать одного без разрыва другого».

Независимая и решительная Дашкова на несколько лет покидает Петербург и отправляется за границу. Со временем, после возвращения, она возглавит две академии наук, а пока — чужбина. Отчуждение императрицы не могло поколебать ее любви к отечеству. В первые дни своего путешествия Дашкова остановилась в самой богатой гостинице Данцига и была поражена, увидав там на стене огромное полотно, на котором раненые и умирающие русские солдаты просят пощады у победителей-пруссаков. Нет, с такой несправедливостью она не может смириться. И, сняв картину, в течение ночи перекрасила мундиры победителей и побежденных, а затем водрузила ее на прежнее место.

Прикрываясь либеральными словами, Екатерина II укрепляла крепостное право. Крестьянам не стало легче оттого, что она заменила слово «раб» на «верноподданный». Верноподданные стонали от непомерных налогов, представляя собою сплошную массу нищих и обездоленных. А между тем царица похвалялась европейцам: «У каждого крестьянина в супе курица, у некоторых — индейка».

Турецкий уполномоченный на переговорах в Фокшанах Осман-эфенди, пользуясь инструкцией своего правительства, затягивал переговоры. Орлов злился, но поделать ничего не мог. Он рвался в Петербург, а переговорам, как нарочно, не было видно конца. Он уже подумывал послать нарочного в столицу и попросить замену, но в это время прибыл к нему гонец из Петербурга и тайно доставил письмо, в котором условленным кодом извещали, что в его комнаты поселился красавец Васильчиков и теперь неотступно следует за императрицей.

«Я так и знал», — простонал Орлов и, не медля ни минуты, умчался на перекладных в Петербург, бросив переговоры.

Ни сна, ни отдыха. Фаворит спешит, надеясь поправить, восстановить все на место, изгнать из дворца, ставшего ему ненавистным, Васильчикова. Он не мог представить себе, что его могущество и слава враз померкли. Нет, нет, такого коварства он не потерпит! Из-за нее он рисковал жизнью своей и братьев. Не будь его, не видать ей престола! Скорей бы добраться до Петербурга, а там он знает, что делать. Он поставит все на прежние места. Даже силой. Гвардейцы пойдут за ним, а несогласных он скрутит в бараний рог. Он не повторит ошибок Петра III.

Так думал отставной фаворит, мчась в Петербург. Он вспомнил слова императрицы, сказанные ему в день отъезда: «Ты имел достаточно доказательств моей верности». Сейчас они звучали словно насмешка. В голове Орлова постепенно рождался план действий на тот случай, если Екатерина не изменит своего отношения к нему.

Карета, в которой сидел Орлов, выкатилась на пригорок, остановилась: в одной из упряжек оборвалась постромка. Орлов выскочил из кареты, а следом за ним и его адъютант. И хотя было лето, поля вокруг не радовали глаз. Справа от дороги желтела редкая трава, на которой паслось стадо тощих овец. От села к экипажу примчалась стайка босоногих ребят. Остановились в нескольких шагах, с любопытством рассматривали знатных путников. Один из слуг хотел было их прогнать, но Орлов не позволил ему это сделать, подозвал ребят к себе и, к удивлению адъютанта и слуг, начал с ними беседовать. Оборванные и грязные ребята с удовольствием отвечали на его вопросы, а потом самый маленький, указывая на своего вихрастого друга, лицо которого было все в веснушках, отважился сказать:

— Господин генерал, у Сашка умерла мать, а отца вчерась на каторгу услали, он теперь один.

— Вот как, — сказал Орлов и, может быть, впервые почувствовал бесправие, царившее на Руси. Прежде он никогда над этим не задумывался, но его собственная драма сейчас побудила к этому, и он, достав кошелек, извлек оттуда серебряный рубль, протянул мальчонке. Мальчуган схватил деньги, упал на колени и попытался целовать его сапоги.

— Ступай, ступай, не надо, — сказал Орлов и подошел к указательному дорожному столбу, на котором значилось, что до Петербурга двести верст.

Орлов порядочно устал, это понимал адъютант, молодой гвардейский полковник, и предложил ему на очередной почтовой станции отдохнуть.

— Нет, нет, сударь, никакого отдыха. Заменим лошадей, попьем чаю — и опять в путь. Отдыхать будем в Петербурге. Теперь уже скоро…

Адъютант не узнавал своего шефа, он словно переродился. Говорил мало, все время был задумчив и угрюм. Прямо спросить, в чем дело, он, естественно, не мог, и все же, подъезжая к почтовой станции, адъютант словно про себя сказал:

— Как там наш Петербург, здорова ли матушка-императрица…

— Здорова, здорова, — подхватил Орлов. — С ней ничего не сделается, сударь. — И больше ни слова.

