Павел Автомонов - Каштаны на память

• Название: Каштаны на память
• Автор: Павел Автомонов
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1985

Герои нового романа украинского писателя, участника Великой Отечественной войны, разведчика-парашютиста, известного всесоюзному читателю по книгам «Когда разлучаются двое», «Так рождались звезды», — пограничники, первыми отражавшие вероломное нападение фашистских войск 22 июня 1941 года на советскую землю. Напряженные бои на границе, горький путь отступления, героическая оборона Киева, партизанские действия на Полтавщине, выход советских войск и украинских партизанских отрядов на правый берег Днепра — вот основные этапы описанных в романе событий. Книга рассчитана на массового читателя.

---

— Видно, так нужно, раз отзывают нас на восток, Авксентиевич, — сказал Опенкин. — Жаль разлучаться с вами.

— И мне. Хотелось бы с вами, хлопцы, пройти всю войну до самого Берлина, — сокрушался секретарь райкома.

— И дойдем! — заверил Шмель Мукагов. — Недаром же мы с лейтенантом Рябчиковым для начала отобрали у их полка знамя со свастикой и порвали его на портянки еще под Киевом.

9

После боя под Малой Обуховкой штурмбаннфюрер Вассерман убедился, что действовать нужно осмотрительнее, используя даже скверную погоду, когда во время метели партизаны идут в села поодиночке или отдельными группами — в разведку, за продовольствием или просто погреться. В засады он посылал по два, по три взвода хорошо вооруженных солдат и полицаев, которые были проводниками.

Вскоре был убит из засады секретарь Миргородского райкома партии Григорий Авксентиевич. «Умру, а не отступлю с родной земли!» — сказал он пограничникам на прощание, и слова эти были девизом его жизни. Команды штурмбаннфюрера Вассермана продолжали поиск партизанских отрядов, дислоцировавшихся на север от железной дороги Киев — Харьков. Особенно старался Вассерман найти следы пограничников, чтобы отомстить Опенкину за нападение под Малой Обуховкой, когда немцы недосчитались нескольких сот солдат. Отряд Опенкина интересовал немецкое командование еще и потому, что он был причастен к многочисленным взрывам в Харькове и на окрестных коммуникациях, и, наконец, к радиоминам на аэродроме.

Вот так, вынюхивая, выслеживая отряд Опенкина, штурмбаннфюрер наскочил на след от саней с высокими и узкими полозьями. Сани эти заинтересовали Вассермана, так как до сих пор партизаны ездили обычными санями с широкими полозьями. А под Малой Обуховкой Опенкин, как выяснилось потом, даже замел следы от саней ветвями. «Вот это сюжет! Может, тут проехал сам секретарь обкома?» — подумал Вассерман и немедленно послал разведку по следу. Гонка продолжалась недолго. Через каких-то полтора километра солдаты дали знак, что к ним может подойти сам штурмбаннфюрер. От удивления он чуть не выронил бинокль. На санях, застеленных цветастым ковром, сидел человек в пальто с большим воротником и держал на коленях развернутый рушник. На рушнике бутылка, чарка, закуска. Оружие — автомат — висело на спинке саней. Человек выпил чарку, вторую и начал аппетитно закусывать, вытирая губы рушником. Вокруг стояли люди, вооруженные винтовками. «Это его охрана!» — потирал Вассерман руки в предвкушении удачной охоты.

Тем временем около саней разгорелся спор.

— Позор так воевать, как мы! — крикнул кто-то из охраны.

— Помилуй бог! Он еще и разглагольствует! Да если бы не я, от вас под Малой Обуховкой и мокрого места не осталось бы! А вы живы и здоровы! Растает снег, мы заживем! — отчитывал подчиненных и обосновывал свою стратегию и тактику Пужай.

— А когда нам можно перекусить? — спросил второй.

— Помилуй бог! Не могу же я есть и крутить головой туда-сюда, не идут ли немцы… Пища — вещь деликатная, — и Пужай продолжал жевать кусок баранины. — Секретарь райкома партии и тот погиб. А вы под моим началом так всю войну пройдете. Следили бы, понимаешь, за дорогой как следует!

Пока шла эта перебранка, каратели разделились на три группы, потом громко крича и стреляя из автоматов, атаковали сани и их сопровождение. Кто-то из охраны сделал два или три выстрела. Некоторые сразу же умолкли навсегда под автоматными очередями немцев. Пужай, хлопая глазами, машинально вытирал руки, потом решительно поднял их вверх.

— Помилуй бог! Сдаюсь, господа немцы! Без сопротивления. Автомат мой вот! — мотал он головой вниз и немного вбок.

Вассерман, заложив руки за спину, самодовольно сказал:

— Картина! Я непременно напишу этот сюжет и подарю фюреру!

— Хайль Гитлер! — загорланили солдаты. Пужай на всякий случай тоже выкрикнул:

— Хайль Гитлер!..

Однако Вассерман сделал вид, будто не расслышал то, что выпалил со страху человек на санях, и спросил совершенно серьезно:

— Вы Опенкин, командир объединенного отряда?

