Анастас Микоян - Так было

• Название: Так было
• Автор: Анастас Микоян
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Помню, как внимательно слушал Ленин Луначарского и всех выступавших депутатов. На его лице можно было увидеть какое-то особое внутреннее удовлетворение от того, что и как говорил Луначарский.

После этого памятного выступления Луначарского я встретился с ним и с Максимом Горьким в домашней обстановке у вдовы Степана Шаумяна - Екатерины Сергеевны.

Инициатором встречи был легендарный Камо. Незадолго до этого он познакомился с Алексеем Максимовичем и сразу проникся к нему горячей симпатией. Горький ответил Камо взаимностью. Не случайно один из самых лучших очерков, в котором талантливо воссоздан обаятельный образ Камо, написан именно Алексеем Максимовичем. С Луначарским Камо связывала старая дружба.

В те трудные, холодные и голодные дни Камо решил порадовать друзей и по кавказскому обычаю лучше угостить их. Он знал, какие вкусные армянские блюда умела готовить Екатерина Сергеевна. Как-то он пришел к ней и сказал: "Если я достану все, что нужно, вы приготовите нам хороший плов и свои тающие во рту слоеные пирожки?" Екатерина Сергеевна, конечно, согласилась, но с недоумением спросила: "Камо, а где же ты достанешь продукты?"

Не знаю, где и как, но Камо раздобыл рис, мясо, масло, муку. У друзей, только что приехавших из-за границы, он достал даже две бутылки французского коньяка.

И вот в назначенный день, взяв у Авеля Енукидзе машину, Камо стал свозить гостей к Екатерине Сергеевне. Сначала Алексея Максимовича и Луначарского, потом Миху Цхакая, Филиппа Махарадзе и Сергея Яковлевича Аллилуева. Немного позже приехал и Енукидзе.

Присутствие Горького на квартире семьи Шаумяна не было случайным. Дело в том, что Шаумян любил и очень высоко ценил Горького. В работе Лондонского съезда партии участвовали как Шаумян, так и Горький. Несомненно, они там встречались. Горькому хорошо была известна выдающаяся роль в революции члена ЦК и чрезвычайного комиссара Кавказа Шаумяна как при царском режиме, так и после его свержения и его трагическая участь. Поэтому Горький питал симпатию к семье Шаумяна.

Пока Камо собирал гостей, Алексей Максимович и Анатолий Васильевич сидели в комнате и оживленно беседовали. Тут же были Лев Шаумян и я. Горький неторопливо и, как всегда, обстоятельно говорил о молодых писателях и внимательно прислушивался к рассказам Луначарского о литературных делах. Надо сказать, что к Анатолию Васильевичу Горький относился с большой теплотой и уважением.

В их разговоре я не участвовал, пока ко мне не обратился с вопросом Горький: "Вы, кажется, недавно с Кавказа? Что там происходит в литературной жизни?"

Откровенно говоря, я смутился, так как ничего не мог ему ответить: мне тогда не приходилось близко сталкиваться с литераторами. Выручил Лев Шаумян, рассказав о Василии Каменском, Сергее Городецком, Рюрике Ивневе, с которыми он встречался в Тифлисе. Шаумян говорил, что эти поэты часто выступают с лекциями, читают свои стихи, в общем, ведут себя очень достойно и, судя по всему, настроены вполне просоветски.

Тут Екатерина Сергеевна пригласила всех к столу, на котором была расставлена самая разномастная посуда: тарелки, кружки, чашки, стаканы разных цветов и размеров - словом, все, что только удалось ей собрать у соседей.

Вечер прошел очень оживленно и интересно. В течение нескольких часов я внимательно слушал и присматривался к Горькому и Луначарскому, впервые встретившись с ними, да еще в такой непринужденной обстановке. Оба они произвели на меня огромное впечатление, правда, каждый по-своему. Поразили прежде всего и своей эрудицией, и каким-то особым обаянием. Таких людей нельзя было не полюбить.

Последние годы Анатолий Васильевич часто и тяжело болел: у него обнаружилось серьезное заболевание сердца и глаз.

В августе 1933 г., когда ему стало лучше, он был назначен первым полномочным представителем СССР в Испании. Но по дороге в Мадрид неожиданно обострилась болезнь сердца, и Луначарский был вынужден задержаться во Франции. А в декабре 1933 г. с юга Франции, из города Ментоны, к нам пришла печальная весть, что Анатолий Васильевич Луначарский скончался.

Нельзя без волнения читать переписку Анатолия Васильевича со своим единственным сыном (тоже, кстати, Анатолием), опубликованную в "Комсомольской правде". Это на редкость задушевные письма самого близкого друга, любящего и нежного отца, умного и проникновенного воспитателя, педагога.

Сын с честью пронес по жизни эстафету, принятую из рук отца. Будучи человеком широко образованным, совсем еще молодым, он успел проявить себя талантливым литератором. С началом Великой Отечественной войны, молодой писатель комсомолец Анатолий Луначарский добровольцем ушел на фронт. Участник обороны Севастополя, он потом неоднократно находился в опаснейших военных операциях под Новороссийском. За боевые заслуги военное командование наградило Анатолия Луначарского медалью "За оборону Севастополя" и орденом Отечественной войны II степени.

Однако своевременно получить эти награды Анатолий Луначарский не смог: долгое время он считался пропавшим без вести, и только спустя некоторое время удалось установить, что он погиб смертью храбрых в сентябре 1943 г. при высадке десанта морской пехоты в районе Новороссийска.

Обо всем этом я узнал в 1965 г., когда в дни всенародного празднования двадцатилетия Дня Победы над фашизмом мне пришлось как Председателю Президиума Верховного Совета СССР в торжественной обстановке вручать правительственные награды А.А.Луначарского его семье - вдове Елене Ефимовне и дочери Анне Анатольевне Луначарским.

На IX Всероссийской партийной конференции я впервые встретился с Молотовым. Незадолго до этого его отозвали из Нижнего Новгорода, где он был председателем губисполкома, и перевели в Донбасс, там его избрали секретарем губкома.

Мы познакомились. Я сказал, что направлен в Нижегородский губком, и попросил рассказать об обстановке в Нижнем.

Там крупная партийная организация, рассказывал Молотов, в основном состоящая из рабочих. Почти все члены губкома - дореволюционные коммунисты, тоже из рабочих. Но обстановка сложная, резко проявляются местнические настроения: работников из других губерний принимать не желают. Среди партийцев немало случаев морального разложения, злоупотребления спиртными напитками, несмотря на "сухой закон" (тогда в стране были еще полностью запрещены производство и продажа спиртных напитков). В заключение Молотов сказал, что работать в Нижнем мне будет трудно.

То, что он рассказал, показалось мне тогда чем-то противоестественным. В моем сознании как-то не укладывалось, чтобы в организации, состоящей из рабочих, среди коммунистов могла сложиться столь безрадостная обстановка. Но, конечно, возражать я не стал, решил сам во всем разобраться на месте.

* * *

Приехал я в Нижний Новгород в самом начале октября 1920 г. Поезд пришел днем. Телеграммы я никому не давал, и встречать меня было некому. Подхватив чемодан, в котором лежало все мое немудреное "хозяйство", сунув под мышку подушку, завернутую в байковое одеяло, я вышел на привокзальную площадь. Вокруг озабоченные, куда-то спешащие люди. Транспорта никакого не видно. Спрашиваю, где находится губком. Говорят - в кремле. Указали дорогу, и я направился по мощенной булыжником улице - навстречу своей новой жизни.

Шел мимо неприглядных, приземистых, теснившихся друг к другу домов. На их фоне ярким пятном выделялось бывшее здание ярмарки на берегу Оки. На другой стороне реки сверкали купола церквей. У причалов стояли пароходы, баржи. Через Оку наведен разводной понтонный мост. Я шел по его разбитому деревянному настилу, опасаясь, как бы не провалиться в воду. Несколько раз переспрашивал дорогу: путь неблизкий, а транспорта так я и не встретил.

Кремль казался неприступным, как будто только что выдержал осаду. Мимо прошел отряд красноармейцев. Вид у них изможденный и какой-то потрепанный: кто в сапогах, кто в лаптях и обмотках.

Губком помещался на первом этаже большого белого здания, которое громко называлось Дворцом Свободы (бывший дом нижегородского губернатора). Пришел к секретарю губкома Кремницкому. Сложил в уголок пожитки, представился. Подал выписку из решения ЦК партии, пояснив, что ЦК направил меня для работы в президиуме Нижегородского губкома.

Кремницкий поздоровался и спокойно сообщил, что пленум губкома ликвидировал пост председателя губкома и вместо президиума организовал бюро губкома, секретарем которого остался он, Кремницкий, что все посты в бюро губкома заняты. Вот тебе и раз!

Видимо, не желая иметь во главе губкома нового для них работника из Центра и в то же время не рискуя пойти на прямое нарушение решения ЦК партии, местные руководители прибегли к хитрости в виде "организационной перестройки". Сделать это было довольно легко, так как в те времена не существовало единой организационной структуры местных руководящих партийных органов.