Михаил Колесников - Право выбора

• Название: Право выбора
• Автор: Михаил Колесников
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1974

В творчестве Михаила Колесникова большое место занимает тема рабочего класса и научно-технической революции (повесть «Розовые скворцы», роман «Индустриальная баллада» и др.).

Читателю также известны его произведения историко-революционного жанра: «Все ураганы в лицо» — о М. В. Фрунзе, «Без страха и упрека» — о Дм. Фурманове, «Сухэ-Батор», книги об отважном разведчике Рихарде Зорге…

В книгу «Право выбора» входят три повести писателя: «Рудник Солнечный» — о людях, добывающих руду на одном из рудников Сибири, повесть «Атомград» — о проектировании атомного реактора и «Право выбора» — о строительстве атомной электростанции.

Произведения эти посвящены рабочему классу и научно-технической интеллигенции, тем решающим процессам, которые происходят в советском обществе в наши дни.

---

И чтобы поставить ее на место, я изобразил улыбку, сказал шутливым тоном:

— Почему не женился? Напугали в детстве: подсунули книжку про Филлиду и Аристотеля.

— Никогда не читала.

— Филлиду Александр Македонский вывез из Индии. Женился, забросил государственные дела. Обеспокоенные сановники попросили Аристотеля образумить царя. Но Филлида была так прекрасна, что Аристотель, забыв обо всем на свете, стал домогаться ее. Рассказывают, якобы Филлида потребовала, чтобы мудрец встал на четвереньки и прокатил ее на своей спине. И великий Аристотель встал на четвереньки, даже заржал, чтобы больше походить на лошадь. Застигнутый врасплох Александром Македонским, он воскликнул: «Если женщина способна довести до такого безумия человека моего возраста и мудрости, насколько более опасна она для юношей!»

— Понимаю. Мудрецы предпочитают прямохождение…

Нет, я не был на ее свадьбе, хотя и получил приглашение. Ни один человек не в силах вынести этого.

С тех пор она ни разу не приезжала, хотя поводов для посещения было больше чем достаточно. Ведь она по-прежнему работала в конструкторском бюро при радиохимической лаборатории, входящей в наше ведомство. В свое время я сам определил ее туда. В конце концов, она могла бы приехать запросто, как делала раньше, до замужества. И никто не увидел бы в таком посещении ничего особенного. Но тогда ее мужу я показался слишком молодым, и он запретил ей наведываться ко мне. Эгоизм. А может быть, он по-своему и прав. Еще неизвестно, как бы поступил я на его месте! Я знал этого молодого человека, хотя никогда и не предполагал, что он станет избранником Марины. Он работал в том же конструкторском бюро. Белокурый красавец с огненным взглядом. Волевое, несколько хищное лицо. Такие нравятся женщинам.

Позже, совершенно случайно, узнал: у них родился ребенок — Марина-маленькая. Можно было бы поздравить, прислать цветы. Но я не сделал этого. Зачем хотя бы мимоходом вторгаться в чужую жизнь? Но горечь осталась. Как я слышал, муж Марины продолжал ревновать ее ко мне. В науке ему не повезло. А доктор физико-математических наук, профессор даже в возрасте остается опасным соперником.

Странно: я никогда не думал, что настанет такой день, когда я сделаюсь для Марины чужим. И когда она ушла, стала так неожиданно для меня женой другого, я вдруг ощутил пустоту вокруг. Все как-то потеряло смысл. Я ее любил, но не подозревал, что она занимает так много места в моей неустроенной жизни. И самое удивительное: чем дальше уходила Марина от меня, тем сильнее я тосковал по ней. Это было как болезнь. Теперь можно сознаться себе: я всегда был слишком самонадеян, считал, что мир принадлежит мне, и не сомневался в том, что рано или поздно Марина станет моей. Иной исход как-то и не мыслился. Я был авторитетом для нее, покровителем, наследником трудов ее отца, делал успехи в науке. Может быть, я относился к этой девчонке даже несколько снисходительно. И это было понятно. Сперва я не оценил всю глубину своего несчастья: было просто уязвленное самолюбие. Мне все казалось, что она вот-вот вернется. А затем навалилось то самое: тоскливое отчаяние, постоянное ощущение беды, неуверенности в самом себе. Люди стали раздражать меня — первый признак болезни. Я искал полного уединения и находил его или в своей пустынной квартире, или же в кабинете, куда запретил заходить даже по делам. Никто не подозревал об этой немой драме. Лишь директор института Цапкин словно о чем-то догадывался, пытался отвлечь меня, посылал в заграничные командировки. Но я не был благодарен ему. Я оберегал свое дикое одиночество и погружался в него с какой-то злой радостью. Все тот же Цапкин дудел в уши:

— Жениться тебе, брат, надо. Семья — привязка к жизни. Жить для человечества и науки скучновато. Да человечество и не требует от тебя такой отрешенности от всех радостей. Вот раньше на Руси попы в обязательном порядке женились — чтобы, значит, не блудить и не вводить в смущение прихожанок. Смысл был. Да и неприлично в твоем возрасте холостым. Черт знает что подумать могут. Шокируешь сотрудников.

