Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

• Название: Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
• Автор: Павел Рейфман
• Жанр: История

Курс «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры», прочитан автором для магистрантов и докторантов, филологов Тартуского университета, в 2001–2003 годах.

---

Во второй половине 30-х гг. Горбатова арестовали, за «измену родине». Лефортово. Следствие. Тщетные попытки любыми способами добиться от него признания вины. В 39 г. он оказался на Колыме, на прииске «Мальдяк». За несколько месяцев работы на нем крепкий и здоровый человек превратился в «доходягу», в инвалида, находящегося на грани смерти. Его спас фельдшер лагерного пункта, отправив в тюремный госпиталь под Магаданом. Но и после госпиталя продолжалась изнурительная работа в «Снежной Долине“, на лесоповале, где заключенные волоком, на себе тащили с горы бревна. Горбатов заболел цингой. Все зубы у него шатались. Потом он устроился уборщиком, перебирал овощи. Ему повезло. В августе 40 г. его затребовали в Москву, на пересмотр дела, а в марте 41 г., в числе немногих военных, освободили, разрешили продолжать военную службу. В 42 г. он встретился в штабе Донецкого фронта с Маленковым, секретарем ЦК партии. Тот спросил: что думает Горбатов о причинах неудач, об отступлениях советских армий. Вопрос, заданный бывшему зеку, мог оказаться провокационным. Но Горбатов честно ответил на него: по его мнению, причина в недостатке квалифицированных командных кадров. Он предложил поехать на Колыму, освободить несколько знакомых ему лично командиров дивизий. Составил для Маленкова список из 8 человек. Когда он снова, в 43 г., встретил Маленкова в Москве и спросил о судьбе своего списка, тот ответил, что все они давно мертвы. “''Потому Ваша просьба <…> мною не выполнена'', — с жесткой интонацией сказал Маленков» (см. «Годы и войны» Горбатова и в интернете статью Д. Райзмана «Университеты комдива Горбатова»).

В результате всей этой политики во главе армии остались старые, весьма заслуженные маршалы и генералы, отличившиеся в Гражданскую войну, но совершенно не подготовленные к современной (Ворошилов, Буденый, Тимошенко и др.). Им Сталин доверял. Да и командиры более низкого звеня оказались не подготовленными к ведению современной войны, совершали множество грубых ошибок, ведущих к проигрышу одного сражения за другим. Это хорошо показано в книге В. Бешанова «Ленинградская оборона» (Минск, 2006) на материале битвы за Ленинград. От имени ветеранов Ленинградского и Волховского фронтов «бывший солдат — пехотинец и артиллерист, инвалид войны, ныне заведующий кафедры истории искусства института <…> имени Репина» Н. Н. Никулин в краткой рецензии на книгу Бешанова противопоставляет ее «причесанной» и «отлакированной» литературе о войне, сочинявшейся генералами и политработниками. В предисловии автора, тоже кратком, говорится о том, что слово «оборона» весьма условно может применяться к событиям под Ленинградом: «Под Ленинградом все было наоборот: советские войска не стояли на месте, инициативу противнику не уступали и обладали силами, гораздо более крупными, чем враг. ''Война за Ленинград'' — это уникальное в своем роде сражение, это одно сплошное наступление, немыслимо кровавое, безуспешное, зачастую бессмысленное <…> Советские армии месяцами атаковали на одних и тех же направлениях. Численно они всегда превосходили противника». Как наступающие, они несли более серьезные потери. «Но эти потери увеличивались десятикратно за счет необученности красноармейцев, слабой профессиональной подготовки их командиров и полного пренебрежения высшего командования к жизни соотечественников. ''Старшие начальники'' очень хотели побыстрее добиться победы, посему битва продолжалась три года и обошлась в три миллиона убитых, пропавших без вести, получивших ранения военнослужащих. Более миллиона гражданских лиц погибло за это время в самом городе» (5–6).

К этому добавлялось желание начальства выслужиться, привычка беспрекословно подчинятся приказаниям вышестоящих инстанций, страх перед ними и всегдашний бардак, характерный для русской жизни. А потом, после войны, красные полководцы создавали свои мемуары, на основе их «советские ''историки в погонах'' писали свои сочинения <…> из которых можно почерпнуть байки о героизме красноармейцев, вырубивших топорами (!) немецкие танки вместе с экипажами или под ураганным огнем искавших на нейтральной полосе потерянный партийный билет, но порой трудно понять, с кем данный генерал воевал» (6).

Немного о страхе. На нем и ранее во многом держалось советское общество. Во время войны роль его существенно возросла Высшее руководство считало, что именно он станет действенным средством укрепления дисциплины в армии. Один из бывших рядовых пехоты, позднее научный работник, профессор, с сарказмом писал: «Карательные органы работали у нас прекрасно. От Малюты Скуратова до Берии в их рядах всегда были профессионалы, и всегда находилось много желающих посвятить себя этому благородному и необходимому во всяком государстве делу <…> Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении амфорную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем <…> выстраивали дивизию буквой ''П'' и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая работа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами, больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед» (113).

