Маргарет Мадзантини - Рожденный дважды

• Название: Рожденный дважды
• Автор: Маргарет Мадзантини
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02732-9

Маргарет Мадзантини — знаменитая итальянская писательница, награжденная премиями Стрега (итальянский аналог «Букера») и Гринцане Кавур за роман «Не уходи». Этот без преувеличения мировой бестселлер был переведен на тридцать языков, а суммарный тираж книги приблизился к полутора миллионам экземпляров.

Впервые на русском языке ее новый роман «Рожденный дважды» (получивший в 2009 году премию «Кампьелло»). Это романтическая история, наложенная на жестко прописанный триллер. Героине повествования Джемме дано все: красота, ум, способность к состраданию, материальное благополучие. Но вот однажды, ранним утром, она вместе с шестнадцатилетним сыном покидает Рим. Ей необходимо показать сыну город, где он родился и где погиб его отец, талантливый итальянский фотограф Диего. Это путешествие возвращает героиню в сумасшедшую молодость, заставляет заново пережить невозможную любовь, что выпадает лишь раз в жизни, да и то не каждому. Джемма вновь окунается в атмосферу тех тревожных дней, когда среди руин Сараева, города, оказавшегося в центре бессмысленной войны, она прикоснулась к таинству рождения. Но суждено ли воспоминаниям смыть боль и горечь предательства?

Мадзантини создала удивительный роман-притчу, роман-жизнь, где смешались радужные и трагические краски бытия. Актер и режиссер Серджо Кастеллито (муж Маргарет Мадзантини) заканчивает съемки фильма по этой книге.

---

— Пойдем…

Меня раздражало, что он фотографировал этого ребенка. Иногда меня действительно раздражало, что он так бережно, с такой заботой держал в руках фотоаппарат, словно это пульсирующее сердце, вырванное из его груди, и Диего прижимает его к себе, чтобы прожить еще несколько мгновений.

— Пойдем…

Меня раздражало выражение худого, будто у миссионера-подвижника, лица Диего. Такая любовь означала поражение. Однажды этому придет конец. Настанет день, когда он будет фотографировать только нашего сына, только его, а все другие дети в мире попросту исчезнут, перестанут существовать.

За всю обратную дорогу Диего не проронил ни слова, он дремал, прислонив голову к оконному стеклу.

— Что же дальше?

Оксана переводит, что завтра Тереза должна прийти в больницу на анализ крови. Доктор оценит деятельность фолликул, овуляция должна наступить очень скоро, может быть, в ближайшее время. Учитывая, что женщина детородна, не потребуется никакой дополнительной стимуляции яичников.

— Конечно, если вы не хотите двух или трех близнецов, — обернулся к нам доктор.

Давно я так не смеялась, до слез… Мне начинал нравиться этот врач — грубоватый, прямолинейный, настоящий казак, волею судьбы обслуживающий бесплодных супругов.

Диего не смеялся. Я взяла его за руку.

Я совсем не хотела разбираться в причинах его плохого настроения, мучиться вместе с ним угрызениями совести. Меня больше волновала та женщина, мой «дом», как говорила она по-русски. Конечно, я бы оставила ей денег сверх условленной суммы… я бы присылала ей витамины и минеральные соли, магний, железо… Оплодотворение казалось мне теперь мелочью, медицинской процедурой, которая будет выполнена в считаные минуты в том самом кабинете с вышитыми занавесками.

На обратном пути доктор расслабился, разговорился. Он отвечал на все наши вопросы, в который раз твердил, чтобы мы не беспокоились. Женщина будет находиться под постоянным наблюдением, нам в Италию отправят все результаты ультразвуковых исследований и анализов, мы можем в любой момент решить, требуются ли дополнительные обследования. Советовал мне пожить на Украине последние месяцы беременности.

— Так вам не придется ничего объяснять: при желании можно сделать вид, будто вы рожали за границей. Очень важно, чтобы вы присутствовали при родах, держали руку на животе суррогатной матери, чувствовали шевеление плода. Это вам поможет, вы испытаете сильные чувства, даже недомогание. Бывает, что женщина в момент родов чувствует то же самое, что и суррогатная мать, у нее начинаются самые настоящие схватки…

Я подумала, что вот-вот начну по-настоящему жить.

Диего слушал, глядя в окно. Иногда что-то фотографировал: трактор в поле, человека на велосипеде. Он давно ничего не снимал, а сейчас фотографировал это безобразие — эти ужасные поля, это пыльное небо…

Снова показалась металлическая сетка забора с колючей проволокой, ограждающая рудник, вывески с непонятными словами. Диего через стекло сфотографировал и их. Он снова спросил, что там добывают, в этом бункере. Оксана, не поворачиваясь, едва заметно пожала плечами.

Сегодня вечером певица сменила наряд: во всем белом она походила на большое облако. Метрдотель принес икру, получил свои чаевые. Водка опустилась в желудок, развязала язык.

— У нее выбиты зубы… у той женщины выбиты зубы.

— Ну и что. — Я попыталась улыбнуться.

— Неужели ты не заметила?

— Что не заметила?

— Отметина под глазом, похоже синяк… — Диего поднес руку к лицу, показал на скулу.

Да, я видела какой-то круг у нее под глазом, когда она повернулась ко мне и сказала: «Я — просто дом».

— Наверное, ребенок. Стукнул случайно чем-нибудь… или сама ударилась.

— Да, может быть… — кивнул Диего.

Неприятный запах в гостиничном номере не давал мне уснуть. На батарее сушилось пальто. Я совершенно забыла, что у меня в кармане лежат эти чертовы яйца, и, естественно, раздавила их. Пришлось выбросить скорлупу в унитаз, вывернуть карман и кое-как застирать его под краном. От батареи шел запах сохнущей шерсти и яичницы.

