Цирил Космач - Смерть великана Матица

• Название: Смерть великана Матица
• Автор: Цирил Космач
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-0022019-3

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.

Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.

---

В Лазнах они остановились.

— Ну, Матиц, теперь в самом деле прощай! — сказала Тилчка и пожала ему руку.

Матиц не ответил на пожатие, он испуганно заморгал, спрятал руки за спину и даже попятился от нее.

— Ох ты, горюшко горькое, — засмеялась Тилчка. — Ведь это не ты ко мне притронешься, а я к тебе!

— Я к тебе, — удивленно повторил он, облегченно вздохнул и протянул руку.

— Вот! — сказала Тилчка и еще раз пожала ее.

Матиц стоял с протянутой рукой и не двигаясь смотрел, как Тилчка поднималась в гору. Внезапно его охватил озноб. Широко открыв глаза и рот, он лихорадочно глотал воздух. Это длилось довольно долго, наконец он позвал.

— Тилчка!..

В его голосе явственно звучал страх, и Тилчка сразу оглянулась.

— Что случилось, Матиц? — встревоженно спросила она.

Матиц выпрямился, поднял палец и очень медленно выдавил из себя:

— Тилчка, Лопутник сказал: «Исчезни!»

Она наморщила лоб и серьезно спросила:

— Когда он это сказал?

— Сегодня утром.

— Ага! — кивнула она и задумалась.

— Ты сердишься?.. — спросил Матиц и испуганно заморгал.

— А почему я должна сердиться? — удивилась Тилчка.

— За то, что я забыл про Лопутника… — полным раскаяния голосом пояснил Матиц и опустил только глаза, из-за подсолнуха он не мог опустить головы.

— О, Матиц, Матиц, — засмеялась Тилчка. — Ведь ты же видишь, что я ухожу! Видишь? — спросила она и хлопнула рукой по одеялу, а затем по рюкзаку.

— Видишь… — выдохнул Матиц и кивнул.

— Вот и скажи Лопутнику, что я ушла.

— Ушла, — повторил Матиц.

— И если вернусь, то вернусь с партизанами.

— С партизанами… — выпрямился Матиц и поморгал своими огромными мутными глазами.

— Правильно, а теперь еще раз: прощай! Нет, не прощай, а до свидания, — сказала она решительно и помахала ему рукой.

Матиц стоял неподвижно и смотрел ей вслед, пока Лазнар не толкнул его в спину и не заорал сердито:

— С дороги, колода!

Матиц только теперь увидел, что вокруг царит страшная суматоха. Обитатели усадьбы тащили куда-то мешки и корзины, чаны и кадки и при этом переругивались друг с другом. Матиц всем мешал, поэтому он сел за каменный стол под навесом, увитым виноградом.

Там он и сидел, прямой, с горящим на груди подсолнухом, похожий на вождя племени, свысока наблюдающего за стараниями подданных. Когда суета немного улеглась, из дома вышли Лазнарица и служанка. У Лазнарицы в руках была кропильница и оливковая ветка, у служанки — старая сковорода с длинной ручкой, в которой на раскаленных углях тлели листья оливы. Они двинулись по проселку в сторону дороги, кадили и кропили святой водой путь окрест себя.

Лазнар вышел из хлева и остановился как вкопанный. Сорвав с головы шляпу, со злостью бросил ее на землю и заорал во весь голос:

— Дура баба, ты что, с ума сходишь?

Лазарнице было неловко, что муж застал ее за таким занятием, поскольку она старательно скрывала от него свою набожность.

— Ох, Томаж, а ты отвернись! — сказала она, не глядя на него. — Хочу покадить и покропить вокруг, чтобы дьяволы к нам не явились!

— Дура! — презрительно рявкнул Лазнар, известный своим свободомыслием. — Сам папа римский и покадил, и покропил их именно для того, чтобы они явились. Если мне не веришь, сходи к священнику, попроси его покадить. Думаешь, он согласится?!

Лазнарица смотрела на него во все глаза и медленно качала головой.

— Ну! — развел руками Лазнар. Подобрал шляпу, стукнул ею о колено, стряхивая пыль, и задумчиво сказал — У бери-ка свое барахло. Покадишь после их ухода, если они сами не покадят…

— Как это сами покадят? — удивленно спросила жена.

— Как? Как в Рупах!..

— Иисусе! — ужаснулась Лазнарица и посмотрела на противоположный склон, где на просторном зеленом уступе торчали закопченные стены Рупаровой усадьбы.

— Оставь Иисуса в покое, лучше дай человеку поесть! — резко сказал Лазнар и показал на Матица, который все еще сидел за каменным столом и удивленно моргал огромными мутными глазами.

Женщины скрылись в доме. Вскоре служанка вернулась с большой миской поленты и поставила ее перед Матицем.

— Ого! — удивилась она и уперла руки в боки. — Матиц, вот это цветок!

Матиц с гордостью усмехнулся и принялся за еду. Есть ему, однако, было очень неудобно — из-за подсолнуха он не мог наклониться к миске.

