Павел Автомонов - Каштаны на память

• Название: Каштаны на память
• Автор: Павел Автомонов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Герои нового романа украинского писателя, участника Великой Отечественной войны, разведчика-парашютиста, известного всесоюзному читателю по книгам «Когда разлучаются двое», «Так рождались звезды», — пограничники, первыми отражавшие вероломное нападение фашистских войск 22 июня 1941 года на советскую землю. Напряженные бои на границе, горький путь отступления, героическая оборона Киева, партизанские действия на Полтавщине, выход советских войск и украинских партизанских отрядов на правый берег Днепра — вот основные этапы описанных в романе событий. Книга рассчитана на массового читателя.

---

Матвей Кот загребал веслом, ребята гребли руками. Гребли что было сил. Быстрее! Подальше от свистящих пуль.

— Причалим к песчаной косе! — крикнул Матвей.

Но его слова потонули в грохоте взрыва. Секция моста распалась на бревна, доски, все вздыбилось, затем рухнуло в воду.

Ночью отряд «Смерть фашизму» на лодках Матвея Кота переправился на левый берег, в междуречье Днепра и Десны.

Когда взошло солнце, партизаны раскинули лагерь в лесу. Дул свежий ветер, качая верхушки деревьев. Стоколосу показалось, что сосна, как веником, заметает небо, вздымая белые перышки тучек.

— Ночью ты любуешься звездами, днем смотришь на тучки. Странный ты человек, Андрей! — сказал Максим Колотуха.

— А ты разве не смотришь на звезды, на тучи?

— Да смотрю. Но не так. Ты как поэт. Я не удивлюсь, если ты когда-нибудь напишешь про нас книгу, — внезапно изрек Максим.

— Как это про нас? — не понял Оленев, лежавший рядом.

— Письма ты пишешь искренние и толковые, — вел далее Колотуха. — Попробуй и про наши мытарства или про дядьку Кота! Как Сусанин бросил свою хату, хозяйство и с нами через Днепр. Или про мою любовь… — подчеркнуто с нажимом сказал Максим.

Девушки, что сидели стайкой неподалеку, захихикали, бросая взгляды на Галину Цымбал.

6

В «Уманской яме» Василий Рябчиков и Шмель Мукагов изголодались и обессилели. Заросшие, угрюмые, в кровоподтеках, они не переставали думать о побеге. Однако выбраться из «ямы» было чрезвычайно трудно. Не повезло первому беглецу, не повезло и последнему. Его догнали недалеко от железной дороги, затравили овчарками, а потом расстреляли. Вместе с ним расстреляли и десять пленных из «ямы».

В тот же день Рябчиков и Мукагов возвращались в лагерь в большой толпе пленных. Возле входа поток людей остановился. Ворота еще были закрыты, а дорогу пленным пересекли женщины с узелками в руках. Они пришли из окрестных сел, из Умани с надеждой встретить или узнать, расспросить о своих мужьях, братьях. Женщины доставали из узелков хлеб, яблоки, сало и просили разрешения передать пищу пленным. Некоторые получали в ответ удары, другие все-таки передавали узелки или кидали хлеб в толпу.

— А моего не видели?.. Возле Подвысокой он был…

— А брата моего под Львовом?..

— А мой муж…

Люди называли фамилии и имена своих близких, надеясь, что кто-то из этих несчастных знает про судьбу их родных.

У Василия Рябчикова мелькнула мысль.

— Слушай, Шмель, выбирай себе молодицу.

— Зачем мне сейчас молодица, — устало и безразлично ответил Мукагов.

— А-а! Выбирай молодицу, кидайся ей на шею и кричи: «Родная моя женушка!..» Дальше все зависит от тебя и от нее, может, конвоиры и поверят.

Рябчиков стал протискиваться к крайней шеренге. У него все-таки теплилась надежда на счастливый случай.

Уже случалось, что женщины, приходящие к «яме», находили своих мужей. Было и такое, когда кое-кого за сало или яйца немецкий конвоир отпускал.

— Господин солдат! Моя жена! — внезапно закричал Шмель. — Вон она! Ясочка! Милая моя! — И кинулся на шею женщине в цветастом платке.

Неожиданно для него женщины сдвинулись, одна зарыдала и уронила голову на грудь Мукагову. Другая, чернявая, подбежала к Рябчикову и быстро зашептала ему:

— Моего мужа звали Данила Гутыря, а я Маланка — Она протянула конвоиру узелок. — Господин немец! Возьмите подарок… Тут яйка, шпик! Млеко! Это мой муж! Больной, худой, от ветра падает! Какая из него рабочая сила!

Она припала губами к губам Рябчикова.

Солдат посмотрел на женщину, на высохшего и худого Рябчикова, взял узелок и толкнул его в спину: «Век!»

Обнимаясь, Маланка и Василий стали медленно выбираться из толпы. Рябчиков озирался и звал:

— Шмель! Сюда! Где же он?

— Этот черный? Да он с моей кумой Мариной. Идут за нами. Скорее, а то передумает немчура… — торопила Маланка.

— У меня и сил нет… Я же не ел по-человечески уже давно.

