Павел Рейфман - Из истории русской, советской и постсоветской цензуры

• Название: Из истории русской, советской и постсоветской цензуры
• Автор: Павел Рейфман
• Жанр: История

Курс «Из истории русской, советской и постсоветской цензуры», прочитан автором для магистрантов и докторантов, филологов Тартуского университета, в 2001–2003 годах.

---

Следует обратить внимание на то, что говорит Спасский о причинах психологических, о том, что еще до начала матча рухнула его нервная система. Он не разъясняет своих слов, обстоятельств психологического срыва не затрагивает. Но полагает, что, если бы скандалов с Батуринским было бы на два-три меньше, он набрал бы больше очков. Батуринский — злой гений многих шахматистов международного класса, глава советских делегаций, высокопоставленный сотрудник ГБ. О нем подробно пишет в своих книгах гроссмейстер Виктор Корчной. Видимо, разногласия Спасского с начальством начались еще перед матчем, в связи с отказом сорвать его (возможно, были и другие причины, но названная мною явно среди них присутствовала). Тогда то и рухнула нервная система. Почти наверняка вызвало недовольство властей и желание Спасского продолжить матч после первых двух туров. Можно представить, какие скандалы устраивал Батуринский после такого решения, а затем при каждом проигрыше Спасского.

Отношения между Спасским и начальством к 70-м годам складывались вообще не лучшим образом. В предшествующий период будущий чемпион мира был еще относительно благонамеренным. Где-то в 60-е годы, забыв о венгерских событиях 56 г., он с пафосом говорил о том, что Венгрию с Россией всегда связывали тесные узы вечной дружбы. Вероятно, искренне. К 70-м Спасский, как и Корчной, прошел хорошую школу. От его наивности, видимо, мало что осталось. Он держался независимо, смел свое суждение иметь, об его поступках рассказывали легендарные истории, анекдоты. В интервью Агомиров напоминает о них: Спасского перед каким-то международным соревнованием на партийной комиссии (решение ее было необходимым для выдачи визы) спросили: кто первый секретарь московского обкома партии?; он ответил вопросом на вопрос, приведя комиссию в смущение: а кто шахматный чемпион Москвы? В другой раз спросили: какие вопросы обсуждались на XXУ съезде коммунистической партии? Ответ: те же, что и на XX1У. — Молодец, хорошо знаешь материал, — сказал будто бы председатель комиссии. Еще легенда: спросили, как Спасский повышает идейно политический уровень, а он попросил объяснить: что значит идейно-политический уровень. Еще одна легенда, о более серьезных предметах: Спасского попросили рассказать, что происходит в Италии (тогда много писали об итальянской мафии), а он стал рассказывать о Голландии; ему сказали, что он, видимо, не понял вопроса, Спасский возразил: в Италии я не был, а в Голландии был и привык делиться лишь собственными впечатлениями. — Вы что, газет не читаете? — воскликнул кто-то из членов комиссии. — Я журналист по профессии. Как мне не знать цену нашим газетам? К сожалению, чаще всего они врут. — А «Правда'»? — уже в полном негодовании. — «Правда» тем более, — отвечал Спасский. Отказался он подписать заявление, требующее освобождения Анджелы Девис и т. п. Ныне Девис никто не помнит (темнокожая, коммунистка, обвиняемая в убийстве белого, судьи, ее в конечном итоге оправдали), а в то время ее освобождения требовали все советские люди. Но самое крамольное, видимо, его заявление о том, почему Керес не стал чемпионом мира (о нем мы писали выше).

Вероятно, многие приведенные истории — легенды. Спасский сам говорит об этом в интервью Агомирову, хотя не опровергает рассказанного там, а кое-что добавляет.

Важно, что такие легенды связывались именно со Спасским. О Ботвиннике или Толуше подобного не слагалось. По словам Корчного, Спасскому, чемпиону мира, всё прощалось, но, когда он проиграл Фишеру, у него возникли серьезные трудности. «Особенно трудным стал для него 1975 год, когда сама его жизнь была в опасности: КГБ старался порвать его связь с француженкой, удержать Спасского от женитьбы, не выпустить из Советского Союза» (Кор117). Существенно и другое: при выдаче виз (а именно об этом идет речь в большинстве легенд о Спасском) было на самом деле много до крайности нелепого, доходящего до анекдота (я уже писал, что уезжающих на постоянное жительство в Израиль обсуждали на партийных собраниях, от них требовали общественных характеристик и пр.).

