Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

• Название: Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
• Автор: Павел Рейфман
• Жанр: История

Курс «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры», прочитан автором для магистрантов и докторантов, филологов Тартуского университета, в 2001–2003 годах.

---

Уже с первых годов войны Управление пропаганды и агитации берет на себя все больше властных, организационных функций. Оно руководит эвакуацией писателей, творческих работников, выделением пайков, устройством быта, но и выпуском книг, который контролирует. Писатели, в том числе далеко не официальные, привыкли прямо обращаться к властям по самым разным поводам. Например, 16 июля 43 г. Пастернак пишет Щербакову о трудном бытовом положении. Он только что вернулся в Москву, квартира оказалась разгромлена, в Союзе Писателей и в Литфонде к нему относятся недоброжелательно, за исключением Храпченко и Чагина. Щербаков помог. По его указанию Пастернак принят 24 июля Александровым.

Пастернак пишет Щербакову и 5 мая 44 г. по поводу стихотворения «Весна», которое не печатают из-за спора газет «Труд» и «Правда» о том, где его печатать (напечатано 17 мая в «Правде»). Поэт сообщает, что усиленно работает, создает много статей и стихов «совсем по- новому»; «Все это старое я сбросил, я свободен. Меня переродила война и Шекспир»; он ничего не просит, но «пусть не затрудняют мне работы», «я не дармоед даже и до премии и без нее». На письме стоит резолюция Щербакова Александрову: «Выясните, что Пастернак хочет конкретно».

24 июня 44 г. Александров сообщает Щербакову, что по его (Щербакова) поручению Пастернак вызывался в Управление пропаганды. Он просит об издании книги его новых стихов и о заключении договора на том переводов Шекспира. Дано указание директору издательства «Советский писатель» о подготовке небольшого сборника новых произведений Пастернака и Гослитиздату об издании тома переводов Шекспира. Что же касается публикации его стихотворений в газетах, то ему было сообщено, что центральные издательства сами решают вопрос об этом (Курсив мой-ПР). Все же выполнили просьбу, хотя без особого удовольствия, вознаградили Пастернака за обращение к помощи властей, за желание «жить со всеми сообща и заодно с правопорядком».

В начальный период войны, в первые военные 1.5 года, когда несколько свернуты восхваления Сталина и проводится сравнительно мягкая литературная политика, без истерии, разоблачительных кампаний, создается и газета «Литература и искусство». Редактирует её Фадеев. Тон газеты не агрессивный (Гро м³ 57). 22 января 43 г. доклад Щербакова, посвященный годовщине смерти Ленина. Он выдержан тоже в довольно примирительном тоне: похвалы работникам агрономической науки, учителям, писателям и деятелям искусства (несколько странное сочетание, но похвалы). Однако вскоре дело меняется. Особенно после победы под Сталинградом (битва за Сталинград с 17.7.42 г. по 2.2.43 г.). Власти почувствовали себя прочно. Угроза поражения миновала. И сразу же вспомнили об идеологии, о литературе и искусстве. Уже 27 февраля 43 г. в передовой газеты «Литература и искусство» «Выше уровень художественного мастерства» ощущаются новые ноты. Редакция пишет, что в дни войны обязательства художника перед народом, его ответственность увеличиваются во много раз, а некоторые факты последнего времени свидетельствуют о снижении чувства ответственности за качество художественного труда. При этом дается ссылка на Сталина, как на высший критерий истины: товарищ Сталин неоднократно требовал высокого мастерства в работе. Призыв: больше принципиальности, больше ответственности. И вновь ссылки на Сталина. Они снова становятся постоянными и обязательными. Между прочим, Агитпроп в 44 г. организует большую экспедицию для собирания северного фольклора (нашли самое необходимое и злободневное дело- ПР). Главный материал — о Сталине (Гром 357). Как бы подтверждение слов: «О Сталине мудром, родном и любимом Прекрасные песни слагает народ».

Итак, положение меняется с 43 г., особенно с конца его, с начала следующего, 44-го. Новая волна репрессий. Генералы от идеологии — генерал-полковник А. С. Щербаков и генерал-лейтенант А. А. Жданов — начинают охоту за неблагонадежными писателями. К 43 г. интеллигенция, с точки зрения властей, несколько «подраспустилась». Надо опять взять ее в руки, поставить на место, «натянуть поводья». Один из главных «натягивающих» в 43–44 гг. — А. С. Щербаков. Это период можно условно назвать «щербаковской эпохой». В названные годы Щербаков в ЦК… непосредственно ведал вопросами идеологии, печати. Генерал полковник, с 42 г. начальник Главного политического управления советской армии и флота, заместитель наркома обороны, с 41 г. кандидат в члены Политбюро, секретарь ЦК. Большинство цензурных гонений этого периода связаны с его именем. Хотя и другие старались по мере сил. А за ними вырисовывалась главная зловещая фигура, Генсека, Сталина.

Любопытна история создания нового гимна СССР, где Сталин выступает и инициатором, и цензором, и соавтором (Гром 438-40). Идея гимна шла в русле общих новшеств по созданию имперской символики. Ввели форменную одежду для железнодорожников и юристов. Дипломатам приказали во время парадных приемов надевать черные костюмы с серебряными погонами, с золотым шитьем на бортах и обшлагах. В Москве острили, что скоро и поэтов заставят носить мундиры, на погонах которых, в зависимости от присвоенного звания, будут красоваться одна, две или три лиры.