Адъютант понял, что причина расстройства его генерала — другая.

Во дворе почтовой станции была необычная суета. Орлов зашел в отведенную для него комнату, слуга последовал за ним.

— Вели подать холодного квасу да парикмахера зови, — распорядился генерал и стал расстегивать мундир.

В комнату постучали. Не успел он сказать «войдите», как дверь распахнулась, и на пороге появился маленького роста жандармский генерал с огромным животом, за его спиной остановились два солдата с ружьями.

— Позвольте, ваше сиятельство, — сказал жандарм и бесцеремонно шагнул в комнату.

— Что вам угодно? — разгневанно спросил Орлов. Жандарм кашлянул, неторопливо начал:

— Мне, ваше сиятельство, приказано сообщить вам волю императрицы и вручить от нее письмо, — молвил жандарм и подал Орлову письмо, которое тот, не раскрывая, бросил на стол, грозно уставился на незваного гостя:

— Я вас слушаю.

— Мне приказано известить вас, ваше сиятельство, что по воле ее императорского величества вам отсель в сторону Петербурга непозволительно сделать хотя бы один шаг. Вам надлежит отправиться к себе на подмосковную дачу и там безвыездно находиться…

Орлов ожидал всего, но только не этого. Он побледнел, лицо его перекосилось от злости:

— Куда мне ехать — я сам решаю, а того, кто попытается препятствовать, прикажу расстрелять на месте. Кто вас сюда послал?

— Их превосходительство Корсаков…

— А это что еще за чучело?

Жандарм с минуту мялся, не зная, что ответить, но Орлов наседал:

— Я вас спрашиваю: кто он?

Жандарм доверительным голосом прошептал:

— Сказывают, будто тепереча они вместо вас…

— Вон! — в ярости крикнул Орлов и шагнул к жандарму, чтобы вытолкнуть его прочь, но тот мигом скрылся за дверью.

Орлов схватил со стола письмо, дрожащими руками вскрыл его и, убедившись, что все, о чем говорил жандарм, исходит от императрицы, словно подкошенный, опустился в кресло у окна. Посоловелыми от злости глазами он глядел в окно, стараясь до конца понять постигшую его драму.

И все же я поеду в Петербург, решает он. В это время во двор въехала карета в сопровождении нескольких всадников. Карета остановилась, из нее вышел… Шешковский и направился к станционному смотрителю. Орлов понял, что императрица не намерена повторить ошибку Петра III…

Немного успокоившись, Орлов вновь перечитал письмо императрицы. «…Я никогда не забуду, сколько я всему роду вашему обязана и качества те, коими вы украшены, и поелику отечеству пользы быть могут…» Из письма отставной фаворит узнал, что императрица положила ему годовое жалование 150 тысяч рублей, выделила шесть тысяч крестьян, которых он может выбрать в казенных имениях, и сверх того наградила большим серебряным сервизом, который будет доставлен в Москву. Но непременным условием было: в течение года никуда не отлучаться от имения.

Орлов понял, что за вежливыми словами императрицы скрывается ее твердая воля, которую она никому не позволит нарушить, почему и выслала человека, обладающего «особым даром до точности доводить трудные разбирательства».

В комнату вошел адъютант, Орлов распорядился:

— Вели закладывать лошадей на Москву…

Несостоявшаяся дуэль

Предрассветную тишину Петербурга разбудили разнозвучные церковные колокола. Однако генерал Остерман-Толстой проснулся не от их заливного звона, а от боли в левой руке. Впрочем, руки как таковой не было, генерал потерял ее в 1813 году в августовском сражении с наполеоновскими войсками близ небольшого чешского селения Кульм, но боль нет-нет — да и навестит его, напоминая о прошлом…

Остерман-Толстой был человеком своеобразным, он «даже среди знаменитых сверстников умел себя выказать». Молодым офицером под командованием Суворова штурмовал Измаил, потом служил под начальством Кутузова. Особо отличился в кампании 1806–1807 годов, командуя передовым отрядом; он в течение пятнадцати часов сдерживал ошеломляющий натиск французов, возглавляемых самим Бонапартом. Адъютант генерала, будущий декабрист Волконский, вспоминал, что когда войска начали нести большие потери, Остерман-Толстой, как витязь, не слезал с коня, мотался по полкам, подбадривая солдат. В самый напряженный момент боя ему доложили, что войска несут большие потери от огня противника, спросили, каковы будут распоряжения, надеясь получить приказ об отступлении, но генерал ответил: «Стоять и умирать». Очевидно, это дало повод французскому генералу Коленкуру доложить Наполеону о стойкости русских войск: «Русских мало убить, их надо еще и повалить».