— Муж ее бьет… ты это имел в виду?

Диего тоже не спал.

— Не нравится мне этот человек, и ребенок у них очень грустный.

На следующий день мы поднялись рано. Оксана зашла за нами в гостиницу, мы пригласили ее позавтракать. Она шла пешком, замерзла и по сравнению с предыдущими днями выглядела усталой. Уткнулась в чашку с горячим чаем, прижала ее к побелевшей щеке. Когда Диего пошел заряжать фотоаппарат, я неожиданно обратилась к Оксане с вопросом:

— Правда, что у вас мужчины бьют женщин?

Оксана не улыбнулась, как обычно. Сказала, что женщины, встречаясь на улице, пристально разглядывают друг друга, делятся своими бедами.

— Работы нет, мужики напиваются до полусмерти.

Голос ее звучал глухо, она без конца терла свой красный нос, посиневшие губы никак не могли обрести свой цвет…

— Мой брат служил на корабле, потерял работу. Теперь он возвращается домой, я открываю ему дверь, а он сделает два шага и падает. В кого он превратился…

Я взяла ее за руку, окликнула:

— Оксана…

Раньше она казалась мне замкнутой, такой отстраненной, и вот вся ее надменность куда-то вмиг подевалась.

— Казимир, наш сосед, ему было восемьдесят лет, выбросился из окна… нечего было есть… и такое случается… — Она плачет, не меняя выражения лица, потом смеется. — Мой двоюродный брат Епифан работает на заводе, им выдают зарплату рулонами туалетной бумаги… целые горы туалетной бумаги… вот уж в чем у нас дома нет недостатка.

Я хотела помочь ей, но так, чтобы не обидеть. Увидев, что я беру сумку, Оксана метнула на меня гневный взгляд:

— Нет!

Пришлось солгать — я сказала, что ищу гигиеническую помаду.

После обеда мы вернулись в больницу. Тереза была там, уже сдала анализы и одевалась. Не спрашивая разрешения, я подошла к ширме, за которой она стояла. Я увидела ее спину, лопатки, худые, как крылья ощипанной курицы. Ниже шеи виднелся синеватый след. Я повернулась. Муж Терезы стоял в углу кабинета, потом направился к нам. Когда Тереза вышла из-за ширмы, я внимательно посмотрела на ее глаз — синяк потемнел и припух. Врач сказал, что все в порядке, овуляция уже началась. Муж Терезы потер руки о грубую ткань своих брюк. В жизни не слышала звука отвратительнее.

— Нет! — единственное слово, которое я могла сказать по-русски.

Доктор замер и как-то весь согнулся.

— Она нам не подходит. Извините.

Прямо посреди улицы, в глубокой кастрюле кипит, потрескивая, растительное масло. Сегодня суббота, базарный день. Девочка с косичками уплетает пышку темного цвета. Старушка под мокрым навесом продает разнокалиберные стопки и латунный подсвечник. За ночь похолодало. Трава на обочине побелела от инея. Ледяной ветер обдирает лицо. Еще одна бабуля стоит прямо под снегом, предлагает толстые вязаные носки, у другой на перевернутом ящике лежит свекла и старая резиновая игрушка, кролик. Торговля идет плохо, старушки неподвижны, как те сосульки, что свисают с крыш. Диего сегодня не фотографирует, просто покупает все подряд и, бросает в рюкзак. Достает из кармана карбованцы, которые совсем обесценились, отправляет бабушек домой, к печке.

Снова икра. Сегодня суббота. Певица взяла микрофон и ходит по залу, между столиками, пробирается к нам… может быть, она заметила, что я плачу. Она гладит меня по голове, садится за наш столик. Вблизи она кажется гораздо старше.

Диего хочет одного — вернуться в Италию; я настаиваю на том, чтобы остаться.

— Пожалуйста, еще один день…

По дороге я смотрю на женщин: вот заправщица на бензоколонке, вот маляр… Я впиваюсь в них глазами, задерживаю взгляд на теле, на животе… трусь мордой о то, чего нет у меня.

— Так не пойдет… — начинает Диего.

— Оставь меня в покое, — обрываю я его.

Оксана идет за нами, из воротника синего пальто торчит белая точеная шея.

— А ты бы могла это сделать? — спрашиваю я ее.

Оксана не отвечает… Делает вид, что не поняла вопроса.

Диего крепко, до боли, сжимает мне запястье.

Доктор продолжает поиски, он назначил еще одну встречу. Диего странно выглядит сегодня, лицо у него какое-то перекошенное. Он спал, отодвинувшись от меня, на этой белой простыне, натянутой, как смирительная рубашка.

Женщина сидит на том же стуле, на котором сидела Тереза. Она моложе, пышнее телом. Встает нам навстречу, и я отмечаю, что она выше ростом, чем Диего. Улыбается, обнажив совершенно целые зубы. Если от Терезы ничем не пахло, то от этой исходит сладкий, густой запах дешевых духов. В белой блузке, скрепленной на груди брошью, и в темной юбке она напоминает школьницу-переростка. Скорее всего, нарядилась специально для встречи и сейчас хочет понаблюдать за нашей реакцией — живые глаза так и стреляют по сторонам. Кожа у нее, кажется, в порядке. Обесцвеченные волосы темнеют у корней. Лицо какое-то странное, как у клоуна без грима. Я не сразу заметила, что вместо бровей у нее лишь выступающие надбровные дуги, и от этого она напоминает незаконченную картину.