Сергей Семенов - Тиф

• Название: Тиф
• Автор: Сергей Семенов
• Жанр: Советская классическая проза

---

Голова Наумчика слабо кружилась. Сердце как-то растягивалось. Но деятельный мозг, привыкший к постоянной работе, все подмечал и на все реагировал.

Наумчик шел мимо базара, смотрел на его мертвую суету и думал, что каждый город Советской России до сих пор живет двойной жизнью: советской и обывательской и что эти обе жизни никак не могут слиться в одну, могучую и цельную…

…– да, да, они часто даже враждебны между собою… где, где причины этого разлада?

Госпиталь, куда направлялся Наумчик, находился за городом, в верстах двух с половиной, у самого вокзала. От города вокзал отделяли поля, прорезанные шоссейной дорогой.

Выйдя за город на это шоссе, Наумчик почувствовал, что в голове вдруг стало пусто. И тотчас же до сознания дошли ощущения боли в сердце и слабости в ногах. Инстинктивно сопротивляясь им, Наумчик оглянулся вокруг ищущими глазами, чтобы на чем-нибудь остановить свое внимание. И как-то с готовностью отдался впечатлению от красоты окружающей картины…

…– как хорошо… небо и поля словно лирическое стихотворение гениального поэта… – Он усмехнулся своему сравнению. – А где то идет война…

С той же внутренней готовностью и жадностью он стал рисовать себе образы войны. И это удавалось как-то необычайно легко. Он совершенно забыл о боли в сердце и слабости в ногах. Образы проходили перед ним сверкающие и яркие, в красках крови и огня. Гигантские наступления, кошмарные отступления… период колоссального напряжения революционной энергии и кошмарные отступления сменяются еще более сверкающими наступлениями…

…– да, да, для этого мало технических средств… тактического, стратегического уменья воевать… Революция, в пламени которой сгорает одна шестая часть света, должна сжечь и остальные пять шестых.

И вдруг внимание его привлекли вереницы экипажей, потянувшиеся по шоссе. Очевидно, пришел пассажирский поезд. Проехали какие-то дамы со множеством чемоданов и в больших элегантных шляпах. Наумчик, ткнувшись взором в эти шляпы, вдруг рассердился…

…– Такие несообразные с этим небом и с этими полями…

И рассердившись, сразу обмяк и обессилел. Голова закружилась так, что должен был остановиться. Мгновенно понял, что в горле пересохло, что кровь пульсирует с такой силой, что вызывает ощущение разрыва. И всего сильнее ощущение разрыва – в сердце.

Он глотнул воздуху и подбодрил себя. Но через полчаса убедился, что не может итти далее. Ноги подкашивались. Концы пальцев на руках кололо холодноватыми иголками. По бедрам бежал холодок. Наумчик сел на пень и бессильно засмотрелся на небо.

Мимо проехал какой-то священник и с любопытством посмотрел на него.

Наумчик, не смотря на священника, почувствовал его взор и перевел глаза от огромного круга неба на концы своих пыльных ботинок.

Около ботинок кустики зеленой придорожной травы. И вдруг Наумчик почувствовал, что бесконечно устал, что сейчас самое важное для него это лечь вот в эту придорожную траву и лежать не шевелясь ни одним членом и смотреть в высокое небо.

Но едва к обессиленному сознанию прикоснулось это ощущение, он весь загорелся ярким чувством живого протеста. Его можно было сравнить только с тем чувством, которым он вновь увлекал поколебленные ряды красных солдат, когда они, отхлынув от линии противника, неуверенно топтались на месте.

– Как не стыдно, как не стыдно? – пробормотал он.

Вскочил и быстрым шагом пошел.

Вот и госпиталь, а он совершенно бодр. Даже боль в голове исчезла. Нет ни покалываний в пальцах, ни боли в сердце от переполняющей его крови и чувств…

X.

Так же бодро входит во двор. Двери в барак – настежь. От земли ведет 6-8 ступеней. Шагает через две ступени и не чувствует слабости.

Приторно-аптечный запах обдает в приемной. Комната почему-то большая, как пустыня, и вся зыблется туманом. Но налево как-то особенно четко и нудно приклеился к стене полированный ящик телефона и под ним мерцает блестящая полукруглая чашка звонка. Провода черной ниткой ползут по стене вверх и теряются в бесконечности пустыни. У телефона столик дежурного. Лицо дежурного тоже в тумане, но болезненно сверкают ярко-рыжие толстые усы и горят нечеловечески-блестящие глаза…

И где-то, в потаенной глубине, на самом дне сознания, копошится бесформенное, неотчетливое удивление. Наумчик бессознательно напрягает мысль, чтобы ощупать это удивление и вдруг замечает, что нечеловечески-блестящие глаза придвинулись к нему близко-близко и он сам говорит в их сверкающую глубину отчетливо:

– Наумчик, Андрей Сергеевич, – военком N-ского полка.