— Матиц, так дело не пойдет! — засмеялась служанка и вытянула подсолнух из-под рубашки.

— Мне Тилчка дала… — испуганно захрипел Матиц и протянул руку за подсолнухом.

— Да не съем я его! — сказала служанка и положила подсолнух на стол. — Когда поешь, позови меня, я снова положу его на место.

Матиц умял поленту и сам засунул подсолнух за рубашку.

— Куда теперь пойдешь? — спросил Лазнар, который беспокойно крутился возле дома.

— Буду сидеть на повороте, — сказал Матиц и указал рукой на дорогу, извивавшуюся по склону.

— Ага! — безучастно пробормотал Лазнар. — На нашем повороте, — повторил он и вдруг заинтересовался этой мыслью. — Правильно, правильно, — кивнул он. — Ты сиди, Матиц, сиди! Весь день сиди!.. И если они придут… если придут… ну, если придут… я хочу сказать, ты тоже приди, если захочешь пить, напьешься молока…

— Напьешься молока… — повторил Матиц и пошел прочь, высоко держа голову. У первого же куста он срезал ореховую палку и направился к повороту. Там он вскарабкался на стену, на тот самый камень, на котором уже столько раз сидел. Спустил ноги, ободрал ножом палку, вытащил из кармана кусок стекла и начал строгать. Строгал, бил пятками по стене и иногда бросал взгляд на долину. Видел красные крыши, голубоватый дым, который клубился над трубами, видел реку, широким водопадом шумно перекатывавшуюся через плотину и мирно разливавшуюся по ровной глади под мостом. В деревне стояла тишина, какой еще никогда не было. Не слышно было человеческого голоса, только иногда лаял пес или кукарекал петух.

Солнце поднималось все выше: Матиц строгал и строгал, быстрее и быстрее колотил ногами, как будто хотел сдвинуть стену с места и уплыть на ней в долину. Он рассматривал свою палку, пытаясь определить, с какого конца она все еще толстовата, сморкался, чесал в своей густой гриве. И при каждом его движении солнечные лучи отражались от стеклышка, зажатого в руке, и казались молниями.

Сострогав первую палку до сердцевины, он отбросил ее в сторону, подошел к кусту и отрезал новую. И тут он услышал гудение. Посмотрел на небо, но там не было ничего, кроме ясной синевы. Посмотрел на белую дорогу, которая выходила из села. Увидел три грузовика, медленно выползавшие из-за Хлиповой усадьбы, словно бы прямо из Хлипового хлева.

— Едут! — всполошился Матиц и вскочил на стену. В этот момент, так же неожиданно, как утром на лугу и позже перед трактиром Модрияна, загудел уже знакомый ему самолет с двумя парами крыльев. Он летел совсем низко, и Матиц отчетливо увидел сидящих в нем двух человек. Он хотел броситься на землю, но не бросился, а, наоборот, бог весть почему — может, из-за подсолнуха, — еще больше выпрямился. Самолет был совсем рядом с ним и уже начал удаляться от него — и Матиц вздрогнул, как будто смерть прошмыгнула мимо… Но она не прошмыгнула. Матиц ясно видел, как из самолета вырвался огонь, и в ту же секунду незнакомый вихрь налетел на него и столкнул со стены.

Когда Матиц пришел в себя и открыл глаза, он увидел, что вокруг него все желтое. Он удивленно заморгал, и прошло немало времени, прежде чем он понял, что лежит навзничь среди зрелой пшеницы на поле Лазнара. Он не вспомнил и даже не задал себе вопроса, как он оказался здесь, просто попытался встать. А сделав эту попытку, вскрикнул и остался лежать неподвижно — резкая боль полоснула все тело. Он заморгал, положил руку на грудь, потом начал ощупывать себя. Добравшись до живота, почувствовал влагу — и в тот же миг вся боль собралась именно там и обожгла его, словно на него высыпали котел горящих углей.

Матиц вспомнил огонь, вырвавшийся из самолета, и вздрогнул, словно смерть прошмыгнула мимо.

«Подстрелили…» — осенило его. Он открыл глаза, уперся локтями в землю, приподнял голову и посмотрел: в животе у него зияла огромная, почти в две пяди шириной, рана. Он затрясся, но не испугался.

— Кожа всегда сама зарастет… — пробормотал он, как частенько бормотал в своей жизни. Обеими руками он крепко обхватил живот, повернулся на бок и с усилием поднялся на колени. И тут он увидел лежащий рядом подсолнух.

«Если ты его потеряешь, я рассержусь»… — услышал он голос Тилчки. На коленях дополз до подсолнуха, подобрал его и сунул за рубашку. Потом поднял наполовину обструганную палку и зажал ее под мышкой. А теперь — на ноги! Глубоко вздохнул, стиснул зубы и рывком рванулся вверх. Вскрикнул, и закачался, и все-таки удержался на ногах. Медленно вышел с поля и прислонился к стволу старой груши.