Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

• Название: Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
• Автор: Павел Рейфман
• Жанр: История

Курс «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры», прочитан автором для магистрантов и докторантов, филологов Тартуского университета, в 2001–2003 годах.

---

С назначением Валуева и Головнина быстро начала продвигаться вперед подготовка нового цензурного устава. Дело было не только в их личном отношении к делу. Просто ко времени их назначения вопрос об уставе стал злободневным. В феврале 62 г. комитет, созданный еще в 61 г. для рассмотрения вопроса о передаче цензуры в МВД, представил свои соображения двум новым министрам. Составлено две Записки. Первая, Берте-Янкевича, от министерства просвещения, не одобряла передачи в МВД и уничтожения предварительной цензуры. Вторая, составленная Фуксом, ориентирована на цензуру карательную. И та, и другая мотивировали свои доводы неблагополучным состоянием литературы, особенно журналистики, которые стали явно крамольными, не боятся выражать сочувствие реформам и даже насильственным переворотам, в ущерб монархическому правлению; превозносятся деятели революций, восхваляются представительные правления; другие начала обвиняются в выражениях, не сдерживаемых ни приличиями, ни уважением. Большая часть изданий, отрешившись от почвы, на которой они были основаны, делаются неограниченными судьями политического мира, обсуждают и решают политические события и вопросы, иногда в противность явным видам нашего правительства (102).

Отмечалось исчезновение изящной литературы, беллетристики, которые уступили место произведениям, имеющим только реальные значения. Всё идеальное, эстетическое, возвышенное отвергается, как устарелое. Иногда унижаются и отрицаются даже авторитеты веры и церкви. Журналистика взяла на себя роль верховного судьи, диктаторским тоном произнося приговоры по таким предметам, над такими лицами, которые не подлежат литературной критике (102). Она прикасалась дерзкой рукой к авторитетам религии, церкви, Верховной власти, правительства, судебных учреждений и других властей, колебля подобающее им уважение. Попытки подкопать неизменные основания нравственности, опоры семейной жизни (103).

По существу оба проекта не столь уж отличались друг от друга. Один предлагал предварительную цензуру с элементами карательной, другой — карательную с элементами предварительной, оба — за соединение той и другой и за строгое обуздание литературы. И в том, и в другом шла речь о вреде возвращения к режиму, обрекающему литературу на полное молчание, но не об ее освобождении, а о мерах, позволяющих более удобно держать литературу в узде. Боязнь, что полное стеснение может иметь дурные последствия (размножение нелегальных изданий, прокламаций и пр.). В то же время выражалась уверенность, что стеснение печати необходимо (107). Отличались Записки главным образом в том, что первая из них ориентирована на сохранении цензуры в министерстве просвещения, а вторая — на передачу ее в министерство внутренних дел.

Записки были переданы царю. Решено оставить неизменным круг обсуждаемых в 62 г. вопросов, не расширяя и не сужая его. В марте 62 г. Головнин представил в Совет Министров обширный доклад о бессилии мер строгости и цензурного террора. Но в нем речь шла и о том, что необходимо положительными и ясными правилами охранять истины веры, основные государственные законы, неприкосновенность Верховной власти, особ императорской фамилии, нравственность вообще и честь каждого (127). Предлагалось подтвердить цензорам, чтобы они внимательнее относились к своим обязанностям. Управляющему министерства просвещения предписывалось находиться в личных отношениях с редакторами и цензорами. Он должен сообщить Совету Министров о направлениях, которые он намеривается дать суждениям литературы по разным государственным вопросам. Ему поручено доставлять полезные занятия даровитым писателям, которые, живя в бедности, не имея возможности питаться своим трудом, превращаются в лиц, враждебных правительству. За нарушение правил лишать нарушителей права изданий, накладывать на них денежные штрафы; нарушения должны рассматриваться служебным (т. е. административным) порядком. Периодические издания должны вносить залоги. Их редакторы подвергаются ответственности, независимо от цензоров, проверяющих их. Планировалось освободить от предварительной цензуры официальные, ученые и признанные благонадежными издания, но и им дано право представлять в цензуру печатаемые ими материалы. Предварительная цензура сохранялась для изданий, не освобожденных от нее. Министерству внутренних дел поручено наблюдать за исполнением статей закона, а министерству просвещения — за направлением литературы. Нынешних членов Главного Управления… предполагалось перечислить в министерство внутренних дел, возложив временно обязанности Главного Управления на Головнина. Специальных цензоров (от министерств и пр.) упразднить. Поручить всем ведомствам совершенствовать свои издания, чтобы общество получало оттуда верные сведения. Редакциям официальных изданий дать право печатать казенные и частные объявления (значительная статья дохода — ПР). Составить в министерстве иностранных дел предложения о цензуре политических статей (128-29).