– Присядьте… вы будете вторым номером…

Наумчик засмотрелся, как вздрагивают и шевелятся при этих словах ярко-рыжие усы. Вдруг сам вздрагивает от внезапного отвращения: зубы под ярко-рыжими усами неопрятны…

…– Человек медицины…

Наумчик отвернулся и сел. Комната уже совсем не бесконечная и телефон такой, как все телефоны… Неожиданно мимо проходит доктор. Он в халате.

Мысль начинает привычно развертываться. Наумчик усиленно всматривается в лицо доктора. По своему обыкновению старается определить, что перед ним за доктор, и что за человек и о чем он думает.

Лицо доктора видно совершенно ясно. Голубые впалые глаза – нравятся; истомленное, серьезное лицо – тоже…

…– Он хороший человек и хороший доктор… а Толстой не прав…

Наумчик вдруг почти дословно припоминает описание доктора в смерти Ивана Ильича: "… ожидание и важность напускная, докторская… постукиванье, выслушиванье и вопросы, требующие вперед определенного и очевидно ненужного ответа и значительный вид, который говорит, что у нас, мол, все несомненно и известно, все устроим одним манером и для всякого человека, только подвергнитесь нам"…

Мысли Наумчика раздвоились. Он укоряет Толстого за то, что тот не прав, и одновременно очень интересуется вопросом, почему описание вспомнилось так ярко, почти дословно. И тут же находит ответ:

– Мышление обострилось оттого, что повышена температура…

– Товарищ Наумчик…

Это вызывают к врачу.

Наумчик подходит и хочет подробно рассказать все признаки недомоганья. Доктор внимательно всматривается в его лицо и неожиданно останавливает:

– Не надо, не надо, голубчик… вот термометр, измерьте температуру и покажите руку.

Наумчик протягивает ладонь.

– Нет, нет, засучите рукав…

Седеющая голова доктора, с пробором до затылка склонилась над протянутой рукой. Наумчик сам видит, что сухая блестящая кожа его руки усеяна розоватыми пятнышками.

– Позвольте, товарищ, термометр…

Доктор посмотрел, и ярко вспыхнул изумленный вскрик:

– Голубчик! Да у вас сорок и два!.. Несомненный тиф! Да как вы еще притащились сюда?..

Нестерпимо сверкающий свет блеснул в голове. Где-то в черном пространстве проскочили гигантскими красными цифрами "сорок и два". Потом все скрыло огромное высокое небо. И оно покачивалось от края до края. Страшная боль разорвала сердце. Еще уловилось мгновенное колотье в пальцах… И необорная, безбрежная усталость сразу проникла во все атомы тела. Ноги подкосились и все погасло…

XI.

Вне Наумчика суетливо и быстро пробегало время. Наумчика раздевали, стригли ему волосы, мыли, опять одевали в больничное белье. Он лежал неподвижно с исхудавшим вдруг лицом и закрытыми глазами. Не было даже бреда.

Прошло четыре часа.

XII.

Глаза раскрылись на мгновенье и сейчас же опять закрылись. На черном экране сознания слабо отразилась горящая под абажуром электрическая лампочка. Небольшая, белая, высокая комната, опущенные наглухо желтые шторы. Абсолютная тишина тонко прозвенела серебряным колокольчиком и опять погасло все.

XIII.

Он опять открыл глаза и странно знакомое, точно тысячелетней давностью, впечатление белой комнаты, с опущенными шторами на окнах, горящей электрической лампочки снова порхнуло по сознанию и укрепилось в нем. И вдруг впечатление словно сдуло. Все внутри наполнилось напряжением.

Сразу вспомнилась вся сцена с доктором. Мозг заработал, как хорошо налаженная машина. Мысли-картины понеслись, обгоняя друг друга.

Неожиданно понял, что в палате лежит один. Слева у изголовья проступил столик. На столике – молоко, жидкая молочная каша, графин с водой, звонок и какие-то номерки.

С самого момента пробуждения Наумчик не может отделаться от смутно висящего в сознании какого то еще неосознанного ощущения. И только теперь он остановил свое внимание на этом. Мысль напряглась в неуловимом усилии, и он понял, что неосознанное ощущение есть ощущение необыкновенного удобства и комфорта тела.

– Значит, пока лежал как колода, вымыли, выбрили и надели чистое белье… – улыбаясь подумал он и с наслаждением потянулся в кровати.

…– Теперь позвонить…