Винцас Миколайтис-Путинас - В тени алтарей

• Название: В тени алтарей
• Автор: Винцас Миколайтис-Путинас
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы Литовской ССР
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1958

Роман В.Миколайтиса-Путинаса (1893–1967) «В тени алтарей» впервые был опубликован в Литве в 1933 году. В нем изображаются глубокие конфликты, возникающие между естественной природой человека и теми ограничениями, которых требует духовный сан, между свободой поэтического творчества и обязанностью ксендза.

Главный герой романа — Людас Васарис — является носителем идеи протеста против законов церкви, сковывающих свободное и всестороннее развитие и проявление личности и таланта. Роман захватывает читателя своей психологической глубиной, сердечностью, драматической напряженностью.

«В тени алтарей» считают лучшим психологическим романом в литовской литературе. Он переведен на многие языки, в том числе и на русский. На русском языке роман впервые вышел в 1958 году.

---

— Не все же погибают. На ком тогда держится вера в народе?

— Вера держится на потребности в вере, на традиции, на обрядах… Если бы народ пробавлялся лишь той верой, которую внушаем ему мы, он бы скоро совсем перестал верить. Конечно, есть и другие ксендзы. Ты съезди как-нибудь к шлавантскому батюшке. Увидишь такого ксендза, на котором вера держится.

Они засиделись до поздней ночи. Грубоватая речь Стрипайтиса своеобразно гармонировала с прямотой его мыслей. Васарис только удивлялся, открыв в нем словно бы другого человека.

Наутро приехали Жодялис и Борвикис на хороших лошадях, запряженных в большие телеги, и уложили имущество Стрипайтиса; сам он, плотно и тепло закутавшись в просторные ксендзовские одеяния, взобрался на сиденье, и подводы выехали со двора. Весь костельный персонал собрался проститься с ним. Настоятель и Васарис махали вслед шляпами, женщины утирали слезы, а Юле плакала навзрыд.

Пока ехали селом, все жители провожали их взглядами.

У окна пивной стоял Вингилас и удивлялся, что ксендза везут не кто иные, как Жодялис и Борвикис.

Вскоре ксендзу Васарису представился случай посетить шлавантского батюшку, о котором он слышал много раз. Случилось ему быть у больного в самом дальнем конце прихода, неподалеку от Шлавантай, и он решил сделать визит к соседу.

Шлавантай — небольшой приход тысячи в полторы душ, так что викария там не полагалось, и «батюшка» ухитрялся один выполнять все обязанности. Всю свою энергию, способности и силы он положил на то, чтобы построить прекрасный полукаменный, полукирпичный костел, которым гордился весь приход.

Потому ли, что на Васариса подействовали все слышанные рассказы, или почему еще, но при въезде в село на него приятно повеяло спокойствием и порядком. Базарная площадь, избы были опрятнее, нежели в других селах, кладбище и костельный двор обнесены красивой оградой, строения настоятельской усадьбы маленькие и уютные. Ни огромной риги, ни хлевов, ни злых собак во дворе.

Его встретил довольно пожилой, но еще крепкий статный ксендз, среднего роста, с лысиной на макушке и весь седой. Васарис сказал, кто он такой и что приехал с целью представиться соседу. Услышав это, «батюшка» несказанно обрадовался и протянул ему обе руки.

— А, ксендз Васарис из Калнинай! Слыхал, слыхал… Весьма приятно, что не забывают меня, старика. Гость в дом — бог в дом. Ну, пожалуйте. Надоело, поди, на телеге, — экий путь-то.

В доме все отличалось аскетической опрятностью и простотой. В зальце стояла софа для остающихся ночевать гостей, столик, жесткие стулья, образ Христа; в спальне, служившей и рабочей комнатой, — кровать с тощим тюфячком, большой, заваленный книгами стол и распятие над ним. В доме калнинского настоятеля тоже не было комфорта, но там царила скупость, а здесь строгий аскетизм, евангельская бедность.

Поговорили немного, и батюшка предложил гостю посмотреть костел. По чистому, выметенному двору они направились к главному входу, который не запирался целый день, и вошли внутрь. С первых же шагов Васарису бросилась в глаза чистота. На полу не было ни соринки, нигде ни пыли, ни паутины. В ризнице — образцовый порядок. Батюшка показал гостю всю немногочисленную, но тщательно содержавшуюся церковную утварь. Повсюду чувствовался зоркий глаз настоятеля и заботливый присмотр.

— Невелик и небогат мой приход, — говорил батюшка, открывая шкаф и столы, — но все необходимое, слава богу, есть. И на народ не могу посетовать. Добрый народ. У других, слыхать, и драки, и ссоры, и пьянство. А у нас мир и благодать.

Когда они вернулись в дом, настоятель усадил гостя на софу, сам сел на стул и стал расспрашивать, что слышно в Калнинай, так как сам никуда не ездил и к нему редко кто забредал. Васарис рассказал о своих первых впечатлениях, о последних событиях и отъезде ксендза Стрипайтиса. Батюшка слушал, не перебивая его, с озабоченным и сосредоточенным видом.

