Цирил Космач - Дорога в Толмин

• Название: Дорога в Толмин
• Автор: Цирил Космач
• Издательство: Радуга
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-05-0022019-3

Цирил Космач (1910–1980) — один из выдающихся прозаиков современной Югославии. Творчество писателя связано с судьбой его родины, Словении.

Новеллы Ц. Космача написаны то с горечью, то с юмором, но всегда с любовью и с верой в творческое начало народа — неиссякаемый источник добра и красоты.

---

— Почему же они не поженились и не уехали куда-нибудь? — спросил мальчик. — Как-нибудь прожили бы.

— Почему? — удивился отец. — Видишь ли, этот вопрос не приходил мне в голову… А ведь и правда, почему они не поженились и не уехали? Знаешь, почему? — Он прикрыл нос ладонью и задумался. — А почему бы и нет? — сказал он, подумав. — Потому, что у них ум ослеп, и они не видели самого простого выхода. Хуже того! Даже и не искали. Только мучались и ждали, что из этого выйдет.

— И что вышло? — спросил мальчик.

— Надо тебе сказать, Отти тоже была одержимая. Правда, не так сильно или как-то иначе, чем Тоне. Она не сломилась. Видишь ли, мне кажется, женщины вообще покрепче, сила у них врожденная, они не всегда опускаются. Что-то их держит на ногах. Мужчина быстрее поддается отчаянию. Хотя женщины и не такие храбрые, как об этом говорят. По-настоящему храбрых очень мало, чертовски быстро начинают они дрожать да пугаться, а вот отчаиваться не спешат. Да, так на чем я остановился? — спросил он, снова ухватившись за нос.

— Ты говорил, что Отти не сломилась, — сказал мальчик.

— Это правда, не сломилась. Выучилась на швею, работала. Усердная такая, спокойная, хотя и видно было, что червь гложет ей сердце. Только она этого не показывала; с поднятой головой ходила по деревне и в хоре пела, как раньше. Парни на нее заглядывались, да лишь один Загричарев Станко набрался храбрости и признался ей, а после него — никто, Отти так на него посмотрела, что он как побитый ушел… Но в конце концов и она сломилась… А было это так: Равничарица через Путкову Марьянцу, ту самую, которая заплатила за мессу «с благими намерениями», когда Равничар на своей дьявольской штуковине приехал в деревню, передала Отти, чтобы та оставила в покое ее сына, никогда не бывать ей хозяйкой в Равнице, даже после смерти Равничарицы не бывать, потому что она прокляла Отти, прокляла сейчас и навеки. В ту же ночь Отти исчезла. Было это в половодье, поэтому Тоне думал, что она бросилась в реку. Он поднял на ноги всех парней и женатых мужчин, и мы с длинными жердями прошли по обе стороны Идрийцы до Сочи, а потом от Сочи до Подсели, где кончается толминский край. Но ее не нашли… Думали, Тоне в самом деле сойдет с ума. Перестал есть и спать. Равничарица не спускала с него глаз, боялась, что он наложит на себя руки. Даже запирала его в доме по ночам. Но не смягчилась. Нет, не смягчилась! Думаю, это ей даже в голову не приходило… О, упрямая и твердая была женщина, хотя… надо признать, по-своему она была удивительной женщиной, каких чертовски мало. Вот такие дела! Каждого человека нужно оценивать по справедливости, даже если он нам не нравится?.. Понимаешь?

— Понимаю, — поспешил согласиться мальчик. — А что было с Тоне, с Равничаром, потом?

— Ничего. Рук на себя не наложил. Куда там! Силенок у него было маловато для такого. Скорее всего, он зачах бы, как чахнет пес от тоски по своему хозяину, если бы Отти не подала о себе весть. Написала из Триеста. Да, она сбежала в Триест, к тетке, которая была там в услужении в каком-то монастыре или где-то еще. А Триест был тогда на краю света, почти так же далеко, как Америка, или не меньше чем на полпути. Там ее не смогла бы достать Равничарица, вот она и прожила там три года, пока старуха не умерла. Когда Тоне стал хозяином Равницы, он отправился за ней. Вернулись они вместе. Не стали ждать, когда после смерти матери пройдут положенные год и день — и никто их за это не упрекнул, — обвенчались через шесть месяцев. И свадьба была такая, какой у нас никто не помнит; не только богатая и шумная, но и веселая, сердечная, вся деревня радовалась, что два человека в конце концов нашли друг друга… Найти-то они нашли, да всего на несколько дней.

— Ой, — воскликнул мальчик, — что же опять случилось?

— Отти умерла. Умерла на девятый день после свадьбы… «Равничарица прокляла из могилы!» — говорили святоши. А Путкова Марьянца, которая принесла Отти известие о том, что Равничарица будет проклинать ее и за гробом, болтала такие глупости, что даже священник велел ей попридержать язык.

— Что же приключилось с Отти, почему она так быстро умерла? — прервал его мальчик, которого ничуть не интересовала Путкова Марьянца.

— Что приключилось?.. Счастье… Видишь ли, она плясала и плясала, разгорячилась — так и пылала, а окна были настежь, и двери, отовсюду дуло, сквозняки гуляли по дому, она и простудилась, получила воспаление легких и умерла… Доктор сказал — слишком слабое сердце. А каким бы оно могло быть? Разве тоска по счастью не изматывает сердце? Почти пятнадцать лет ждала, а когда счастье пришло, вот сердце и не выдержало… Конечно, я не поручусь, что все было именно так. В конце концов сердце… как бы это сказать… сердце — всего лишь кусок мяса, да только живой кусок, чувствующий кусок, главный. Вот такие дела!.. И тебе, наверное, доводилось читать или слышать о матери, которая долгие годы ждала своего сына, а когда тот вернулся, рухнула наземь и умерла. Разорвалось сердце, как говорится… Даже в народной песне об этом поется…

— И ей действительно нельзя было помочь? — с огорчением спросил мальчик.

