Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

• Название: Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
• Автор: Павел Рейфман
• Жанр: История

Курс «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры», прочитан автором для магистрантов и докторантов, филологов Тартуского университета, в 2001–2003 годах.

---

Лишь на Пленуме ЦК 2–7 июля 53 г. Берия официально снят со всех должностей, выведен из состава ЦК, исключен из партии, назван врагом народа, шпионом, агентом разных разведок, обвинен в том, что он готовил переворот, что он такой — сякой, и т. п. Но и тогда об этом открыто не сообщается. 27 июля 53 г., под грифом «Секретно», разослан циркуляр Главного управления МВД СССР об изъятии всех 769портретов и изображений Л. П. Берия. Естественно, запрещены все его произведения, упоминания о нем. Лишь 23 декабря 53 г. Специальное судебное присутствие Верховного суда СССР (председатель маршал И. С. Конев) выносит ему и нескольким его сподвижникам смертный приговор, который приведен в исполнение генералом Павлом Батицким (майору Хижняк-Гуревичу приказано сделать контрольный выстрел и отвезти труп в крематорий, присутствуя при сожжении). О деталях смерти так и не сообщалось. Ходили разные слухи: о роли Жукова в аресте Берия, о том, как разоружались эшелоны, стягиваемые Берия для переворота и пр. Получателям Большой Советской Энциклопедии разосланы новые страницы (21–23) тома 5-го, которые предлагалось вклеить вместо прежних (статья о Берия). В настоящее время бытуют различные версии, по-разному оценивающие намерения и планы Берия. Одна из них — сторонник коренных реформ, чуть не последовательный демократ — мало вероятна. Как и утверждение Гогечкори, сына Берия, в книге «Мой отец — Лаврентий Берия», что его отца застрелили сразу при аресте (см. статью Ярослава Леонтьева «Тайна кремлевской ложи» // «Новая газета», № 46, 30 июня — 2 июля 03 г. Здесь же помещена публикация «Голоса США», о которой мы упоминали).

Приговор Берия большинство советских людей встретило положительно. Слишком много мрачных событий связано было с его ведомством. Снова появилась надежда на что-то лучшее и справедливое, на то, что прекратятся репрессии, ослабнет диктатура, но далеко не все понимали, что начался новый виток борьбы за власть (251).

Постепенно становилось ясно, что Хрущев в первые секретари выбран не случайно. «Руководство» опасалось сильных фигур и не хотело появления нового Сталина. Все были едины в желании свалить наиболее сильного — Берия. И выдвинуть того, кто, казалось, не представлял опасности для других. Главная причина выбора Хрущева заключалась в том, что он был не среди первых, а среди «прочих“. Видимо, и поработал он в эти дни немало, сумев склонить на свою сторону большинство. Вскоре Маленкову дали понять, что власть его довольно жестко ограничена, что “ у нас коллективное руководство», как заявил Хрущев. По сути, Маленков утрачивает всякое влияние, а не становится равным членом «коллективного руководства», хотя его имя пока остается в общем ряду. Имена же остальных «вождей» на какое-то время стали перечисляться в строго алфавитном порядке. До поры, до времени. Скоро Хрущев захватил власть в свои руки. Его имя везде стали писать на первом месте, не обращая внимания на алфавит, а для остальных сохранился алфавитный порядок, что еще более подчеркивало особое значение Хрущева. Осенью 55 г., за несколько месяцев до XX съезда, Маленкова сняли с поста Председателя Совета Министров.

В феврале 56 г. состоялся XX съезд КПСС, с докладом Хрущева «О культе личности и его последствиях» (25 февраля). Имелся ряд причин, по которым Хрущеву это оказалось нужным. Вероятно, многое накопилось в душе за время холопства перед Сталиным. Это начало прорываться задолго до съезда. Яковлев вспоминает, что в октябре 54 г. во Владивостоке он слушал выступление Хрущева на узком собрании партийно-хозяйственного актива. Вдруг Хрущев начал говорить крайне нелестно об эпохе Сталина: «Нельзя эксплуатировать без конца доверие народа<…>Мы уподобились попам-проповедникам, обещаем царство небесное на небе, а сейчас картошки нет. И только наш многотерпеливый народ терпит, но на этом терпении дальше ехать нельзя. А мы не попы, а коммунисты, и мы должны это счастье дать на земле. Я был рабочим, социализма не было, а картошка была; а сейчас социализм построили, а картошки нет» (Як252).

Имелись и другие причины. В их числе желание подорвать авторитет «видных фигур» сталинского времени. Яковлев, присутствовавший на съезде, вспоминает об атмосфере во время доклада Хрущева: в зале стояла гробовая тишина; не слышно было ни скрипа кресел, ни кашля, ни шепота; никто не аплодировал (потом помощники Хрущева вставили в стенограмму доклада в нужных местах аплодисменты); в зале находилась высшая номенклатура партии и государства; речь по сути шла и об их преступлениях; уходили с заседания, низко наклонив головы; шок был необычайно сильным.

Подавляющая часть чиновников аппарата ЦК встретило доклад отрицательно, но открытых разговоров избегало; в практической же работе они сразу начали саботировать решения съезда (Як254-55). Доклад был настолько опасен для системы, что его долгое время боялись публиковать, обсуждали на закрытых партийных собраниях (вернее, не обсуждали, а заслушивали). Он оставался секретным еще три десятилетия. Кто-то передал его на Запад, а в Советском Союзе доклад напечатали только во время Перестройки (Як254). Вскоре после съезда напуганное руководство отправило в партийные организации три письма с требованиями усилить борьбу с антипартийными и антисоветскими настроениями. Эти письма — свидетельство того, как аппарат сразу начал борьбу против решений XX съезда, а значит против Хрущева. Следует, правда, отметить, что сам Хрущев не до конца понимал, какие выводы можно сделать из его доклада. Он желал раскритиковать Сталина, а не уничтожить созданную им систему. Но объективно доклад был направлен и на подрыв системы.

Первое из писем разослано в начале апреля 56 г., практически через месяц после съезда. Повод был, по мнению «руководства», тревожный: на партийных собраниях, где речь шла о съезде, люди стали называть не только Сталина, но и других членов Президиума ЦК. Газета «Правда», сообщая о содержании этого письма, призывала к борьбе против «демагогов» и «гнилых элементов», которые под видом отрицания культа личности критикуют линию партии. В июле 56 г. ЦК разослал второе письмо: о мерах против отдельных коммунистов и роспуске парторганизации одной из академических лабораторий за «неправильное» обсуждение решений XX съезда. Но и это не помогло. Несмотря на гнев руководства, стремление к широкой десталинизации усиливалось, особенно в образованной части общества, в писательской среде. Движение нарастало и в странах Восточной Европы (события в Венгрии; см. ниже). В декабре 56 г. в партийные организации отправлено третье письмо: «Об усилении политической работы партийных организаций в массах и пресечении вылазок антисоветских, враждебных элементов»: «Письмо грубое, бесноватое, полное угроз, за которыми явно скрывался страх». Оно заканчивалось словами: «… в отношении вражеского охвостья у нас не может быть двух мнений по поводу того, как с ним бороться. Диктатура пролетариата по отношению к антисоветским элементам должна быть беспощадной. Коммунисты, работающие в органах прокуратуры, суда и государственной безопасности, должны зорко стоять на страже интересов нашего социалистического государства, быть бдительными к проискам враждебных элементов, и, в соответствии с законами Советской власти, своевременно пресекать преступные действия» (Як257-58).

Волна арестов. Обвинения за «клевету на советскую действительность» и «ревизионизм». Только в первые месяцы 57 г. к уголовной ответственности привлечено несколько сот человек (Як258). С «ревизионизмом» начали бороться безотлагательно и всерьез. Яковлев вспоминает фразу из книги Сергея Трапезникова, заведующего отделом науки ЦК, приближенным Брежнева. Над этой фразой долго смеялись в Москве: «Волчья стая ревизионистов свила осиное гнездо» (Як258). Положение Хрущева оказалось двойственным. Он противостоял внутренней оппозиции правящей элиты, начиная от ее «верхушки» (Маленков, Молотов, Каганович, Ворошилов) до большей части партийного и государственного аппарата на самых разных уровнях. Критика членов Политбюро сталинского времени была в его интересах. В то же время он сам опасался последствий начавшегося после XX съезда общественного движения, не мог коренным образом порвать с прошлым, с традициями, выработанными за долгие годы правления Сталина.

Июньский пленум ЦК 57 г. Слухи о том, что Хрущева вот-вот освободят от работы. Почувствовав неладное, Хрущев резко возражает против созыва пленума. Его не слушают. На заседании Президиума выдвигается ряд обвинений против Хрущева. Многие из них правильные, но не в них была суть дела. Возник вопрос о смещении Хрущева, о возвращении к практике, когда все государственные дела решались на заседаниях Совнаркома, а ЦК занимался бы сугубо партийными проблемами. Таким образом речь пошла о перераспределении влияния партийного и государственного аппарата. Хрущев, видимо, сумел этим воспользоваться. Партийным аппаратчикам уменьшение их власти вряд ли понравилось. Заседание Президиума длилось четыре дня. В итоге большинство членов Президиума (Булганин — председатель Совета министров, Ворошилов — председатель Верховного Совета, Молотов и Каганович — первые заместители предсовмина, Маленков, Первухин и Сабуров — заместители предсовмина), семью голосами против четырех проголосовали за освобождение Хрущева от занимаемой должности. Казалось, всё ясно. Но не тут-то было. По указанию Хрущева Иван Серов (КГБ) доставил из провинции в Москву самолетами наиболее влиятельных членов ЦК, которые решительно высказались в пользу Хрущева. Противники последнего спасовали. Вопрос о смещении Хрущева снят с обсуждения. Принято решение о созыве пленума ЦК, с совсем иными задачами, чем планировалось первоначально. Решения его были заранее предопределены. Уже в повестке дня речь шла об «антипартийной группировке», хотя она состояла из большинства «верхушки» руководства партии.