Доклад Головнина как бы оформляет официальную позицию министерства просвещения в отношении подготовки и проведения цензурной реформы. В нем использованы предложения обеих записок, Берте и Фукса, и, в целом, предусматривается введение карательной цензуры и передача ее министерству внутренних дел.

Исследователь Лемке, излагая содержание доклада Совету Министров, отмечает беззастенчивость и беспринципность его автора. Для «публики» Головнин говорит, что ему во многом понятны крайняя недоверчивость общества к власти, отвращение ко всякому сближению с правительством, что такие чувства являются результатом действий цензурных управлений, их желанием регламентировать прессу, подчинять ее и направлять. Он-де высоко ценит труд русской журналистики, понимает тяжесть ее незаслуженных и вредных страданий. На заседаниях же Совета Министров, не публикующего своих журналов, он выступает в роли обвинителя литературы, предлагает суровые меры, направленные против нее (128-29).

В процессе подготовки цензурной реформы, по заказу Головнина, в 1862 г. составлен сборник «Исторические сведения о цензуре в России», напечатанный сравнительно большим тиражом и пущенный в общество. Там содержатся весьма критические отзывы о предварительной цензуре, о том, что она вызывала много горечи, раздражения против правительства, о необходимости ее отменить, заменить карательной, о полной ее непригодности. А в докладе Совету Министров говорится совсем иное. Поэтому Совет… с одобрением отнесся к докладу. Положительно оценил его и Валуев, радующийся скорому переходу цензуры в его руки.

Одновременно Головнин занялся подготовкой окончательного конкретного варианта нового цензурного устава, продолжая играть в либерализм и в то же время ориентируясь на правила, отнюдь не либеральные. Еще в феврале 62 г. Головнин пригласил к себе непременного секретаря Академии Наук К. С. Веселовского и много говорил ему о желании совершенно изменить основы существующего цензурного устава. Он предложил Веселовскому стать председателем в комиссии по составлению устава, которая должна быть не чиновничьей, а ученой. На самом деле «ученость» вскоре признана не нужной. 8 марта 62 г. царь одобрил состав комиссии. В нее входили статс-секретарь кн. Д. А. Оболенский (председатель), В. А. Цеэ — председатель петербургского цензурного комитета, цензор Штюрмер и другие, в основном — чиновники, мало знакомые с потребностями современной литературы и с основными началами свободы печати, специалисты по обузданию, а не поощрению (133). Перед комиссией поставлена сложная, трудно выполнимая задача, а срок дан весьма короткий. Головнин передал членам комиссии инструкцию. В ней предлагалось заняться не только пересмотром устава 28 г., но и всеми постановлениями и распоряжениями по цензуре, общими и частными; надо было решить, какие книги и периодические издания можно освободить от предварительной цензуры; следует ли это сделать для всей периодики, чтобы редакторы сами выбирали: либо печататься без предварительной цензуры, взяв на себя всю ответственность, либо оставаться под цензурой, но не отвечать. Обсуждался вопрос о способах внесения залогов, о специальных судах для печати. Предлагалось составить правила «для полицейского упреждения вредного направления и надзора за типографиями». При этом требовалось учитывать иностранный цензурный опыт.

Всё это должно было базироваться на некоторых обязательных основаниях, которые повторяются во всех документах о цензуре: охрана веры, православной церкви, уважения к церквям, к основным государственным законам; защита неприкосновенности верховной власти, особ императорской фамилии, нравственности, чести и домашней жизни каждого; в то же время предлагалось разрешать суждения о несовершенстве прочих законов, о злоупотреблениях и недостатках администрации, о местных нуждах, о недочетах, пороках и слабостях людских вообще; речь шла и о понимании необходимости отличать чисто ученые статьи, печатающиеся в научных книгах и журналах, от статей в периодических журналах и газетах, особенно в тех, которые читаются народом, привыкшим верить всему печатному.