Пол Боулз - Замерзшие поля

• Название: Замерзшие поля
• Автор: Пол Боулз
• Издательство: Kolonna Publications, Митин Журнал
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-98144-065-1

Во втором томе собрания сочинений одного из недооцененных писателей XX века Пола Боулза собраны тексты 50-х годов: Латинская Америка сменяется американской глубинкой и родным для Боулза Нью-Йорком, а потом — все той же арабской Африкой. В центре повествования одних рассказов оказывается изгой, чужак, воспринимающий мастерски выписанную реальность со стороны и с некоторой опаской. Другие же рассказы больше похожи на жестокие жанровые полотна, реалистические картинки из жизни — сумрачные, застывшие навсегда, словно насекомые в янтаре.

---

Девушка остановилась, прислонившись к стене. Она слегка запыхалась после подъема.

— Устала? — спросил он.

Вместо ответа она проворно метнулась в сторону и скрылась в ближнем проеме. Несколько секунд Рамон колебался, идти за ней или нет. Когда он все-таки прокрался в тускло освещенный проход, она исчезла. Он очутился во дворе. Какие-то оборванцы, гонявшие по двору, застыли и у ставились на него. Где-то наверху по радио бренчала гитара. Рамон поднял голову. В доме было четыре этажа; почти во всех окнах горел свет.

Когда он возвращался к набережной, какая-то женщина выступила из тенистого сквера у собора и схватила его за руку. Он взглянул на нее; она бесстыдно заигрывала, склонив голову под каким-то безумным утлом и повторяя: «Люблю матросиков». Он не возражал, когда она увязалась за ним в «Кафе-дель-Тейде». Но его ждало разочарование: люди с его корабля ушли. Он заказал женщине мансанилью и ушел, когда она стала пить. Он не сказал ей ни слова. На улице Рамон вдруг понял, какая теплая ночь. Он зашел в «Бланко-и-Негро»; внутри играл оркестр. Пара человек с его корабля топталась в потемках на танцплощадке, пытаясь растормошить повисших на них усталых девиц. Он даже не стал там ничего пить и поспешил на судно. Его шконку завалили газетами и свертками, но в кубрике никого не было, и он несколько часов провел в темноте — размышлял и дремал, пока не вернулись остальные. Корабль отходил на рассвете.

На следующий день обогнули остров — не очень близко, берега не разглядеть, но огромный конус горы весь день маячил далеким, но ясным силуэтом. Два дня корабль шел на юго-запад. Море успокоилось, синее в глубине, солнце засияло ярче. Команда перестала собираться на юте — только ранним вечером и ночью, когда моряки, развалясь на палубе, пели сиплыми голосами, а звезды качались взад-вперед над головой.

Жизнь Рамона шла по-прежнему. Отношение команды к нему ничуть не изменилось. Его по-прежнему не замечали. Журналы, купленные в Санта-Крусе, никогда не пускались в кубрике по рукам. В конце дня, когда мужчины сидели за столом в comedor[31] третьего класса и травили всякие байки, ни одно движение не намекаю, что Рамона числят среди слушателей. Ну а сам он и подавно не лез к ним с россказнями. Только ждал, что рано или поздно представится случай их поразить.

Утром на четвертый день после Санта-Круса он высунул голову из камбуза и заметил несколько человек из его кубрика — они стояли на корме у лееров. Солнце слепило и жгло, и Рамон сообразил: они собрались неспроста. Один человек показывал на что-то за кормой. Словно невзначай Рамон прошелся по палубе и остановился недалеко от группы, что-то выискивавшей в воде или на горизонте — что-то еще, помимо красных водорослей, постоянно колыхавшихся на гребнях темных волн.

— Смотри, нагоняет!

— Qué fuerza![32]

— Выдохлась!

— Claro![33]

Рамон смотрел поверх голов и между ними, когда кто-то чуть сдвигался в сторону. Но так ничего и не разглядел. Он уже почти уверился, что его дурачат, чтобы поднять на смех, когда, не сдержав любопытства, он спросит: «Что там?» И твердо решил молча ждать и смотреть.

И тут увидел. Маленькая желто-бурая птичка криво летела за кораблем и, не успевая нагнать его, падала к воде, чтобы собраться с силами для нового отчаянного рывка.

— В тыще миль от берега!

— Догонит! Смотрите! Вот она!

— Мимо!

— Ну-ка еще раз!

С каждой новой безумной попыткой достичь палубы птица подлетала все ближе к людям и затем, — возможно, из страха перед ними, — трепеща крыльями, почти падала в кипящее море, все больше рискуя попасть в буруны за кормой. Но когда уже казалось, что вот-вот ее закрутит в белом хаосе воды и воздуха, она немощно взмывала вверх, и головка ее все так же решительно устремлялась к яркой громаде корабля, постоянно маячившей впереди.

Рамон был зачарован. Он было хотел сказать матросам, чтобы они отступили от лееров — тогда птица решится сесть на палубу.

Уже раскрыл рот, но передумал и тотчас похвалил себя за то, что промолчал. Можно представить, как начнут над ним глумиться после — в кубрике, за обедом, по вечерам на палубе… Кто-нибудь непременно сочинит гадкую песенку про Рамона и его птичку. И он смотрел дальше, отчаянно соображая, что бы придумать.

— Пять песет, что потонет!

— Десять, что долетит!

Рамон развернулся и стрелой помчался в камбуз. И тут же выскочил снова. В руках он нес корабельный талисман — здоровенного кота, тупо моргавшего от ослепительного света. Теперь уж Рамон пошел прямо к леерам, где стояли остальные. Он опустил кота к их ногам.

