Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

• Название: В тени алтарей
• Автор: Винцас Миколайтис-Путинас
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Литовской ССР
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Роман В.Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.

Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.

«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе. Он переведен на многие языки, в том числе и на русский. На русском языке роман впервые вышел в 1958 году.

---

А Васарис с неменьшим удивлением оглядел бывшего калнинского викария и ответил:

— Да и ты сам, как я вижу, оевропеился! Еле узнаешь тебя!

Стрипайтис выглядел довольно неказисто в измятых брюках и тесном пиджачке, который едва на нем сходился; безвкусный галстук был повязан криво, волосы он по-прежнему стриг коротко, под машинку, а на жирном загривке так и остались от воротника сутаны две складки.

Но депутат Стрипайтис, по-видимому, был вполне доволен своей внешностью.

— Когда занимаешься общественной, государственной деятельностью, — пояснил он, — в сутане чувствуешь себя связанным. Если приедешь на митинг, ксендза и слушать не хотят, а то еще и освищут и с бочки стащат, черти! И даже рта раскрыть не дадут. Ты, де, ксендз, оттого и говоришь так! А стоит заговорить мирянину — тотчас развесят уши. Однажды все-таки пронюхали, что я ксендз, и пошла перепалка! Паспорт у меня потребовали. Еле вывернулся…

Он бы долго еще рассказывал о своих злоключениях, но тут запротестовал хозяин:

— Дай ему хоть с другими поздороваться, депутат! Еще успеешь просветить его по части общественной работы и агитационной премудрости.

Васарис стал здороваться с другими гостями профессора, в числе которых был и адвокат Индрулис. Васарис не питал к нему большой симпатии, так как Индрулис отличался мелочностью и придирчивостью. Впрочем, была у него одна особенность, плохо вязавшаяся с его характером: он старался каждому чем-нибудь, услужить и тем самым приобрести право на ответную признательность. Адвокат приветствовал Васариса как сердечного друга.

— Не сдавайся, Людас. Не то они втянут тебя в клерикальные интриги, — шутливо обратился он к Васарису. — Парни они хорошие, и я не прочь водить с ними компанию, но только за выпивкой. Они бы рады Литву подчинить Ватикану!

— Вы и сами не верите тому, что Ватикан может поработить нас, — возразил Стрипайтис. — А вот если бы вы захватили власть в свои лапы, то уж наверное бы в Москву на поклон отправились.

Индрулис иронически улыбнулся и, внезапно рассердившись, отчеканил:

— Москва только пугало для простаков. Прошу привести мне хоть один пример, когда левое крыло повредило национальной политике?

— Всякий либерализм, социализм, атеизм… — начал Стрипайтис, но профессор Мяшкенас, на правах хозяина, встал между ними и обратил в шутку завязавшийся было спор.

— Ну вас в болото, драчуны! Чуть недоглядишь, сейчас же друг друга за вихры! Бросайте спор, пойдемте лучше закусим. Пожалуйте к столу.

За столом Васарис сидел рядом со Стрипайтисом, напротив был Индрулис. Судя по напиткам и закускам, можно было заключить, что живется в Литве не только сносно, но и просто хорошо. Хозяин зорко наблюдал, чтобы рюмки не пустовали, чтобы каждый пил до дна, и тут же наливав снова. Настроение гостей поднималось как на дрожжах.

Стрипайтис пил лихо, Индрулис «поддерживал компанию», старался не отставать и Васарис.

Почувствовав ко всем прилив симпатии, он похвалил Мяшкенаса, который наполнял рюмки.

— Славный ты человек, Антанас, недаром и в профессора попал. Когда-то и я знавал профессора, читавшего курс философии, хотя его настоящей специальностью, говорят, была винософия и винтология.

— Не следовало тебе столько лет шататься по заграницам, — сказал Индрулис, — тогда бы и ты в профессора попал. Преподавал бы какое-нибудь богословие или другую священную науку. Чем ты хуже того же Мяшкенаса?

Васарис расхохотался:

— Я? Богословие?.. — начал было он, но сдержался и только осушил до дна свою рюмку.

— Чертовски изменился! — приглядываясь к Васарису продолжал изумляться Стрипайтис.

— Изменился? Возможно… Ведь я и мое поколение — люди двух эпох. Я вступил в жизнь в переломный момент. Перед войной не успел еще затвердеть в формах того времени, а потом многое изменилось. Все так встряхнуло, что многое пошло прахом.

— Не философствуй! — оборвал его Стрипайтис. — Расскажи лучше, где ты столько времени околачивался?

— Не все ли равно? Ты знал меня одним, теперь видишь другим. Но, кто знает, может, я по существу и не изменился. Прежде ты меня совершенно не знал, пожалуй я и сам себя не знал, только порою угадывал. Что было прежде под спудом, теперь всплыло. За эти годы я нашел себя. Так-то!..

