Ольга Тартынская - Лето в присутствии Ангела

• Название: Лето в присутствии Ангела
• Автор: Ольга Тартынская
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2002

Николай Мещерский с первого взгляда и на всю жизнь полюбил красавицу вдову Лизавету Сергеевну Львову. И пусть его возлюбленная слывет образцом добродетели, пусть она из последних сил сопротивляется неистовому натиску Николая, молодой аристократ уверен — рано или поздно ему удастся зажечь в Лизавете пожар ответной страсти — обжигающей, всепоглощающе-властной…

---

— Нет-нет, не смотрите на меня, вы не должны видеть меня такой!

Она сделала безнадежные попытки исправить прическу, от чего прекрасные пепельные волосы окончательно рассыпались в произвольном порядке. На щеке ее сохранились от сна красные полоски, губы запеклись, а голова немного побаливала: следствие вчерашнего лафита. Мещерского, кажется, забавляло смущение дамы, он продолжал молча разглядывать ее с лукавой улыбкой. Лизавета Сергеевна окончательно пала духом.

— Чему вы радуетесь? Ну да, я не умыта, не убрана, да и не юна и не свежа, как персик!

— Вы — как маленькая, заспанная девочка, — тихо произнес Nikolas все с той же улыбкой.

— Смейтесь, смейтесь, сколько угодно! — обиделась дама. — Впрочем, я рада, что вам лучше.

— Я даже смог подняться сам! Это еще тяжеловато: слабость, голова кружится, но я сделал несколько шагов! — хвастал Мещерский.

— Зачем? — возмутилась его сиделка. — Вам надо лежать, вы только что стояли у гроба!

— Мне… было нужно, — юноша покраснел.

— Вы могли разбудить меня. Это ребячество в конце концов! Какая стыдливость, если дело о жизни и смерти?

Nikolas снова покраснел:

— И все же я готов провалиться сквозь землю, когда только подумаю, что вы… вы сами выполняли всю грязную работу! Ведь я, как бревно, лежал… Нет, это невыносимо! — он даже скрипнул зубами.

Лизавета Сергеевна уже хлопотала. Она освежила лицо, поправила волосы и платье, затем только обернулась к больному. Куском мягкой тряпицы она умыла Nikolas. обтерла его шею и грудь вокруг раны, как это делала каждое утро, пока тот лежал без сознания. Потом вдруг с туманным взором нежно провела пальчиком по темному подбородку юноши.

— Как вы могли решиться на такое, как не подумали обо мне, о друзьях? — задала она вопрос, который так мучил ее все эти дни.

— Простите, если можете… — тихо прошептал Мещерский. — Я знаю, это трудно простить, но будьте милосердны… А что Александров?

— Я его выгнала.

Лизавета Сергеевна в общих чертах обрисовала положение в доме, строго-настрого запретила больному вставать и тем более выходить из комнаты.

— Мы потом инсценируем ваше возвращение, но для этого вы должны поправиться окончательно. Мне пора: сейчас явится староста, да и пора подавать завтрак. Доктор вам сделает перевязку.

— Я бы что-нибудь съел, — с виноватой улыбкой произнес Nikolas.

— Да-да, я пришлю с завтраком Палашу, доктор написал мне, чем вас можно потчевать. — Лизавета Сергеевна нашла на столике рецепт.

Мещерский поймал ее руку, когда она закрывала полог, и нежно поцеловал.

— Я не смогу жить без вас, — жалобно и впрямь как больной, произнес юноша. — Вы же видите, мне нельзя без вас: я делаю глупости.

— Поправляйтесь, — Лизавета Сергеевна склонилась и поцеловала его в родинку на виске. Лоб уже не так горяч, с удовлетворением отметила она и вышла.

За завтраком Маши не было. Погруженная в хлопоты по хозяйству и заботы о Nikolas, Лизавета Сергеевна не придала этому значения: дети часто просыпали ранний завтрак, если накануне долго куролесили. Однако и к обеду Маша не вышла, а когда хозяйке доложили, что доктор Крауз уехал, не простясь и ничего не объясняя, она не на шутку встревожилась. Дама была посвящена в планы доктора и знала, что тот вовсе не собирался уезжать, тем более что после проводов военной молодежи предполагалось обсудить все детали предстоящей свадьбы. И Nikolas совсем еще не здоров… Лизавета Сергеевна отправилась в комнату Маши.

Дверь была заперта.

— Маша, отопри, это я, — громко позвала Лизавета Сергеевна. Дверь отворилась не сразу. Маша, бледная и заплаканная, отошла вглубь комнаты. На столе лежала бумага, исписанная машиной рукой, очевидно, письмо. Лизавета Сергеевна со словами «Здесь душно» распахнула окно, затем села в кресло и попросила Машу сесть напротив.

— Что случилось, душенька? Отчего доктор уехал, не простясь? Что между вами произошло? Расскажи, мой ангел.

— Этот человек мне лжет, — коротко ответила Маша, едва справляясь с собой.

— Неужели ты могла заподозрить в дурном меня и Ивана Карловича? Маша посмотри на меня!