Весной 42 г. Сталин принял решение о новом гимне. Ранее гимном был французский «Интернационал». Теперь, по мнению Сталина, потребовалось другое, более соответствующее обстоятельствам и изменившимся политическим амбициям, истинно русское, национальное. Речь должна идти о нерушимом союзе «республик свободных», но сплотила их на веки «великая Русь».

Создана специальная правительственная комиссия, во главе с Ворошиловым (считалось, что он любит музыку и имеет приятный тенорок: следовательно знаток). Объявили конкурс на новый текст и мелодию для гимна. Посыпались сотни предложений, в том числе от самых известных в стране поэтов: Демьяна Бедного, Николая Тихонова, Михаила Исаковского, Михаила Светлова, Евгения Долматовского. В списке композиторов значились имена Сергея Прокофьева, Дмитрия Шостаковича, Арама Хачатуряна, Александра Александрова.

Из всего присланного Сталин, внимательно следивший всё время за конкурсом, отобрал текст молодых поэтов — русского, Сергея Михалкова, и армянского, Габриэля Урекляна, печатавшегося под псевдонимом Эль-Регистан. Текст отредактирован самим Сталиным, который еще в юности напечатал в газетах Тифлиса несколько своих стихотворений (следовательно, тоже знаток поэзии; впрочем, Сталин был знатоком в любой области). Он собственноручно правил текст гимна, делал замечания по каждой строке, с отметками: единица, двойка, тройка. Высказал мнение, что текст получился слишком коротким, надо еще добавить один куплет с припевом. Там должны выражаться: 1. мощь Красной армии; 2. мы бьем и будем бить фашистов. Авторы встречаются со Сталиным. Создано семь вариантов гимна. По легенде, Михалков выпросил экземпляр со сталинскими поправками и сине-красный карандаш, которым они сделаны; ходили слухи, якобы Сталин спросил у каждого из создателей, чем его наградить: Александров попросил автомобиль, Регистан — дачу, а Михалков — карандаш, которым Сталин делал пометки; первые два получили просимое, Михалков тоже, с добавлением дачи, автомобиля и сталинского благоволения.

Самое существенное из сталинских исправлений: вместо «Нам Ленин в грядущее путь озарил, Нас вырастил Сталин — избранник народа» вождь поставил: «И Ленин великий нам путь озарил, Нас вырастил Сталин — на верность народу». Не так существенно, но, видимо, Сталину нравилось править текст, чувствовать себя автором. Может быть, он считал, что в избрании народом не нуждается и не следует говорить об избрании в гимне. Несколько двусмысленно звучали слова о Ленине: великий то ли он, то ли путь. Но любая поправка, сделанная Сталиным, воспринималась как нечто гениальное и значимое.

Выбор текста был, вероятно, не случайным. Сталин знал Михалкова со средины 30-х гг. История с публикацией в «Известиях» стихотворения Михалкова «Светлане» («Ты не спишь, подушка смята» (по мифу оно напечатано в «Правде», в день рождения дочери Сталина). Михалков сочинил позднее целую историю: дескать у него была приятельница Светлана, он с ней заключил пари, что его стихотворение напечатают в «Известиях», а имена и даты рождения его приятельницы и дочери Сталина случайно совпали (см. книгу Е. В. Душечкиной «Светлана: культурная история имени». СПб., 2005?). Уже в то время Михалков заслужил репутацию карьериста и пролазы («И чего не доставало, Он тотчас же доставал. Из московских доставалов Самый главный доставал). Не следует забывать, что Михалков быстро делал карьеру. Он был не только поэтом и баснописцем официального толка, иногда с довольно подлыми баснями (например, „Крысы“ — сравнение уезжающих диссидентов с крысами, бегущими с корабля), но и одним из самых активных функционеров, руководящих литературой, главой Московского отделения ССП, затем всесоюзного. Его имя постоянно всплывало там, где речь шла о литературных травлях, наказаниях, проработках, о цензурных репрессиях. Большинство его „подвигов“ относилось к более позднему времени, но и в молодости Михалков был „парень не промах“. PS. Позднее Е. В. Душечкина несколько уточнила свою позицию, напечатав в интернетном сборнике „Габриэлиада. К 65- летию Г. Г. Суперфина“ статью „Предание не верит в случайности (Об адресате одной колыбельной)“. Aвтор повторяет свои доводы, изложенные в книге, убедително доказывает, что в мифе о стихотворении „Светлана“ многое не соответствует действительности, что его сочинили недоброжелатели Михалкова, завидующие росту его влияния, желающие опорочить писателя, всегда верно служившего советской власти. Но и Михалков, его близкие, опровергая своих обличителей, создают свой миф, далекий от реальных фактов. Как признает и сам Михалков, жизнь его, после публикации „Светланы“, резко изменилась: его вызывали в ЦК КПСС, „ответственный товарищ“ сказал ему, что его стихотворение понравилось Сталину. Михалков объясняет это случайным совпадением имен: „Мог ли я подумать“. Но в такие случайности, превратившие малоизвестного, невлиятельного, второстепенного детского писателя в одного из самых главных лиц советской литературы, верится с трудом… О чем и идет речь в названии и окончании статьи Душечкиной: «Но, как завершается один из рассказов об истории колыбельной „Светлана“„предание<…> не верит в случайности“ (20.07. 08).