— Черта с два нашел! — скептически промычал Стрипайтис. — Протрезвишься, наденешь сутану, осядешь в приходе и станешь таким же, как был!

— Ну, нет! — Васарис насупился и сердито поглядел не него, откинув со лба непослушную прядь вьющихся волос. — В приход я не пойду.

— Давно ты стал ксендзом? — полюбопытствовал Индрулис.

— Давно ли?.. Погоди… Двенадцать лет, — подчеркивая каждое слово, ответил Васарис. В голосе его прозвучало горькое изумление и сожаление: как быстро прошло столько времени, и всё лучшие молодые годы!

После этого разговора он пил только сельтерскую. Ужин затянулся допоздна. Наконец гости встали, перешли в другой конец комнаты и расположились на диване и креслах за круглым столиком. Они пили кофе с бенедиктином, курили, пошучивали, спорили.

Однако настроение Васариса постепенно падало. Тревога, томившая его в последние месяцы, особенно после весело проведенных часов, и теперь защемила сердце. Рассеянно слушал он подсевшего к нему капеллана и не сразу отвечал на его вопросы.

Между тем время бежало. Васарис поглядел на часы. Было начало первого. Он встал, прошел в другой угол комнаты, просмотрел книги профессора и уже собирался откланяться, когда к нему подошел сам хозяин и дружески взял за локоть. Мяшкенас был заметно озабочен или чем-то недоволен.

— Скажи, Людас, ты после двенадцати ничего не пил?

— Нет. А что?

— Ну, слава богу, — облегченно вздохнул Мяшкенас, — я, видишь ли, вовремя не спохватился и только недавно выпил стакан сельтерской. А завтра, понимаешь, у меня «грегорианка»[162]. Еще два дня осталось. Выручи, братец, отслужи завтра за меня очередную обедню.

Точно когти вонзились в грудь Васариса. Просьба была такой неожиданной, что он растерялся. Ведь он и вспомнить не мог, когда в последний раз служил обедню.

— А капеллан не выручит? — спросил Васарис с надеждой.

— Увы, он тоже пил после двенадцати. А почему ты не можешь? Ничем, кажется, не занят, проспишь часов до девяти или десяти, сходишь в собор, а через полчаса вернешься домой. Неужели это так трудно?

Тут Васарис решился:

— Дело вовсе не в трудности. Но поверь мне, что не могу, попроси кого-нибудь другого.

— Гм… Не думал я, что у тебя может быть такой серьезный casus conscientiae[163], — не унимался профессор. — Но если и так, можно было бы исповедаться по этому случаю. Ведь если не завтра, так послезавтра все равно придется служить обедню. А может быть, тебе не хочется надевать сутану? Так отправляйся как есть, в штатском. Депутаты сейма так и делают.

Но Васарис упрямо стоял на своем:

— Не могу. Думай, что хочешь, проси, чего хочешь, только не этого.

Он видел, что профессор обиделся и растерялся.

— Не можешь, так не можешь. Видимо, Западная Европа сделала тебя таким принципиальным… — и он отошел к другим гостям.

Васарис так и остался с нахмуренным лицом и упавшей на лоб прядью волос. Выждав момент, он попрощался с хозяином. Профессор холодно подал ему руку.

На лестнице его догнал Индрулис.

— И я сбежал. Скучно. Ты где остановился?

— В «Руте».

— Тогда нам по пути. Почему же ты в гостинице?

— Я ведь пока ненадолго, через три дня еду к родным.

— А потом?

— Потом вернусь в Каунас. Меня собираются назначить директором новой гимназии, но еще не пришло утверждение. Кстати, не слыхал — не сдается где-нибудь комната?

— Найти комнату нелегко. Знаешь что, пока можешь пожить у меня. Одна комната свободна. А со временем подыщешь. По возвращении из дому приезжай прямо ко мне.

— Большое спасибо. Вот и прекрасно. А ты живешь один? Не женился еще?

— По правде говоря, собираюсь.

— Самое время. Влюбился?

— Не без того… Что поделаешь… Этой болезнью каждый должен переболеть.

— Кто она? Красавица, богачка?

— Американка[164], братец!.. Познакомлю — сам увидишь. Богатая, у отца трехэтажный каменный дом, а она единственная дочь. Понимаешь, что это значит?

— Ну конечно, как не понять, — двусмысленным тоном протянул Васарис. Ему не понравилось, что Индрулис, по-видимому, более очарован трехэтажным домом, чем самой невестой.

— А собой она какова? — спросил он.

— Ничего, красивая, — довольно спокойно похвалил невесту Индрулис. — Ноги маленькие, стройные, икры точеные. Вот только бюст маловат. Знаешь, мне нравятся женщины полногрудые, хотя они теперь и не в моде. Ну, прости, брат, не сердись! — спохватился он, — я и позабыл, что ты ксендз.

Васарис даже пожалел американку: так цинично разбирал жених ее стати. Однако он продолжал задавать вопросы: