Афанасия Уфимцева - Все еще будет

• Название: Все еще будет
• Автор: Афанасия Уфимцева
• Жанр: Современные любовные романы

Казалось, все мечты Маргариты начинают сбываться – она получает сразу два долгожданных предложения: поработать в крупнейшем аукционном доме Европы (о чем еще может грезить начинающий искусствовед!) и стать «хозяйкой» руки и сердца своего преданного друга. Но она принимает неожиданное решение: уехать в далекий провинциальный город, чтобы разобраться в себе и своих чувствах. Ее надежды на тихое, безмятежное существование не оправдываются. В жизнь Маргариты врывается незнакомец, обаятельный, отчаянный, бесшабашный. Мир вокруг нее постепенно начинает обретать новые, невиданные ранее краски. Но когда то самое единственное счастье уже совсем близко, почти на ладони, на пути возникают непреодолимые препятствия, связанные с тайной, разгадывать которую Маргарите придется в одиночку.

---

– Федор Разин, – представился он, протягивая лопатообразную ладонь. Руку сжал подчеркнуто энергично, почти что до хруста. Свободной рукой похлопал Маргариту по плечу. – Можете не представляться, я знаю, кто вы.

Не отрывая взгляда от суровой реки, Маргарита сочувственно вздохнула. Разин ее печальные мысли уловил:

– Что скукошились? Не бойтесь, он выпутается.

– Вы его знаете? Кто он?

– А то как же! – Разин закивал взъерошенной головой. – Нишь не знаешь? Иван Григорьич Иноземцев – хозяин всего нашего курорта, а на летошних выборах стал городским головой, значит мэром. Пытается какой-то порядок навести. У нас ведь здесь война настоящая: моторки за парусниками охотятся. Указывают, кто на воде хозяин. Все мы для них – люд мелкотравчатый. И прихлопнуть не жалко – как надоедливого комара. Владельца такой моторки разве по закону привлечешь? Всегда откупится. Поэтому и взвился Иноземцев, достали его. Он ведь у нас человек новый, к местному беспределу не привыкший. Лет десять как приехал. Да вы и сами заметите – нет у него нашего северного выговора. А пока он не появился, один я и дрался за город. Сейчас, правда, большей частью осторожничаю, стерегусь. Мне за прошлого мэра пришлось отдуваться – условный срок дали.

Маргарита на минуту оторвала взгляд от реки и вопросительно посмотрела на Разина.

– Почему это вас так поражает? – продолжил он, ничуть не смутившись. – Прежний мэр был у нас ворюга шибко выгольный. Я не сдержался и пригладил его метлой по спине пару раз. Ну, может, и не пару, – Разин подмигнул Маргарите и хмыкнул. – Увечий кубыть не нанес, но оскорбил, видишь ли. Мне срок дали, условный. А на него даже дело не завели – куда я только писем про его безобразия не слал. Сейчас с почетом восседает в Североречинске вице-мэром. В наши края нос не сует. Думаю, что из-за меня хвост поджал. Метлу эту я на всякий случай приберег – ждет своего часа у меня в сарае. Я даже на ней ножичком вырезал Nimbus 2000, для истории. Придет время – в городской музей ее передам. Безвозмездно.

Разин зашелся самодовольным хохотом. Маргарита, все еще пребывая в переживаниях за отчаянного безумца, собеседника не поддержала, но все же слегка улыбнулась – приличия ради.

В этот момент из-за поворота реки показался «Скводрон» и шедший вровень с ним катер.

– Эх, забубенная головушка. Как я и говорил: жив наш курилка, – одобряюще пробасил Разин.

– Он много курит? – спросила Маргарита. Ей почему-то хотелось, чтобы этот безумец был хоть в чем-то благоразумен.

– Чтоб Иноземцев смолил? Окстись! На кой мне неправду болтать. Он тут дошкуляет всем своими запретами. Скоро токма дома под одеялом и можно будет цигарку засмолить. Дюже правильный он. И отчаянный, яростный. Прям удалец-молодец. За что и любим заезжими бабешками. Вон, глянь-ка: сидят, переживают истошницы.

Разин кивком головы указал на соседнюю лавочку. Маргарита поворачиваться не стала, но глаз чуть скосила. Действительно, две ухоженные, молодящиеся дачницы исключительно приятной наружности. Горячим взглядом прямо-таки всверлились в приближающийся катер. Когда объект был метрах в пяти от берега, дамы привстали и приветливо, одобрительно загалдели. Радостно заерзал пристроившийся с ними на лавочке худосочный гимсовский инспектор, терпеливо ожидавший возвращения казенного катера. Иноземцев же сочувствующую публику и вежливым взглядом не почтил. Лицо его от ярости было белее белого и ходило волнами – подобно реке, взбудораженной причалившими судами.

– Все на берег, живо. Все до одного, – заорал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Наконец-то узрев переминавшегося с ноги на ногу инспектора, завопил еще громче. – Что стоишь? Протокол составляй. Свидетелей опроси.

