Мария Нуровская - Святая грешница

• Название: Святая грешница
• Автор: Мария Нуровская
• Издательство: Новости
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1998
• ISBN: 5-7020-1117-1

В ваших руках самый издаваемый, самый известный в мире роман современной польской писательницы Марии Нуровской. О чем он? О любви. Нуровская всегда пишет только о любви. В Польше, у нее на родине, писательницу по праву считают лучшей, потому что почитатели Марии Нуровской уверены, так, как она о женщине и для женщин, сегодня никто не пишет.

Вы сможете в этом убедиться, перевернув последнюю страницу ее «Писем любви» — писем, которые героиня романа пишет любимому мужчине и которые она не отсылает. Какие тайны скрывают эти исписанные нервным женским почерком листы, таящиеся в безмолвной глубине одного из ящиков прикроватного столика?

---

— О! — Ты поднес палец кверху. — Именно здесь собака зарыта.

— То есть твое профессорское назначение. — Так мы разговаривали на эту тему.

Крещение отмечали у родителей Мариолы в Анино. Ее отец, профессиональный военный, был расквартирован на прекрасной вилле. Мариола говорила: «Можно сказать, что нам принадлежит целая вилла». Ее конфисковали после войны у владельцев, правда, разрешили им остаться в двух маленьких комнатушках. Большинство приглашенных были со стороны родителей Мариолы, а с нашей — только приятель Михала, ну и мы. Второй раз мне пришлось быть крестной матерью, но выглядело это как-то по-другому. Когда ксендз поливал водой голову ребенка, я боялась, что ему холодно, что может простудиться, и тут же вытерла ему лобик. Он не плакал, смотрел на меня веселыми глазками и даже растянул в улыбке ротик. Я увидела розовенькие десны с прорезавшимся зубиком. Так как не было святого Артура, второе имя ему дали Анджей. Это имя — дело моих рук, мелкая интрига. Мать ребенка хотела назвать его Станиславом, по ее отцу. Но я подговорила тебя — дескать, таким образом ты быстрей освоишься с мыслью, что стал дедом. Артур-Анджей — это сочетание меня очень устраивало и, можно даже сказать, восхищало. Мед лился на мое сердце не ковшиком, а целым ковшом. Рано утром я пошла на исповедь и на святое причастие. Я следила, чтобы это происходило одновременно. Боялась, что за ночь грехи вновь меня запачкают. Достаточно было тебе обратиться: «Кристина». И это уже означало нечто другое, о чем знала только я.

— Признайся во всем мужу, — советовал мне исповедник.

— Не могу, — отвечала я.

В общем, я была утвердившейся грешницей. Но грехи мне отпускались. Больше всего мне нравился костел Братьев Бернардинов на Медовой. Один из братьев был интеллектуал, часто и моя исповедь превращалась в дискуссию. Иногда я даже не могла подняться с колен — они становились деревянными. Потом нашла способ — просто вставала на них попеременно. Люди, наверное, думали, что у меня огромное количество грехов на душе, так как я подолгу не покидала исповедальню. Я ходила и в другие костелы. Но там исповедники не понимали моих грехов.

Ты пару раз спросил меня, куда я иду. А я отвечала: в костел. Наконец ты обратил на это внимание:

— Ну что ты без конца в костел, как деревенская баба?

— Я чувствую в этом необходимость.

— Еще чуть — чуть, и станешь святошей, — заключил ты с недовольным выражением на лице.

Я была не в силах тебе объяснять, чем является для меня причастие. Это была близость двух образов, которые я просто не могла увидеть глазами. Каждый раз, когда ксендз клал мне на язык просфору, меня охватывало состояние необъяснимого счастья. Как тогда, когда я лежала тяжелобольная на носилках и слышала голос отца… Я надеялась, они оба меня простят, что попутала человеческое с Божьим и что дорогу к Богу мне прокладывал один из них. Иногда тот младший, но иногда терновый венец ранил, чело старшего, и тот старший падал под крест… Я была всегда близко, готовая помочь… однако стояла и не могла сдвинуться с места…

Я решилась наконец поговорить с тобой. Сказала, что хотела бы обвенчаться в костеле. Ты серьезно посмотрел на меня:

— Зачем тебе это нужно?

— Нужно.

— Но зачем?

— Я верю, Анджей.

— Видишь ли, — произнес ты с легким раздражением. — Я тебе не запрещаю, но ты прекрасно знаешь, что я не верующий человек.

— Это может измениться.

Ты ничего больше не ответил, но моя деликатность в этом вопросе произвела впечатление, ты страшно не любил любого рода агитацию. В один из вечеров сам вернулся к теме.

— Ну, не прошло у тебя с этим венчанием? — спросил ты.

Я молча посмотрела тебе в глаза. Наши глаза умели разговаривать между собой. Оформила все документы, в том числе на венчание не по месту жительства. Я бы не перенесла, чтобы тот жирный ксендз связывал меня с тобой венцом. Ты был о нем такого же мнения. Как-то он явился к нам после распевания коляд. Ты отнесся к нему очень сухо. Я испугалась, что он проговорится о моем крещении, которое наверняка запомнил, поскольку меня рекомендовал сам кардинал. Но он лишь окропил углы, принял деньги и убрался.