— Нет, маменька, вовсе нет, — смутилась Маша. — Но он лжет, я это знаю. Я давно заметила, что Иван Карлович меня сторонится и что-то скрывает. На все мои вопросы он только отшучивается, а сегодня я не выдержала и попросила его уехать… Когда мы были в гостях, он без объяснений отлучался куда-то и опять шутил. Я больше так не могу. — Тут Маша дала волю слезам.

— Послушай меня, душенька, — Лизавета Сергеевна сжала руки девушки, привлекая ее внимание. Что если Иван Карлович дал слово держать в тайне нечто, касающееся не его, других, близких ему людей, и теперь, как истинно благородный человек, держит слово? Он вовсе не желает тебя обманывать, поверь мне.

Маша продолжала всхлипывать, но слова матери возымели действие: она явно прислушивалась и, если еще не поверила, то очень хотела этого. Девушка подошла к окну, в раздумье она крутила на пальце светлый локон. Лизавета Сергеевна обняла ее и поцеловала в затылок.

За окном был сад в последнем своем увядающем великолепии: на север осень приходит раньше, и многие кусты уже багровели, на березах появились тонкие оттенки желтизны, а на рябинах кое-где висели ярко-оранжевые гроздья. Впрочем, солнце еще властвовало в природе и несло умиротворение и покой, как это бывает только в августе.

— Что мне делать, маменька? — наконец, произнесла Маша.

— Поверить, мой ангельчик. Однажды все разъяснится и покажется смешным, неважным.

— Вы это знаете наверное? — пытливо взглянула суровая Маша в глаза матери. Та, не моргнув, ответила с улыбкой:

— Да, моя дорогая. Надо вернуть доктора: ты же знаешь, ему некуда ехать, кроме как к Давыдовым, а Давыдовы намерены вот-вот отбыть в Петербург. Займись работой и все дурные мысли — вон! — Она вручила Маше корзинку с рукоделием и отправилась навестить Татьяну Дмитриевну.

Подруги все никак не могли поболтать по душам, а завтра уже разлука и на сей раз, возможно, надолго: Хвостова редко наезжала в Москву, а Лизавета Сергеевна почти не бывала теперь в Петербурге. Для сношений оставалась почта, но даже в самом подробном письме не все можно поведать и выразить. «Как же без этих страстных жестов, без постоянного „Bon Dien!“ и этого громкого, заразительного смеха Тани?» — с улыбкой думала Лизавета Сергеевна.

— Однако сегодня ты сияешь, ma shere amie! Бьюсь об заклад, ты влюблена и, кабы не отсутствие Nikolas, я решила бы, что у вас все сладилось! — по-французски заговорила Татьяна Дмитриевна, которая собиралась в дорогу и гоняла прислугу со своим бесчисленным багажом.

— Отправь, пожалуйста, горничную, — так же по-французски обратилась к подруге Лизавета Сергеевна. — Мне хотелось бы поболтать с тобой немного.

— Avec plaisir, madame, — шутливо ответила дама и приказала горничной, — Даша, поди вон.

Когда девушка вышла, она уселась в кресло и заговорила совсем другим тоном:

— Итак, что ты имеешь мне сообщить, mon ang? Неужели Волковская права и ты скрываешь у себя любовника?

— Бог с тобой, Таня, — испуганно перекрестилась Лизавета Сергеевна. — Невесть что ты городишь!

— Это не я, твоя Волковская мне под великим секретом опять нашептала, когда мы гостили у них. Говорит, никого к себе в комнату не впускаешь, а в ночь перед отъездом она, конечно, «случайно», оказалась у твоей двери и слышала такие звуки!

— Какие? — недоуменно спросила ее собеседница, округлив глаза.

Татьяна Дмитриевна с наслаждением перечислила:

— Стоны, всхлипы, чмоканье, невнятное бормотанье, да мало еще? И знаешь, Lise, эта змея уверяет, что именно Nikolas бы у тебя той ночью: она узнала его голос… — Татьяна Дмитриевна пытливо вглядывалась в лицо подруги.

Лизавета Сергеевна похолодела и опустила глаза. Да, Волковская была близка к истине, но, по счастью, не догадывалась о главном.

— А видела бы ты, как она сама висла на бедном Налимове в момент прощания, совестно было смотреть! — продолжала тему Татьяна Дмитриевна.

Лизавета Сергеевна решилась: больше нельзя было держать в неведении тетушку Nikolas и матушку другого участника дуэли. Она покусала губы, не зная с чего начать. Подруга выжидательно молчала, наблюдая за ней, потом не выдержала:

— Так он здесь?

— Кто?

— Nikolas Мещерский, разумеется.

— Да…

— Рассказывай же, негодная интриганка! — воскликнула Татьяна Дмитриевна.

— Да нет, душа моя, и вовсе все не так, как наплела тебе Волковская! История эта опасная, кровавая.

Татьяна Дмитриевна обмякла в креслах:

— Не томи, я же сойду с ума!

И Лизавета Сергеевна рассказала сколь можно короче события последней недели. Завершив рассказ, она молитвенно сложила на груди руки:

— Только умоляю, никому ни слова, Таня! Ты представляешь, что им грозит?!