— Тебе бы всех спасать! — Отец окинул его теплым взглядом. — Это хорошо, — одобрительно кивнул он. А потом покачал головой: — Нет, помочь ей было нельзя… О, это был страшный удар для Равничара! Последний удар!.. Только поднялся, как снова оказался на земле. И уже больше не встал. Хозяйством он вообще не интересовался. Вскоре все пришло в запустенье. Да и сам он вконец опустился. Не брился, скорее всего, и не умывался, день ото дня становился грязнее и грязнее, покрылся коростой и чирьями. «Заживо сгниет!» — говорили люди. А что ты думаешь, Равничар просто не замечал своего тела. По сути, существовали два Равничара… Как бы это сказать… раздвоился он: сердце жило по-своему, а тело — по-своему. И обе половины не интересовались одна другой. Они попросту не знались… А как жить телу без сердца? Как говорится, подчиняясь инстинктам. Человек ест, пьет, спит и… одним словом… как говорится… животное… Вскоре все покинули Равничара: служанка, батрак, пастух. Осталась только скотница Вероника, да эта…

— Арапка? — перебил мальчик. — Та, у которой было девять детей.

— Та самая. Арапкой ее прозвали, бедолагу. У нее и впрямь была очень темная кожа, черные волосы в мелкий завиток, приплюснутый нос и невероятно толстые губы. И вот эта горемыка, у которой ума было не шибко много, хозяйствовала и хозяйничала, как могла и умела. Хозяйствовала плохо, а хозяйничала того хуже. Иначе и быть не могло. В первый же год после смерти Отти она родила ребенка. Потом родила еще одного и еще… словом, было их девять, когда Равничар умер, самому старшему сравнялось всего четырнадцать лет… Видишь, сколько тянулось. Пятнадцать лет бедная Арапка в одиночку волокла на себе хозяйство, девятерых детей и самого Равничара, который, по сути дела, был десятым ребенком и требовал все больше забот. Она работала от зари до зари, а то и без сна вовсе. А как ребятишки вставали на ноги, тоже принимались за дело. Словно цыплята за квочкой, ковыляли они за матерью в поле, сажали и пололи, окучивали и жали и собирали то, что давала земля. Много они, конечно, не могли поднять, поэтому обрабатывали ровно столько, чтобы прокормиться самим и прокормить своего несчастного отца… А Равничар их даже не замечал. Не знаю, любил ли он их, но получалось, не задумывался он, что это действительно его дети. Видишь ли, когда родился то ли второй, то ли третий, мужики вмешались и стали уговаривать его жениться ради детей, чтобы те не были сиротами; он удивленно посмотрел на них, мол, ради каких это детей, и не сразу сообразил: «А! Ради Вероникиных?» Мужики переглянулись, потом потребовали, чтобы он всерьез об этом подумал. Равничар покорно пообещал, мол, подумает. Прошел год, родился четвертый ребенок, а он так ничего и не надумал. Скорбно покачал головой и заявил мужикам, что о женитьбе на Веронике он и подумать не может… Он и в самом деле не мог. Это было не его дело. Это было дело второго Равничара, того, который жил по велению своих инстинктов. А тот вовсе ничего не думал. Мы же говорим, что инстинкт слеп… Ты меня понимаешь?

— Ммм… — промычал сын. Ему было неловко: прежде отец не говорил с ним о подобных вещах.

— Словом, все увидели, что дело не исправишь, и оставили его в покое, — продолжал отец. — Зато не оставляли в покое бедную Арапку. Священник позвал ее к себе и взял в оборот. Про то, как все было, рассказывала Путкова Марьянца, которая дневала и ночевала у его кухарки. Вначале священник рассказал о Содоме и Гоморре, живописал ужасы адских мучений, на которые она своей грешной жизнью обрекает себя, своих детей и несчастного Равничара, потом посоветовал пустить в ход свой женский ум и заставить Равничара повести ее к алтарю. У бедной Арапки прямо дух перехватило. Ей и в голову не приходило, что она может стать женой Равничара. Она таращила на священника свои большие мутные глаза и кивала. Когда священник поднял палец и изрек: «Если ты так не сделаешь, собирай свои вещи и уходи из Равницы, прочь от греха», бедная Арапка бросилась перед ним на колени и залилась слезами. Но плакала она не из-за детей, которые останутся без крова. Вытирая подолом юбки свой широкий нос, она причитала: «Что же с ним-то будет? Ведь он умрет!» Священник отпрянул от нее и с ужасом воскликнул: «Несчастная! И ты тоже одержимая!» В ответ бедная Арапка только всхлипывала, не решаясь заплакать в голос. Бедолага не понимала, что ей господин сказал, но верила, что это чистая правда, коли сказано священником. Поэтому она согласно кивала в ответ своей черной круглой головой, едва не ударяя ее об пол… Выходит, любила она его. Хотя, может быть, и не понимала, что любит… Как знать?.. Многие скажут: «Вранье! Нелепая, глупая баба, куда ей любить?» Но разве это что-нибудь доказывает?.. Ничего!.. Лицо мы видим, ум говорит за себя сам, а вот про то, что на сердце, про то никто не знает… Такие дела!.. Я тебе раньше говорил, что о человеке нелегко судить по справедливости… Понимаешь?