Дмитрий Мищенко - Нина Сагайдак

• Название: Нина Сагайдак
• Автор: Дмитрий Мищенко
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1970

Когда город Щорс, на Украине, был освобожден от немецко-фашистских захватчиков, бойцы Советской Армии прочитали в камере смертников гитлеровской тюрьмы нацарапанные на дверях слова: «За Родину, за Правду! Кто будет здесь и выйдет на волю — передавайте. Нина Сагайдак. Шестнадцать лет. 19.V—1943 г.».

Она не смогла вырваться из вражеского застенка. Но Нина продолжает жить среди нас.

Имя Нины Сагайдак стало известно многим, особенно пионерам.

Однако о жизни и борьбе юной героини знали немногие. Случилось так, что ее подпольная работа была известна лишь людям, под непосредственным руководством которых она работала. Большинство из них погибло. С ними исчезла память о подробностях борьбы в оккупированном Щорсе.

Но не погиб в памяти людской подвиг щорских подпольщиков в годы оккупации. По следам этого подвига и шел автор повести, известный украинский писатель Мищенко Дмитрий Алексеевич.

Повесть — на русском языке издается впервые — написана на документальном материале, но как и во всяком художественном произведении, здесь подлинные события переплетаются с художественным вымыслом и раскрываются автором с большой достоверностью.

---

— Вы балерина Нина Сагайдак? — спросил один из немцев, когда они вошли в комнату и сели на предложенные стулья.

— Какая я балерина… — смутилась девушка, — просто танцую.

— Мы видели, — отозвался высокий, — фрейлейн прекрасно танцует. Очень красиво.

Второй заговорил на какой-то малопонятной смеси из немецких и украинских слов.

— О-о, у фрейлейн прекрасная библиотека!

Немцы подошли к этажерке и, не спрашивая разрешения, начали перелистывать книжки, бросая их после просмотра на пол.

Затем высокий что-то сказал второму гестаповцу, и тот, подойдя к кровати Нины, быстро сдернул одеяло и простыню, аккуратно прощупал подушки и матрац, свалил все в кучу на пол. Потом тщательно простучал стены комнаты, сорвал застекленные фотографии отца Нины и учащихся, сделанные, когда Нина была еще в пятом классе. Кряхтя, стал срывать с них подклейку, чтобы отделить стекло от фотографии, но в это время его окликнул высокий. Он держал в поднятой руке вытянутую из книги листовку, которую накануне Володя Янченко передал Нине.

Вдвоем гестаповцы стали рассматривать листовку.

— Она! — коротко бросил высокий.

— Да? Это очень хорошо, — ответил другой.

— Итак, милая фрейлейн балерина Сагайдак, — снова заговорил высокий, — я вижу, что вы занимаетесь не только танцами.

Нина молчала.

— Где еще имеются у вас такие же листовки? Вам стоит сказать об этом, чтобы не пришлось переворачивать весь дом. Подумайте, какие неудобства это повлечет для вашей бабушки и ее младших внуков.

— Нет у меня больше никаких листовок, — угрюмо и очень спокойно ответила Нина.

— А где вы взяли эту?

— Нашла на улице.

— Где именно на улице?

— Не помню.

— Ну, это не так важно сейчас. Выясним потом, — сказал высокий офицер.

Он уселся на стул, закурил сигарету и улыбнулся. Видно, был доволен результатами обыска, что-то быстро сказал коренастому. Тот прошел в комнату, где находились Лидия Леопольдовна, Толя и Ляля. Сноровисто, ловко он перетряхнул матрацы, подушки, постельное белье, открыл шкаф, выдвинул ящики комода и выбросил оттуда все на пол, простучал пальцами стены, осмотрел доски пола. Затем засветил электрический фонарик и спустился в подпол.

— Ничего нет, кроме картофеля, — сказал он, вылезая оттуда.

Высокий поднялся.

— Собирайтесь, балерина, — сказал он, саркастически улыбаясь, — вы пойдете с нами и там расскажете о своих занятиях, вероятно очень далеких от балета.

Нина накинула свое старое пальтишко. Какое-то мгновение она смотрела на бабушку, застывшую от потрясения. Лидия Леопольдовна сидела на стуле, прижимая к себе Лялю. За спиной ее стоял Толя, глядел на сестру не по-детски серьезными, широко открытыми глазами.

«Как хорошо, что они не плачут», — неожиданно подумала Нина. И вдруг к горлу подкатился тяжелый ком. Она с трудом перевела дыхание, шагнула к бабушке и детям, поцеловала их, резко повернулась и пошла к двери.

Первым вышел высокий гестаповец, за ним Нина, последним тот, что перевернул все вверх дном в маленькой квартире Сагайдаков.

Лидия Леопольдовна продолжала безмолвно смотреть перед собой, застывшая, окаменевшая от горя…

XIII

Нина сидела на грубо сколоченных нарах в тесной, донельзя переполненной камере.

Как ни странно, но из всех находившихся здесь не было ни одного жителя Щорса. Вероятно, именно поэтому к новенькой отнеслись довольно сдержанно. Похоже, что удивились ее появлению. В глазах был один и тот же вопрос: «Кто ты? Как и за что попала сюда?»

И девушка поняла эти молчаливые вопросы. Она мучительно покраснела, увидев, что через несколько минут женщины стали шептаться. «Обо мне, наверно», — подумала Нина и опустила глаза. Потом кто-то подошел. Нина подняла голову и увидела перед собой девушку года на два-три старше ее.

«Неужели наша, городская?» — мелькнула мысль, но память ничего не подсказала.

— Не узнаешь? — Девушка приветливо улыбнулась. — А я узнала тебя.

— Правда? — удивилась Нина. — Я не могу тебя припомнить.

— В Рудне ты была в позапрошлом году?

— А как же! Мы там недели две жили.

— Вот видишь! А я из Рудни. Про Луданник Софию, может, слышала?

Нина хотела сказать, что в Рудне она за ворота почти не выходила и знакомств там не заводила, но промолчала, а потом ответила:

— Это было так давно. Может, и слышала, да забыла. А как там бабушка Оксана? Здорова? Как она живет?

— Как и все теперь: живет, а как живет, никто не ведает.

Нашелся один-единственный человек, еле знавший ее, но Нине сразу стало легче в этих мрачных, закопченных стенах, среди десятков незнакомых людей. Да и люди, услышав, что новенькую знает София, окружили Нину со всех сторон, забросали вопросами.

— Стоит еще наша Турья, не сожгли ее?

— Нет, об этом не слышала. Если бы такая беда случилась, то в городе стало бы известно, ведь это рядом.

— Скажи, девушка, — допытывалась другая, — когда тебя вели сюда, не видела ты около тюрьмы людей с передачами?

— Видела.

— И много их?

— Да, порядочно.

— Быть может, там и моя старенькая приплелась… Не слышала, из хутора Заводского никто не откликался?

— Нет, не слышала. А вы все из ближних сел? — спросила Нина.

— Не все из ближних, но все селяне.

— За что же согнали вас сюда?

— Каждого за свое, — ответила София Луданник. — Нас с Ганнусей, — она показала на молодую девушку, что спрашивала про бабку с хутора Заводского, — у одного дядьки на чердаке схватили. Пришли мы с нею в город, на базар, и попали под облаву. Деваться некуда, вот мы и спрятались на чердаке дома около базара. Ну, а полицаи нашли, стащили нас оттуда да в тюрьму. А тех, — она показала на девушек, которые, обнявшись, слушали их беседу, — в лесу схватили. Много и таких, которых гнали на работу в Германию, а они поудирали — кто по дороге в город, кто из вагонов. Так что каждого — за свое, а всех — ни за что ни про что.

Нина вглядывалась в окружающие ее лица.

— Ну, а тебя за что? — спросила София.

— Я и сама не знаю, — покраснела Нина, — может быть, завтра скажут…

Спать укладывались под вечер. София Луданник уложила Нину с собой.

Но не спалось девушке на твердых и грязных нарах. Тюрьма постепенно затихала. Послышалось сонное дыхание Софии, а потом изредка стук, глухой мужской кашель за стеной. Прижавшись к новой подруге, Нина думала, думала… Немцы, видимо, полагают, что расклеенные по городу листовки — дело ее рук. Но почему? Ведь во время обыска у нее нашли только одну листовку — ту, что дал Володя.

Может быть, все-таки кто-нибудь видел ее, когда она расклеивала их по городу… О чем же будет идти речь завтра на допросе?

Допросы… Сможет ли она держаться так, чтобы молчать о своем участии в подполье, не выдать других? Вот что главное! Правда, она никого не знает… Единственный человек, которого она знала по подполью, уже ушел из жизни. Володи нет…

Как глупа была она тогда, когда сердилась и упрекала тетю Олю и Володю, что ей, мол, не обо всем говорят, не доверяют. И как хорошо теперь, что она не знает, где подпольщики, что они делают, кто они… Да, это очень хорошо: ничего не знать… Во всяком случае те, которые остались на свободе, не будут подозревать ее в измене.

Нина повернулась на другой бок, и снова потекли бесконечные думы… Что теперь будет с бабушкой, Толей, с маленькой Лялей? Как они будут жить без нее, без ее помощи… Может, товарищи помогут им, как раньше делали тетя Оля и Мария; может, теперь Анна Федоровна поможет… А мамочка, бедная мамочка! Что будет с ней, когда она узнает о судьбе Нины… И где она сейчас — в Ленинграде или выехала оттуда? Блокада прорвана, могла и выехать. А впрочем, куда она поедет, если наш город оккупирован немцами?

До войны Нина так любила ездить с мамой в Ленинград! Папа работал на железной дороге, а мама — в железнодорожной школе, и потому они дважды в году имели возможность бесплатно поехать в любой уголок Советского Союза. В Ленинград они с мамой обычно отправлялись на зимние каникулы. Мама говорила, что Ленинград ей больше всего нравится зимой, когда можно доходить по театрам, увидеть игру замечательных актеров.

Выезжали, они накануне Нового года. Дядя Вадим всегда дарил Нине билет на новогодний праздник. Однажды поезд запоздал, и на елку они поспешили прямо с вокзала. Сопровождали туда Нину мама и дядина жена — тетя Валя… Веселая и ласковая тетя Валя… Она познакомила ее с несколькими девочками и отпустила в компанию ребят потанцевать вокруг елки. Ах, какие веселые игры затеяли они тогда! Нина быстро освоилась в этом огромном зале и очень веселилась с новыми подружками. Когда после праздника мама и тетя Валя спросили, как ей понравилось на елке, Нина сказала: «Ах, как хорошо! Как никогда в жизни!»