— Один бог ведает, что такое творится с этой общественной деятельностью и откуда эти раздоры, — заговорил он, когда Васарис кончил свой рассказ. — Я и не знаю, кто у меня в приходе социалисты, кто прогрессисты. Для меня они все дети, я всем им отец. Я одинаково пекусь обо всех, кто ко мне приходит. Кто не нуждается ни во мне, ни в церкви, это его дело. Мы, брат, насильно никого в веру не обращаем. Мы можем лишь привлекать людей светом, который возжигаем в своих костелах. Мы должны все свои силы, все помыслы сосредоточить на костеле: проповедовать достойным образом слово божье, толковать истины веры, учить любви к ближним, помогать бедным и сами быть образцами всех добродетелей. Остальное приложится. Это такой тяжелый труд, что на другое не остается ни времени, ни сил. А когда же заниматься самосовершенствованием — молитвой, учением?

Говоря это, батюшка постепенно оживился, даже разволновался. Васарису приятно было услышать из его уст некоторые собственные мысли и захотелось продолжить этот разговор.

— Батюшка, — сказал он, — говорят, теперь такое уж время. Нужно развивать народ, организовывать его и взять руководство в свои руки. Иначе его возьмут враги церкви.

Батюшка печально покачал головой.

— Какое руководство? Чем? Потребительским обществом, «Сохой»? И пусть их берут, и слава богу. Нам-то что? Деятельность церкви должна быть упорядочена таким образом, чтобы они сами, так называемые враги наши, приблизились к ней. Мы должны завоевывать души, а они уж пусть завоевывают богатства. Вот с чего нам следует начинать. С обучения катехизису, с очищения сердец, с крещения душ. Пусть наши приходы станут большими училищами, где бы мы могли привить каждому ребенку христианские добродетели, и тогда, став взрослыми, они не будут опасными для нас. И нам не будет нужды соваться в их партии и в их распри. Мы умеем лишь проповедовать с амвона, в исповедальне и теми способами, которыми располагает церковь. А мы начинаем не с того конца. Наша пастырская, проповедническая деятельность ниже всякой критики, мы выращиваем безбожников и язычников, а потом бежим из костела на базарные площади и в кабаки, чтобы бороться с ними.

Батюшка приостановился, будто хотел дать гостю высказаться, но тот молчал, и он продолжал дальше:

— Ты говоришь, нужно развивать народ, организовывать. В том и горе нашего духовенства, что все ему нужно. Ему нужно заниматься и церковными, и национальными, и общественными делами, и политикой. Сначала это все ничего, но чем дальше, тем становится опаснее. Наше духовенство привыкает жить чужими идеалами, страдать чужими недугами. Оно отдаляется от своей цели, забывает свои прямые обязанности. А когда оно отойдет от церкви, вновь вернуться в ее лоно будет нелегко. Честолюбие, стремление к обмирщению подобно плевелам укореняются в господнем вертограде. Духовенство тщится править в таких областях, на которые не простираются его обязанности. Так возникает клерикализм, губительный и для общества и для церкви. Ничто так не возбуждает нетерпимости мирян к церкви, как ненасытные аппетиты духовенства и его притязания на престолы князей земных.

Они помолчали, погрузившись в свои мысли. День клонился к вечеру. В комнате, к самым окнам которой подступали не совсем еще оголенные осенью деревья, сгущались тени. Лишь белая голова батюшки четко выделялась на фоне темной стены. Васарису время было ехать, но его мучил один вопрос, и он возобновил разговор:

— Ваши взгляды, батюшка, отличаются строгостью, и нелегко следовать им в жизни. Мы со Стрипайтисом на днях пришли приблизительно к такому же заключению. Но он говорит, что если приходских ксендзов заставить заниматься исключительно церковными делами, то многие не выдержат и пойдут более опасными путями. Как вы, батюшка, на это смотрите?

— Христос сказал, что messis quidem multa est, operarii autem pauci[129] и среди них еще pauci sunt electi[130]. Многие становятся ксендзами, не имея к тому склонности, другие руководятся ложными расчетами, третьи заблуждаются по слабости характера. Что поделать, брат? Это неизбежное зло, ибо иначе кто же будет совершать святые таинства и богослужение? Так хоть соблюдается обрядовая сторона религии. Как с этим злом бороться — не моего слабого ума дело. Одно я тебе скажу: везде и повсюду мы обязаны напоминать друг другу о том, что чистейший идеал священника — pastor animarum, servus servorum dei[131]. Надо со всей строгостью внушать молодому семинаристу, что он не должен тешить себя никакими иллюзиями, не должен питать никаких честолюбивых помыслов. Тогда он в любых условиях будет знать свое место. Тогда и ксендзов не по призванию будет меньше, и ксендзы по призванию будут ревностнее. На дурной путь сворачивают прежде всех те, кто обманулся в своих надеждах и деятельности. Жизнь священника — это, брат, непрерывное отречение от самого себя и от мира. Священник — Христов воин, который выходит на бой не за царство мира сего. Оттого он и есть апостол и врачеватель душ. Мирская борьба — это значит заниматься агитацией, политикой, обороняться и нападать. Там достаточно кого-нибудь ненавидеть. Апостольское служение — это любовь ко всем людям.