О причинах своего отъезда из СССР Спасский говорит в интервью так: он был хорошо обеспечен, свободен, но, когда вы живете в богатом доме и вдруг почувствуете, что в нем нечем дышать, вы даже голым можете выйти из этого дома и больше туда никогда не вернуться. Когда в 76 г. он оказался во Франции, «я почувствовал неизъяснимое счастье“: с деньгами было не легко, но можно ехать на любой турнир, общаться с людьми, не согласовывать каждый шаг с начальством. Деньги в тот момент особой роли не играли». Ныне Спасский — монархист. Он верит в восстановление в России монархии. Царь, по его мнению, не будет, возможно иметь административной власти, но нужен как знамя, имеет огромное цементирующее значение для народа; у Путина, по мнению Спасского, власть крайне велика, но нет никакой духовной власти. Ни за него, ни против Спасский ничего сказать не может. Сам он не порвал связей с Россией, бывает в ней, ведет журнал «Шахматная неделя». Надеется на провинцию, но считает, что разрыв между Москвой и страной очень велик и что он все более увеличивается.

Существенное место в рассказе о борьбе ведущих шахматистов не только за шахматной доской занимает история гроссмейстера Виктора Корчного. Начальство его всегда недолюбливало. Прямой, независимый, резкий, непочтительный и непокорный, не желающий льстить важным персонам, пресмыкаться перед ними, жить по предписанным ими правилам, он, естественно, не нравился властям. Вначале никакого политического оттенка в этом не было. Но он мыслил, и не всегда официально, что было уже инакомыслием, хотя долгое время сам Корчной диссидентом себя не считал. Уже в 60-е — в начале 70-х гг. у него накапливается не только шахматный, но и политический опыт. Об уроках последнего он повествует в своих книгах «В далеком Багио», «Анти-шахматы», «Шахматы без пощады». Последняя книга (М., 2006) как бы суммирует нападки властей на Корчного, связанные с его шахматной биографией. Знакомясь с его повествованием, может создаться впечатление, что гроссмейстер несколько сгущает ситуацию, дает иногда субъективную характеристику тому или другому шахматному деятелю, изображая все в слишком темных красках. При этом правдивость общей направленности его книг не вызывает сомнений. В книге «Шахматы без пощады» приводится большое количество подлинных документов из его досье, которые Корчному предложили купить. И эти документы придают особую ценность книге, исключая возможность субъективного искажения истины. Здесь ничего ни убавить, ни прибавить нельзя. Ясно: так было на самом деле. Известный писатель В. Войнович в предисловии к книге пишет: «Эту книгу я читал как боевик или напряженный политический детектив, в котором есть не только текст самого автора, но и всякие документы, которые теперь стали отчасти доступны читателю» (6).

Итак, начальство не слишком любило Корчного. Многие из действий советских властей в связи с проведением шахматных соревнований гроссмейстеру не нравились, и он нередко не скрывал своего недовольства. Нарушал иногда требования начальства (например, на Кюрасао осмелился посетить казино) (73). Об его проступках, неблаговидном поведении сообщалось особыми лицами, часто сотрудниками ГБ, входящими в состав каждой команды, отправляемой за границу. Сообщения хранились в личном деле, и получать визы становилось все труднее. Да и национальность Корчного вызывала подозрение (на половину еврей). Тем не менее начальство относилось к нему более или менее терпимо: он успешно выступал на международных турнирах, прославляя советскую шахматную школу.

Дело осложнилось к середине 70-х гг., когда Корчной стал серьезным претендентом на мировую шахматную корону. А у властей был свой претендент. Чемпионом мира в это время являлся американец, Фишер. Требовалось его победить во что бы то ни стало. В финальный матч претендентов вышли два советских гроссмейстера, Виктор Корчной и Анатолий Карпов. Перед властями, на самом высшем уровне, возник вопрос: на кого делать ставку. Нейтральным, согласно советским нравам, начальство оставаться не могло. Выбор заранее предрешен. С точки зрения шахматных критериев в пользу Карпова было немаловажное преимущество: он родился на двадцать лет позже Корчного. Но и у Корчного в шахматном плане имелось много сильных сторон. Однако, вопрос решался не на шахматном, а на политическом уровне. Поведение Корчного не нравилось властям. Карпов был свой, а Корчной — не свой. Первый и книги любит те, что нужно («Как закалялась сталь»), и ведет себя безукоризненно, по-советски. Из его биографии легко было создать стереотип, доступный сознаний масс: наш, чисто русский, советский, благонадежный, патриот. Понятно, кому отдавать предпочтение, создавать режим наибольшего благоприятствования. А в советских условиях противник фаворита становился врагом, ему объявлялась война, в которой все средства хороши. Война мощи всей огромной государственной системы с отдельным человеком.