Маланка поддерживала Василия за плечо. Он ощущал ее теплые руки. Ему даже стало стыдно, что он такой хилый, несчастный, как будто его сняли с креста.

— Наверное, всю силу истратил на поцелуй, даже укусил, — горько улыбнулась Маланка. — Но ничего, удалось-таки вырваться.

— Кто же ты? Как живешь, добрая женщина? — ласково спросил Рябчиков.

— Звеньевой была в колхозе. Живу с детьми — двое их у меня. Одному — десять, другому — три. А у тебя дети есть?

— Трое.

— Где же они?

— С границы я их отправил в Гадяч, к родителям жены. Она туда еще за неделю до войны уехала.

— Красивая она у тебя?

— Очень. И человек хороший.

— Так говоришь, значит, и ты хороший, — похвалила Маланка и пожала ему руку. — Так, говоришь, был на границе?

— Был.

— И тот твой друг, что на турка смахивает?

— Осетин он, а не турок.

— А кто их разберет! И турки и осетины люди, а вот про фашистов этого не скажешь.

— Подождем Марину, — попросил он.

— До ночи в овраге посидим. И тогда в хату тайком. Дожились. В свою хату как воры, — с укором проговорила крестьянка и посмотрела на Рябчикова.

— Да все наладится, Малаша. Придет время — и мы их турнем.

— Эх, быстрее бы! — вздохнула она.

Маланка была в меру полная, лицо миловидное, румянощекое.

— Рассматриваешь? — усмехнулась женщина.

— А ты красивая!

— А твоя жена чернявая или белая?

— Белая.

— Когда я в школу ходила, то жалела, что не белая, — призналась Маланка.

— Почему?

— Да глупая была. Ты же знаешь, какие фильмы крутили у нас? «Трактористы». Марина там белая. «Богатая невеста». Опять блондинка. А «Музыкальная история»? Клаву помнишь? И она блондинка. А «Девушка с характером»? Тоже. Вот и хотелось стать блондинкой, — засмеялась Марина.

— А муж твой?

— Черный как галка. За русым убивалась, а вышла за черного. А вот и они идут, — кивнула Маланка на дорогу, — Марина и твой осетин.

— Хорошо, что вдвоем, — обрадовался Рябчиков. — Марине можно доверять?

— Мы ссорились иногда. Но это на работе, давно. Я заметила, наш председатель давал ей больше суперфосфата. Не стерпела, сказала ему и ей. Самой ныне смешно, из-за какой мелочи спорили… Марине можно верить, как и мне.

Шмель кинулся обнимать Рябчикова.

— Братишка! Мы на свободе. Ну теперь держитесь, фашисты!

— Приди в себя хоть, — сказала Маланка.

— Конечно, придите в себя, — сказала и Марина.

— Верно, — согласился Рябчиков, — как говорили у нас на заставе: «Работы хватит, лишь бы не ленились…»

— Что наши думают о нас? — внезапно спросил Мукагов. — Конечно, думают, что нас убили или мы в плену.

— Наверное, хорошие были ребята с вами? — внезапно спросила Марина. — Мы тоже на границу лучших провожали.

— А немцы в селе есть? — спросил Рябчиков.

— Гарнизон. И полицаи. Там один такой проворный, — сказала Маланка. — К Марине все пристает.

— Верный пес у них, — с горечью добавила Марина. — Откуда такие берутся!

— А ты, Марина, как с ним управляешься? — спросил Рябчиков.

— Я ему уже дала затрещину.

— Шайтан! — с горячностью воскликнул Шмель. — К такой женщине лезет, продажная шкура!

— Сказал, все равно добьется своего и не силой, а убеждением, — продолжала Марина. — Умника корчит из себя. Университет закончил.

— Мы одного такого встречали в «яме». Исчез потом куда-то. Не Вадим ли его звать? — спросил Василий.

— Видимо, он. Жаль, не прикончили там, — сказал Мукагов.

Когда порядком стемнело, пошли огородами к Маланкиному двору. Вдали звучали автоматные очереди. В звездном небе гудели самолеты, их гул тянулся на запад.

— Наши…

7

Вокруг Киева неумолкаемо грохотали пушки, бахали зенитки на площадях, в скверах и на днепровских склонах. В небе гудели бомбардировщики, с ревом вздымали вверх, падали вниз истребители, иногда оставляя за собой черный хвост дыма. Казалось, кроны каштанов, лип, кленов стали серыми и желтыми не от сентябрьской поры, а от огня и пыли взорванных бомб, снарядов, тех шестнадцати эшелонов боеприпасов, которые выпустил по Киеву гитлеровский генерал Бранд.

Полковник Шаблий дневал и ночевал в Управлении по руководству партизанскими отрядами. Ежедневно к нему стекались сообщения из штаба 5-й армии, воевавшей на западе и северо-западе от столицы. Сообщения поступали по рации, телефону, приносили их и связные, переходившие линию фронта.

Прибыл посланец из партизанского отряда, который действовал на юге от столицы. Это была молодая женщина в сером жакете. Обувь стоптанная, в пыли.

— Товарищи прислали узнать, как действовать дальше? — коротко спросила партизанка.