— Судя по салу на брюхе, у ксендза достойные прихожане, — бросил ты резко.

— Анджей!

— Не переношу святош!

— Среди них есть прекрасные люди.

— Их днем с огнем нужно искать, дорогуша!

Всегда, когда раздражался, ты называл меня дорогушей, и меня это смешило, поскольку что я сразу видела себя в роли пажа у тебя под боком.

Мы венчались на Мазурах, где недавно у нас появился летний домик. Свидетелями были Михал и бабка Калиновская, которую мы «купили» вместе с этим домом. На мне было светло-лиловое платье, сшитое паном Крупом по модели из французского журнала. Нужно отдать должное, портной умел передать парижский шик, платье было скроено очень эффектно, может, даже слишком. Ты язвительно заметил, что мое платье подходит к тебе и костелу, как цветок к тулупу. Однако признал, что я прекрасно выгляжу. Вы с Михалом натянули костюмы, и вас это одинаково нервировало.

— Это обязательно? — жалобным голосом спрашивал ты. — Ведь знаешь, костюм сковывает мою душу.

— Но ты не пойдешь к венцу во фланелевой рубашке? — Я была немилосердна.

— Хотелось бы, — отбрыкивался ты.

Бабка Калиновская тоже нарядилась: платье с фалдами, к нему белый воротничок и манжетики, только туфли были изношенные и такие же изуродованные, как ее ноги.

С самого утра у меня был комок в горле — я в своем репертуаре. А когда мы стояли на коленях перед алтарем, то почувствовала себя настолько счастливой, что сразу появился страх. Виной были моя еврейская натура и убеждение, что за каждую хорошую минуту нужно заплатить. Потом мы фотографировались на фоне макового поля. Цветы были высокие, почти что до колен. Я держала в руках свой свадебный букет из маленьких белых розочек.

— Кристина, — сказал Михал, — молодые пары в Советском Союзе кладут свои цветы у Мавзолея Ленина, значит, вам остается Поронин.[3]

— А тут как раз есть кладбище русских, — ввязалась в разговор бабка Калиновская, которая случайно услышала, что Михал сказал.

Хорошая была мысль с этим домом на Мазурах. Какое-то время мы искали дом, и сельский староста в Войнове показал нам большую избу за деревней над озером. От шоссе вела полевая дорога, но на одном участке ее перерезали корни старого дуба, не давая подъехать к месту. Мы с Михалом вышли и старались подтолкнуть машину (тогда уже у нас был «Фиат-125»), но ничего не получилось. Решили спуститься в ров и «взять хитростью» корни, другими словами, объехать. Однако на этот раз «фиат» застрял основательно. Оставив его, мы пошли пешком. Дом был старый, как и его хозяйка. Уже издалека он пугал черными дырами в черепице, замшелым и завалившимся забором.

На крыльцо вышла сгорбленная старушка с косичкой, как мышиный хвостик, вокруг головы. Морщины и борозды на лице почти скрывали глаза, похожие на синие жемчужинки. Она была глуховата и долго не могла понять, о чем идет речь. И написать нельзя, потому что у нее не было очков, а скорее всего, старушка и читать-то не умела. В конце концов мы плюнули. Сами осмотрели дом и вокруг него.

— Картина нищеты и печали, — изрек Михал.

— Но, как прекрасно кругом, посмотрите, — вставила я свое веское слово.

— Действительно красиво, — поддержал ты меня.

Мы вернулись в деревню. Староста дал нам лошадь, чтобы вытащить машину, а потом вместе с нами направился к старушке как переводчик. Жестами он объяснил ей, что мы хотим купить дом. Она обрадовалась.

— А вам будет где жить? — спросил ты.

— Пойдет к старшему сыну в другую деревню, — ответил за нее староста.

Мы подписали договор купли-продажи и вернулись в Варшаву. Ты по очереди с Михалом ездил в деревню проверять работу строителей. Снаружи мы решили оставить интерьер старого дома, а внутри все переделать. Внизу камин, лестница наверх, где хватало места на три небольшие комнатки — все из дерева. Бабка Калиновская на время работ перешла в сарай, а к сыну собиралась перебраться зимой. Но когда мы приехали на Рождество, то застали ее в кухне. Она притащила туда из сарая старый матрас из сена, какое-то одеяло и не мерзла. Мы спросила ее, как и староста, жестами, что с сыном.

— А… они не хотели. Сказали, что я старая, к работе не гожусь, а много ем… вот и осталась в насиженном углу. Я вас не стесню…

Мы переглянулись. Увидев наши лица, бабка Калиновская добавила:

— А что, я долго проживу? Мне уже девятый десяток идет.

Кончилось тем, что мы отдали ей одну из комнат наверху. Я боялась, что это хождение по лестницам для нее будет тяжело.

— Я бы еще до неба долезла, если бы святой Петр мне лестницу спустил, — проговорила она. — Что там для меня такие ступеньки…