17 сентября 41 г. Жуков, сменивший на посту командующего Ленинградским фронтом Ворошилова, от имени Военного Совета фронта, издал приказ N 0064. В нем шла речь о том, что защита рубежа, занимаемого советскими войсками, жизненно важна для судьбы Ленинграда. Поэтому приказано «объявить всему командному, политическому и рядовому составу, обороняющему указанный рубеж, что за оставление без письменного приказа военного совета фронта и армии указанного рубежа все командиры, политработники и бойцы подлежат немедленному расстрелу». В конце месяца Жуков подписал шифрограмму N 4976: «Разъяснить всему личному составу, что все семьи сдавшихся врагу будут расстреляны и по возвращении из плена они также будут все расстреляны». В атаку бойцов нередко гнали, стреляя им в спину из пулеметов: «Мы бугор взяли, но немцы открыли такой огонь, что оставшимся в живых пришлось скатиться обратно в овраг, к шоссе. А за шоссе — наш заградотряд с пулеметами ''максим''. Стреляют и немцы, и наши. Ребята прижались перед бугром — деться некуда» (112).

Моральное единство, «уверенность в своих силах и возможностях» такие меры вряд ли рождали. Росло количество дезертиров, самострелов. В каждом медсанбате представитель Особого отдела допрашивал подозрительных раненных, нередко избивая их. Усиливались пораженческие настроения, были случаи перехода на сторону врага, братанья с немцами. Большое число сдавшихся в плен. Но цель командования была достигнута: бойцы шли в атаку.

В своих воспоминаниях Жуков рассказывает, что немцы использовали в качестве «живого щита» женщин, стариков, детей. Он пишет, как сложно приходилось принимать решение в таких случаях. На самом деле совсем не сложно. Подобные ситуации были предусмотрены указаниями Сталина: «Говорят, что немецкие мерзавцы, идя на Ленинград, посылают впереди своих войск делегатов от занятых ими районов — стариков, старух, женщин и детей <…> говорят, что среди ленинградских большевиков нашлись люди, которые не считают возможным применять оружие к такого рода делегатам. Я считаю, что если такие люди имеются среди большевиков, то их надо уничтожать в первую очередь, ибо они опаснее немецких фашистов. Мой ответ: не сентиментальничать, а бить врага и его пособников <…> Бейте вовсю по немцам и по их делегатам <…> Никакой пощады ни немецким мерзавцам, ни их делегатам, кто бы они ни были» (104). T.e. не задумываясь стреляйте в стариков, женщин и детей. Инструкция вполне определенная, и Жуков ее выполнял, видимо, без особых угрызений совести.

В книге Бешанова подробно, шаг за шагом, рассматриваются события сражения под Ленинградом. Автор приводит цифры огромных потерь, проигранных наступлений, бесполезных атак, итогов неумения, головотяпства, невежества, честолюбия. Он пишет о Ленинградском и Волховском фронтах, но нарисованная им картина характерна для всего облика войны, которую вели с Германией советские армии на всех фронтах. Более того, она характерна для всей советской действительности в целом, на всем протяжении ее существования. Книга помогает понять многое и в сегодняшнем времени, «современную смуту». Бешанов не стар. Он родился в 1963 году. Свои работы он публикует только с 2000 года. Но он сумел разобраться в огромном количестве деталей, широко привлечь документальный и мемуарный материал и создать не приукрашенную, на редкость правдивую картину того, что происходило на самом деле. Мне очень близка его книга. И по изображению событий, и по общему осмыслению их. И по тому выводу, который приводится в конце книги (по материалам Л. Терновского, из интернета): «Видимо <…> существует два лика России. Две ее ипостаси — темная и светлая. Они в вечном раздоре и борются друг с другом. Пока что ни одна не смогла одержать окончательную победу. Есть Россия злобная, жестокая. Страна лодырей, хамов и пьяниц. Россия стукачей и предателей, насильников и палачей. Невменяемая и неуправляемая, опасная для соседей, сама себя истребляющая страна. Выродки и убийцы, терзающие народ, и толпа, прославляющая своих мучителей, — да заслуживает ли страна, где происходит такое, чего-то иного, кроме ненависти и презрения?! Но есть и другая Россия. С доброй, отважной и отзывчивой душой. Страна совестливых, талантливых, трудолюбивых людей, подвижников и праведников. Юнкеров и офицеров, сложивших головы, но не изменивших присяге. Священников и простых прихожан, не отказавшихся от церкви под дулами револьверов палачей. Детей, не отрекшихся от родителей, объявленных ''врагами народа''. Солдат с учебными винтовками и необученных ополченцев, заслонивших собой Родину от гитлеровских полчищ. Матрен и Иванов Денисовечей, на своем горбу вытянувших Россию из послевоенной разрухи. Какая другая страна могла бы назвать столько новомучеников? А потому зыбкая надежда на благополучный исход нынешнего ''Смутного Времени'' пока еще остается…» (398). Думается, что и Бешанов, и другие, имена которых он называет, мысли которых он приводит (Солженицин, Амальрик, Даниэль, Тарас, Терновский…) относятся к таким людям. (советую прочeесть книгу Бешанова).