— Помилуй бог! — залепетал Пужай, впервые подумав, что эти слова сейчас как раз кстати. — Помилуй бог! Никакой я не Опенкин! Мне с ним всегда было не по пути.

— Вы секретарь Полтавского подпольного обкома партии? — снова спросил Вассерман, которому так хотелось, чтобы в этих санях сидел кто-нибудь из известных партизанских руководителей.

— Что вы?!

— Но вы же сказали, что с Опенкиным вам не по дороге. Вы встречались с ним?

Пужай опустил голову. И не потому, что ему не хотелось говорить правду. На него пристально смотрел один из бойцов его отряда, уже разоруженный и связанный. Пужай в этот момент прощался с остатками своей совести. Что совесть? Ему надо жить! Вот так помолчишь с минуту — и тебя на виселицу.

— Все отдам, только не убивайте! — внезапно завопил Пужай, сбрасывая с себя пальто и протягивая его Вассерману, но Вассерман остановил прыткого толстяка рукой. Этот жест подбодрил Пужая, и он забормотал, глотая слова: — Я Опенкина знаю… Знаю и этих пограничников-чекистов. Еще с прошлой осени, когда ваши славные немецкие войска подходили к Киеву. Помилуй бог! Я душой всегда больше ваш, вполне лояльный. Давно бы сам перешел к вам, да так боялся, что эти выродки убьют! — кивнул он на свою охрану.

Вассерман понял, с кем он имеет дело. К сожалению, ни Опенкин, ни секретарь подпольного обкома не попались в его когти. Но и то важно, что этот тип знает и того и другого, и, определенно, еще многих. Такой пригодится. Только нужно больше страху на него нагнать.

— Если бы ты был офицером Красной Армии — это одно дело. Но ты партизан, бандит — таких сразу уничтожают! — провел Вассерман пальцем по шее.

— Помилуй бог! Да какой я партизан! Я не убил ни одного немца. Я только питался за счет большевистского населения. Ждал момента, чтобы к вам перемахнуть, — умоляющим голосом говорил Пужай, сердце которого уже нырнуло в самые пятки.

Когда каратели с пленными партизанами выехали на шоссе, по которому взад-вперед проносились машины, и угроза любого нападения партизан была исключена, штурмбаннфюрер облегченно вздохнул. Он был таким же трусом, как и бывший старший лейтенант Пужай.

Вдруг он приказал остановить «мерседес». За ним остановились и грузовые машины с крытыми кузовами, в которых ехали пленные.

— Как они тут? — спросил Вассерман у конвоиров.

— Волками смотрят на своего недавнего командира. Особенно эти вот двое, — показал конвоир на пленных.

Двоих партизан вытолкали из машины. Штурмбаннфюрер вынул парабеллум и выстрелил им в головы.

— Все. Можете ехать дальше, — приказал он, пряча пистолет. — Орднунг! Порядок. Настоящий сюжет для картины.

Вассерман теперь перестал опасаться, что кто-нибудь из пленных прибьет или задушит такого ценного «языка», как Пужай. Так безопаснее. Так надежнее.

«Помилуй бог! — прошептал Пужай, когда штурмбаннфюрер вернулся в легковую машину. Он боялся даже дух перевести, так напугали его выстрелы Вассермана. — Но ведь он ради моего спокойствия застрелил их. Я им нужен. Это факт. Вот когда пригодились мои встречи с пограничниками!.. А я ж их и ненавидел, будто знал, что эта ненависть нужна будет, чтобы оправдаться перед немцами! В жизни, понимаешь, как на долгой ниве…»

И вдруг Пужай улыбнулся, как бы найдя что-то давно потерянное. Жестокий расстрел Вассерманом двух пленных партизан неожиданно принес Пужаю облегчение: он отделался еще от двух свидетелей своей окончательной измены.

Уже больше месяца прошло с того времени, когда Андрей Стоколос, передавая важную радиограмму, из-за плохого режима работы потребовал замены оператора, а Леся Тулина никак не могла успокоиться. Собственно, нервничать она начала, как только приняла первые десять цифровых групп (Андрей давал по десять, а потом выжидал, не повторить ли какую). Цифр, которые приходилось повторять, становилось все больше — передатчик Андрея слышался все хуже и хуже. «Может, у них низко антенна?» — подумала девушка. Пока что ей и в голову не пришло, что у Андрея плохо с радиопитанием. И вдруг его просьба посадить на вахту «OP № 1». Это укололо в самое сердце: где же чувства у Андрея, в которых он так пылко заверял ее? Так безжалостно скомпрометировать ее перед всей школой радистов, в глазах вот этих трехсот курсантов вместе с минерами, которые, конечно же, узнают, что Тулина не сумела принять важную радиограмму из вражеского тыла… Одно мгновение, а сколько в течение его пережито, передумано… Андрей представился Лесе нетерпеливым, невоспитанным, неискренним. Разве можно так — словно обухом по голове.

Леся чуть не разрыдалась, приняв «OP № 1». Но на ее счастье или несчастье рядом стоял Илья Гаврилович, сразу же прочитавший этот сигнал. В начале сеанса она сообщила, что передает именно Андрей, и Веденский, мгновенно осознав ситуацию, вдруг приказал: