Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

• Название: Дневники Клеопатры. Восхождение царицы
• Автор: Маргарет Джордж
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2010
• ISBN: 978–5-699–24920–6

Жизнь ярчайшей из женщин в земной истории, царицы Египетской Клеопатры, предстает перед нами во всех подробностях — трагических и счастливых. Детство, потеря матери, заговор властолюбивых сестер, любовь к Цезарю, рождение сына, Александрийская война и трагическая смерть Цезаря от руки убийцы.

Роман Маргарет Джордж, как на волшебном ковре-самолете, переносит нас в удивительный мир прошлого — далекий и одновременно близкий. Потому что меняются боги и ритуалы, оружие и одежды, правительства и государственные законы, человек же остается все тем же, со всеми его страхами и пороками, безумием, ненавистью, любовью.

---

Так оно и было; я признаю это честно, но неохотно. Весь остальной мир (включая его собственных детей) считал отца либо комичным, либо достойным сожаления, либо одновременно тем и другим. Он был красивым стройным мужчиной, от природы мечтательным и нервным, он легко выходил из себя и раздражался по пустякам. Люди осуждали его за то, что по натуре он был не столько правителем, сколько артистом — флейтистом и танцором; его считали ответственным за бедственное положение в стране. Но если первое действительно являлось свойством его личности, то второе — не его вина. Ко времени восхождения отца на престол Египет уже прочно сжали челюсти Рима. Чтобы сохранить хотя бы формальную независимость, пришлось совершить множество недостойных деяний: использовать низкопоклонство и лесть, устранить родного брата, расходовать колоссальные средства на взятки и подкупы и даже ублажать потенциальных завоевателей при собственном дворе. Это, естественно, не способствовало народной любви к царю и не укрепляло его власть. Удивительно ли, что отец искал спасения в вине и музыке Диониса, своего божественного покровителя. Но чем сильнее он стремился уйти от действительности, тем больше вызывал презрение.

Помню великолепный пир, устроенный отцом в честь Помпея Великого. Тогда мне почти исполнилось семь, и я хотела наконец-то увидеть римлян, настоящих римлян (то есть опасных, а не безобидных купцов или ученых, что появлялись в Александрии по личным делам). Я настойчиво уговаривала отца позволить мне присутствовать на пиру — благо умения льстить и добиваться своего у меня хватало. Он почти всегда уступал, если, конечно, я не выходила за пределы разумного.

— Мне так хочется посмотреть на них! — настаивала я. — Знаменитый Помпей — как он выглядит?

Все трепетали перед Помпеем, недавно обрушившим свою военную мощь на наши земли. Он подавил грандиозный мятеж в Понте, затем вторгся в Сирию и, захватив остатки некогда могущественной державы Селевкидов, сделал этот край римской провинцией.

Римская провинция. Казалось, целый мир становится римской провинцией. Долгое время Рим — который находился далеко от нас, по другую сторону Средиземного моря — был ограничен ближними пределами; но постепенно, словно гигантский спрут, он протянул свои щупальца во всех направлениях. Он захватил Испанию на западе, Карфаген на юге, потом Грецию на востоке. Он рос и набухал. Чем более раздувалось его чрево, тем сильнее возрастал его аппетит, делаясь ненасытным.

Маленькие царства вроде Пергама не могли утолить его голод. Куда лучше для этого подходили остатки древних владений Александра. Некогда три полководца Александра выкроили из его державы для себя и своих потомков три царства: Македонию, Сирию и Египет. Потом их осталось два. Затем и Сирия пала. Устояло лишь одно царство: Египет. Доходили слухи, будто бы для римлян настало время аннексировать Египет, и особенно рьяным сторонником этого является Помпей. С целью умаслить Помпея и убедить его отказаться от этого намерения отец послал свою конницу, чтобы помочь Риму раздавить Иудею, нашего ближайшего соседа.

Да, не могу не признать — постыдный шаг. Неудивительно, что отца презирали его собственные подданные. Только вот вопрос: согласились бы они пасть под натиском римлян? В отчаянном положении отцу пришлось выбирать из двух зол, и он, как ему казалось, выбрал меньшее. Неужели египтяне предпочли бы большее зло?

— Помпей огромный, весь в ремнях, — сказал отец. — Немного смахивает на твою сестрицу Беренику.

При этом мы оба рассмеялись, как заговорщики. Потом смех затих.

— Помпей внушает страх, — добавил отец. — Всякий, обладающий столь великим могуществом, внушает страх, несмотря на обходительные манеры.

— Мне хочется его увидеть, — настаивала я.

— Пир продлится не один час, — возражал он. — Будет шумно, душно, и для тебя не найдется ничего интересного. Маленькой девочке не стоит туда идти. Вот станешь постарше…

— Надеюсь, в будущем тебе не придется развлекать римлян, так что для меня это единственная возможность, — ответила я. — Если они и явятся к нам снова, то уже при других обстоятельствах. Будет не до пиров.

Отец бросил на меня странный взгляд. Сейчас я понимаю: он был удивлен, услышав такие слова от семилетней девочки. Но тогда мне показалось, что папа рассердился и хочет отказать мне.

— Ладно, так и быть, — промолвил он. — Но раз уж ты хочешь присутствовать, ты не можешь просто сидеть да глазеть. Изволь вести себя наилучшим образом. Мы должны любым способом убедить Помпея, что пребывание нашего рода на египетском престоле наиболее выгодно для Рима.

— Мы?

Неужели он имел в виду?.. Ведь я была третьим ребенком, хотя в то время еще не родились мои братья.

— Мы, Птолемеи, — уточнил отец.

Но, кажется, от него не укрылось, что он мимолетно заронил во мне надежду.

Мой первый пир. Думаю, каждому ребенку из царской семьи полезно написать риторическое сочинение с таким названием, ибо пиры в жизни правителей имеют особое значение: это сцена, где царь разыгрывает пьесу своего правления. Первый пир, как и случилось со мной, всегда ослепляет и завораживает. Лишь с годами, когда их несчетная череда сливается воедино, ты постигаешь их подлинный смысл и цену. Но тот, первый, запечатлелся в памяти навсегда.

Все началось с ритуала (увы, он очень скоро стал для меня рутинным) торжественного облачения. Разумеется, у каждой царевны есть служанка, которая занимается ее нарядами; но при мне, по малолетству, эти обязанности исполняла моя старая нянька, не слишком хорошо разбиравшаяся в пиршественных облачениях. Она нарядила меня в первое попавшееся платье. Главное, что оно было свежим, чистым и выглаженным.

— Ты должна сидеть неподвижно, чтобы платье не помялось, — приговаривала нянька, расправляя юбку. Помню, материя была голубая и довольно жесткая. — Полотно легко морщится. Смотри, никаких шалостей, никакой возни! Порой ты ведешь себя, как мальчишка, а сегодня это недопустимо. Сегодня ты должна вести себя как царевна.

— И как это?

Признаться, в новом наряде я чувствовала себя закутанной, точно мумия — ведь их тоже заворачивают в полотно. Я даже начала немного жалеть о том, что захотела побывать на пиру.

— С достоинством. Когда кто-нибудь заговорит с тобой, поверни голову, но медленно. Вот так. — Она плавно повернула голову, потом опустила веки. — И опусти глаза, скромно.

Нянька помолчала, затем продолжила:

— Не кричи, слова произноси тихо и нежно. Не спрашивай без конца: «Что?» Так делают варвары. Римляне вполне на это способны, — хмуро добавила она, — но тебе не следует брать с них пример. — Она слегка повозилась с моим воротником, выправляя его. — И если кто-нибудь выскажется грубо и упомянет какую-нибудь неприятную тему вроде налогов, чумы или преступного сброда, ты не должна отвечать. Такие вещи не годится обсуждать на пиру.

— А если я увижу, что скорпион собирается кого-нибудь ужалить? Предположим, прямо на плече Помпея сидит ярко-красный скорпион, уже поднявший жало, — могу я сказать об этом? — Вопрос я задаю вполне искренне: мне хочется уяснить правила. — Ведь скорпион — это неприятная тема. Но могу я затронуть ее в таких обстоятельствах?

Она смутилась.

— Ну, наверное… Да какой скорпион! Не может быть на плече Помпея никакого скорпиона. Ох, несносная девчонка, вечно ты что-нибудь придумаешь, — ласково проворчала она. Надо надеяться, что ни скорпионов, ни чего-либо другого, способного испортить настроение гостю, на пиру не окажется.

— А может, мне стоит надеть диадему? — спросила я.

— Нет, — ответила няня. — Что за странная мысль? Ты не царица.

— А разве нет диадем для царевен? Мы должны носить что-нибудь на голове. У римлян есть лавровые венки, верно? И у атлетов тоже.

Она наклонила голову набок, призадумавшись.

— Мне кажется, лучшее украшение для девочки — ее волосы. У тебя они чудесные, так зачем портить их чем-то еще?

Нянька всегда очень внимательно относилась к моим волосам, полоскала их в ароматизированной дождевой воде и расчесывала гребнями из слоновой кости. Она научила меня гордиться своими косами, но сегодня вечером мне очень хотелось выглядеть необычно.

— Но что-то должно выделять нас, царскую семью. Мои сестры…

— Твои сестры постарше, им так подобает. Когда тебе будет семнадцать или пятнадцать, как Беренике, ты тоже сможешь носить подобные вещи.

— Пожалуй, ты права.

Я сделала вид, будто согласилась, и дала ей расчесать мои волосы, прибрать их назад и скрепить заколкой, после чего невинно сказала:

— Все хорошо, только вот лоб какой-то голый, нет даже ленты. Скромный узкий обруч — вот что было бы в самый раз.