Увидев, что на берег спустился дрожащий от страха рулевой – белесый верзила лет пятидесяти, Иноземцев ринулся к нему и рубанул рукой по киселеобразной губе, которую тот как раз нервно покусывал:

– Наука тебе будет, чтобы в следующий раз своей головой думал…

На белой рубашке бедолаги тут же появились гранатовые капельки. Взбешенный Иноземцев вознес было руку, чтобы преподать еще один урок, но в ту же секунду со скамейки сорвалась Маргарита, ввинтилась между рулевым и Иноземцевым и завопила что есть мочи:

– Не смейте! Остановитесь! Он вам в отцы годится (здесь она, конечно, обсчиталась). Это низко и подло – бить человека, пользуясь своей властью.

Иноземцев нервно дернул бровью и уставился на Маргариту, пытаясь испепелить ее негодующим взглядом. Он был, безусловно, задет выпадом незнакомки. Как говаривал Стендаль, «всякое дельное замечание задевает». Но здесь дело было не только в справедливой критике, ибо Маргарита не ограничилась одними лишь гневными речами. Она самым решительным образом схватила агрессора за руку – что было силы врезаясь ухоженными ногтями в его загорелую кожу. Проштрафившийся рулевой тут же оживился и довольно пробасил:

– Маленькая пташка, а коготок востер.

Как бы там ни было, но к чести Ивана Григорьевича Иноземцева надо заметить, что эмоции он придержал – спокойно убрал руку правозащитницы, погладил свою поцарапанную кожу, чуть наклонился вперед и невозмутимым, неожиданно красивым бархатно-шоколадным баритоном проговорил, не отводя от Маргариты испытующего взгляда:

– Идиотка.

– Сам дурак, – тихо, но достаточно твердо и отчетливо – чтобы он услышал – проговорила она. Резко развернулась и зашагала в гору походкой легкой и пружинистой, полностью позабыв про еще недавно болевшую ногу (недаром место это курортно-целебное). Притом ни разу не обернулась, хотя и чувствовала, как пару раз стрельнул по спине его возмущенный взгляд.

Нет уж, не дождетесь. Взбеленившийся мэр не стоил даже краешка ее взгляда. Совсем не стоил.

* * *

День у Ивана Иноземцева не задался еще с утра. Все началось с того, что обнаружил серьезные огрехи в бухгалтерской отчетности. Своим сотрудникам доверял как самому себе: слава Богу, не первый год работали вместе. Оттого такие оплошности казались особо досадными. Случай с парусником – прямо на городской набережной, где совершают моцион отдыхающие после оздоровительных процедур, – еще больше вывел из себя. Этот эпизод может еще ой как аукнуться. Пассажиры «Сквордона» грозили, что с ним разберутся. Такие, конечно же, могут – судя по троглодитским рожам. Еще повезло, что не раздавили как муху. А потом эта экзальтированная особа с острыми когтями. Посмотрел на руку – царапины покраснели и припухли.

Зашел домой (а дом его был по соседству, на набережной), принял контрастный душ и переоделся. Печально констатировал, что все еще раздражен. Был лишь один способ, неоднократно проверенный, чтобы вернуться в спокойное расположение духа. Сколько раз бывало: подкатывает болезнь, уныние, смертельная усталость, но стоит пройтись по восстановленным им, Иваном Иноземцевым, вольногорским улицам, как в сердце возвращается покой и на душе становится покойно, хорошо. В этот раз для длинной прогулки был существенный повод: из Москвы приехал профессор Северов, надо было его непременно навестить.

Отправляясь в Нагорную Слободу, Иноземцев прихватил с собой рыжего котенка в подарок, на новоселье. Укутал дрожащее животное в шарф и спрятал за пазуху – день все-таки ненастный, промозглый.

Путь был неблизкий – считай, через весь город. Но все равно решил идти окружными путями, чтобы продлить удовольствие и усилить эффект от прогулки.

Вольногоры были настоящим родовым гнездом Иноземцевых. Его прадед объявился в городе еще в начале XX века. Никто не помнил, из каких краев он приехал сюда. Только поначалу, как говорят, по-русски мало что понимал, но быстро освоился и скоро мог часами торговаться на местном окающем наречии с купцами, заезжавшими из Нижнего, а иногда и из самой Москвы. Прадед Иноземцева сразу оценил стратегические преимущества Вольногор: до нижегородской ярмарки по реке рукой подать, местный народ трудолюбив, чистоплотен и набожен. Жили небедно: из шерсти местной овцы получались лучшие в губернии валенки, а в какие края и веси река несла местную шерсть дальше – один Бог знает. Потому-то в верхней части городского герба, Высочайше утвержденного в далеком 1760 году, стояла, посматривая будто свысока, мохнатая овца, а вот внизу примостилась дегтем наполненная бочка в золотом поле – в знак того, что «обитатели сего города оным производят знатный торг».

Была еще на том гербе непонятная, загадочная загогулина, о природе которой исторические источники коварно умалчивают. Это, конечно же, привело к разного рода кривотолкам, начиная от легкомысленного утверждения, что это есть изображение популярных в городе медовых и маковых кренделей, и заканчивая более заумной, философской трактовкой – будто бы это сам вольный ветер, гуляющий в головах свободолюбивых жителей Вольногор. Насчет свободолюбивых жителей примечено весьма точно, ибо в XIX веке город стал популярнейшим местом политической ссылки.