— Ты чего задумал? — спросил кто-то.

— Смотри, — ответил Рамон.

На миг все притихли. Рамон, придерживая руками бока и голову кота, ждал, пока тот не поймает взглядом трепещущую птичку. Это было непросто. Он по-всякому поворачивал кошачью голову, но кот оставался равнодушен. Все ждали. И вот, когда птица поднялась до уровня палубы всего в нескольких футах от корабля, кошачья голова внезапно дернулась, и Рамон понял: тот заметил. Он убрал руки. Кот был неподвижен, кончик его хвоста чуть подрагивал. Потом чуть ступил к краю, следя за каждым движением отчаявшейся птицы.

— Ты только глянь!

— Усек ее!

— А птичка его — нет!

— Если она коснется борта, десять песет в силе!

Птица поднялась в воздух, чуть набрала скорость, пока не оказалась прямо над ними. Они запрокинули головы к пылающему солнцу, стараясь заслонить глаза руками. Птица подлетела чуть ближе, и если бы она сейчас упала, то приземлилась бы точно на палубу в нескольких футах от них. Кот, задрав голову, пронесся по палубе и оказался точно под птицей, падавшей все ниже, — еще секунда, и схватит. Кот бестолково подпрыгнул. Все ахнули, но птица была высоко. Вдруг она поднялась еще выше; а потом перестала лететь. Они пронеслись под ней, словно зависшей на миг в воздухе. А когда обернулись, крошечный желтый комок медленно падал вниз, и почти сразу они потеряли его из виду.

За обедом только об этом и говорили. После препирательств спорщики расплатились. Один из смазчиков сходил в кубрик, вернулся с бутылкой коньяка и стопками, выстроил их перед собой и наполнил одну за другой.

— Выпьешь? — предложил он Рамону.

Рамон взял стопку, а другие смазчик роздал по кругу остальным.

(1950)

Донья Фаустина перевод М. Немцова

1

Никто не мог понять, зачем донья Фаустина купила пансион. Он стоял на одном из крутых виражей старого шоссе, которое вело от поймы реки к городку, однако проложили новую мощеную дорогу, и старая трасса оказалась совершенно не нужна. Теперь и добраться до него можно было, лишь вскарабкавшись по каменистой тропе над закраиной дороги и пройдя несколько сот футов по старому тракту, который без долгого ремонта уже размывало дождями и душило блестящими болотными травами.

Бывало, по воскресеньям, из города приходили люди: женщины несли зонтики, мужчины — гитары (ибо это происходило в те дни, когда радио еще не было, и почти все хоть немного знали, как играть музыку), доходили до большого хлебного дерева, смотрели вдоль дороги на полинявший фасад здания, почти скрытый молодым бамбуком и бананами, несколько секунд не сводили с него глаз, а потом поворачивали обратно. «Почему она не снимет вывеску? — спрашивали они. — Неужто думает, что кому-нибудь захочется остановиться здесь на ночлег?» И были совершенно правы: к пансиону больше никто и близко не подходил. Только городские знали о нем, а им он был ни к чему.

Зачем она его купила, оставалось загадкой. И как водится, когда горожане чего-то не могут понять, поведению доньи Фаустины придумали целые груды неприятных объяснений. Самое первое и самое распространенное — то, что она решила превратить это место в заведение с дурной репутацией, — вскоре отпало, поскольку такую теорию подкрепить было совершенно нечем. У пансиона неделями никого не замечали, кроме младшей сестры доньи Фаустины Карлоты, переехавшей из Халапы, и старых слуг Хосе и Элены, ходивших каждое утро на рынок, — но эти следили за собственным носом достаточно строго, чтобы успокоить даже самых злостных сплетников. Что же касается Карлоты, она время от времени ходила к мессе, вся в черном. Говорили, что смерть отца она приняла очень близко к сердцу и, наверное, не снимет траур уже никогда.

Остальные предположения, которые горожане высказывали, стараясь пролить свет на эту тайну, оказывались столь же маловероятными, как и первое. Ходили слухи, что донья Фаустина укрывает у себя Чато Моралеса — этого бандита уже много месяцев пыталась поймать местная полиция, — но вскоре его изловили в глухом углу провинции. Еще утверждалось, что в пансионе — тайный склад наркотиков; это тоже оказалось ложью. Арестованные главари банды торговцев выболтали все секреты, и тайником оказалась комнатка над аптекой «Фармасиа Идеаль». Существовали и смутные намеки, что, мол, Карлота завлекает в пансион путешествующих в одиночку, а там их ожидает традиционная судьба всех одиноких путников в уединенных загородных пансионах. Однако такие предположения всерьез уже не принимались. Укреплялось мнение, что донья Фаустина просто-напросто немного повредилась в уме, и безумие это, прямо-таки антиобщественное, вынудило ее удалиться на окраину города, где она могла бы жить, ни с кем не встречаясь. Что и говорить, эта теория оспаривалась некоторыми молодыми горожанами, заявлявшими, что она нисколько не полоумнее их, а наоборот — крайне изобретательна. Они утверждали, что, имея кучу денег, она купила пансион из-за обширного участка земли, его окружающего, и теперь, в тиши заросших сорняками садов спокойно разрабатывает множество хитроумных способов спрятать все свое богатство. Горожане постарше, тем не менее, над этим посмеивались, ибо отлично помнили и ее мужа, и ее отца: ни тот, ни другой не проявили особой ловкости в собирании денежных знаков. К тому же пансион купила она практически за бесценок. «Где бы она раздобыла столько песо? — скептически говорили они. — На деревьях, наверное, выросли?»