— Я же не поп.

— Ты жрец храма науки. Я бы на твоем месте такую жрицу отхватил…

Цапкин твердо решил женить меня. В компанию включилась его жена Софья Владимировна, женщина молодая, энергичная. Я стал завсегдатаем на всех семейных вечерах Цапкиных. Софья Владимировна не без тайного умысла приглашала сюда своих незамужних подруг, заговорщически подмигивала мне.

Из затеи ничего не вышло. Подруги Софьи Владимировны, существа с узким мещанским кругозором, болтливые, нахальные, вызывали во мне отвращение. Я не осуждал их. Просто они были мне неинтересны. Но в этом кругу куриный ум считался чуть ли не доблестью, и придурком почему-то считали меня. Именно ко мне относились словно к какому-то неполноценному, который, дескать, витает в своих научных сферах, ни черта не разбирается ни в мебели, ни в легковых машинах, получает большую зарплату, а приодеться по-настоящему не хватает сообразительности. Взять бы такого карася в умелые руки…

Все эти дамы были намного моложе меня. Им, по-видимому, и в голову не приходило, что люди моего поколения научились ценить все радости жизни в окопах. Одних война испугала навсегда. Другие вышли из горнила очищенными, поняли, что все это мишура, отягощение бытия и что у человека есть более высокое назначение…

— Что ты от баб хочешь, — смеялся Цапкин, — чтобы они в квантовой механике разбирались? А ты подумал, за каким дьяволом им это все нужно? Ты вот можешь хоть до шестидесяти ходить в холостяках, а потом ненароком жениться. А кто к примеру, возьмет замуж шестидесятилетнюю старуху? То-то и оно. Ты идеалист, оторванный от реальной почвы. Я много терся среди всяких людей. И вот к чему пришел: даже самые серьезные и, казалось бы, умные до преклонных лет несут в себе большой заряд инфантильности. Тебе подай необыкновенную. Чтобы она и интегралы решала и тебе носки стирала. Вон у покойного Феофанова жена была выдающимся математиком. А что толку? Оба ходили зачуханные. Хотя бы один из супружеской пары должен обладать голым практицизмом. Ну а если оба с практической жилкой, то всегда будут и сыты, и обуты, и на черный день приберегут.

— А что такое «черный день»?

— Не прикидывайся простачком. Ты со своих ученых высот думаешь, что все живут в коттеджах, держат прислугу и разъезжают по заграницам.

— Я этого как раз не думаю. Но я знаю одно: я могу делать все, что делают остальные люди, — штукатурить стены, слесарить, копать землю, ходить с авоськой по магазинам, питаться чем попало или вовсе обходиться без еды, спать где придется — то ли на полу, то ли на лавке. Почему этого всего не можешь ты? Почему ты вообразил себя таким важным барином?

— Ну, знаешь… Еще недоставало, чтобы директор института шлялся по магазинам с авоськой. Я в состоянии нанять прислугу. Наконец, жена целыми днями по телефону лясы точит. Кстати, и тебе нет необходимости разгуливать с авоськой. Прислугу-то держишь…

— Да какая же Анна Тимофеевна прислуга? Она мне почти мать родная. Не буду же я старуху всякий раз гонять по «гастрономам».

— Каждый живет, как ему нравится. А с авоськой тебе все же ходить не следует. Не солидно для профессора. Опустился ты, вот что. Женить, женить тебя надо. И не на квантовой механике, а на вполне нормальной, здоровой девушке.

— У нас с тобой разное понятие о норме. Я хотел бы иметь подругу жизни, единомышленницу, чтобы жизнь шла без притворства. На ярмарке невест такую, разумеется, не найдешь. Единственная! Понял?

— Вроде взрослый человек, а в башке черт те что… Ты как та цапля из басни, которая сперва лягушку есть не хотела, а когда проголодалась — и рада бы лягушкой закусить, да та ускакала. Тоже мне Фауст выискался: подай ему Елену Прекрасную, да чтобы без сучка и задоринки! Ты на себя вначале погляди — такой ли уж ты идеал? Скромность украшает человека. Ну и кукуй себе в гордом одиночестве, а я тебе больше не слуга. Пусть сводничеством Софка занимается — у нее это хобби…

Для обмена опытом в наш институт приехала подруга Марины Инна Барабанщикова, сухощавая говорливая особа. Бусы на ее плоской шее напоминали нанизанные на нитку собачьи зубы. «Зубы» нахально скалились. И хотя я ни о чем не расспрашивал, Инна трещала без умолку. Оказывается, семейная жизнь у Марины не ладится. Муж деспот, изменяет ей. Дело пахнет разводом. Мне даже намекнули, что нуждаются в моем совете.

— Где вы купили такие восхитительные бусы? — спросил я. У Барабанщиковой сразу же пропала охота продолжать разговор, а «собачьи зубы» перестали нахально скалиться.

А вчера Марина сама позвонила мне.

— Я развелась… — сказала она без всяких предисловий. Голос звучал глухо.

— А как же Марина-маленькая? — неизвестно почему спросил я.

— Если можно, мы завтра приедем к вам…