Томаззо Ландольфи - Солнечный удар: Рассказы

• Название: Солнечный удар: Рассказы
• Автор: Томаззо Ландольфи
• Издательство: Известия
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1987

Советскому читателю предстоит первое знакомство с книгой рассказов известного итальянского прозаика Томмазо Ландольфи. Фантастические события и парадоксальные ситуации, составляющие фон многих рассказов, всепроникающая авторская ирония позволяют писателю с большой силой выразить свое художническое видение мира и показать трагическое одиночество человека перед лицом фашизма (ранние рассказы) и современной буржуазной цивилизации.

---

— Всего несколько слов — а сколько несуразностей! Очевидно, их существование не прекращается и после главной смерти. Это раз. Скорее прекращается, и вы это сами сказали, их жизнь, которая одновременно есть и существование, хотя, вернее, поскольку является его частью. Это два. Мы могли бы и продолжить. Однако на самом деле вы, должно быть, намеренно выбрали этот двусмысленный, срединный термин «существование», чтобы как-то выйти из затруднительного положения. Так что придется вам объясняться.

— И не подумаю!

— Не подумаете?

— Не стану я ничего объяснять! Лекция закончена, и к сказанному мне нечего добавить. От таких, как вы, просто никуда не денешься: вы цепляетесь буквально за каждую мелочь, за каждое слово и требуете бесконечных разъяснений, уточнений и так далее. Хватит!

— Тихо, а то он уйдет!

— Хорошо, хорошо. Только успокойтесь. Давайте лучше вернемся к нашему разговору. Итак, в течение этих периодов их существование протекает напряженнее в одном отношении и почти затухает в другом. Что же это за отношения в первом и во втором случаях?

— Ну ладно… А что, по-вашему, характеризует существование — существование или бытие? (Чтобы уж покончить с этим.)

— Ощущения, образы, мысли.

— Хм, в таком случае нет никаких сомнений в том, что более полноценно они существуют в периоды видимой смерти, нежели в периоды собственно жизни.

— Следовательно, ваша аналогия, не говоря уже о несколько странной манере излагать мысли, была ошибочной и теперь нужно пересмотреть всю серию сделанных вами утверждений? Насколько мы поняли, все начинается со смерти, а кончается рождением?

— (Вот черти, совсем уже затюкали.) Пересматривайте себе на здоровье, все равно в конечном счете ничего не меняется. Только напрасно вы так пренебрежительно относитесь к тому, что у них есть тело или что сами они — тела… А вообще-то мы пока пребываем в нерешительности: эти их периоды или чередующиеся состояния видимой смерти и жизни…

— Тоже видимой?

— Не перебивайте! Эти их состояния, которые, кстати сказать, они называют соответственно сном и бдением, настолько уже тесно между собой переплелись, что невозможно определить, где настоящее, а где мнимое.

— Настоящее и мнимое? При чем здесь это?

— (Не такие уж они простаки.) Тут уже, понимаете, совершенно неясно, какой точки зрения придерживаться. Иногда начинаешь даже думать, что эти люди и впрямь, как считают некоторые из них, состоят из двух половин, одна из которых тело, а другая…

— А другая? А другая?

— Откуда мне знать! Наверное, то, что не есть тело и даже каким-то образом противостоит телу.

— Ну нет, профессор, так не пойдет. Представить себе существование двух различных естеств мы решительно не в состоянии. Вы обязаны нам сказать, тела они или нет.

— Послушайте-ка, мои милые, юные и весьма дерзкие друзья, давайте не будем сбивать друг друга с толку. Знания, которыми я обладаю на сегодняшний день, не позволяют мне заходить в своих рассуждениях слишком далеко. Тем более вот так, сразу, без подготовки. Да я даже не знаю, с какого боку ко всему этому подступиться… А что, если внутри этих тел находится что-то наподобие огня, полыхающего глубоко под толстой корой небесных тел?

— Тогда почему это внутреннее «что-то» не прорвет свою кору и не избавится от тела?

— Ну и вопрос! А почему, скажите вы мне, не извергается внутренний огонь небесных тел? Честное слово, с чего это вы взяли, будто свобода обязательно тяготеет к еще большей свободе? Будто свободная стихия, к примеру тот же огонь, обязательно должна стремиться к бурному высвобождению? На самом деле она, наоборот, постепенно замыкается в себе, а свобода, если хорошенько приглядеться, тяготеет к рабству. Никакая это не духовная ценность и даже не высокое устремление. Виною всему наш порочный метод исследования, наши ложные посылки. А происходит это из-за нашей слепоты. Вдохновляясь частичными процессами высвобождения энергии или природных сил, ежедневно происходящими на наших глазах, и проводя, как это у нас принято, соответствующие параллели, мы убедили самих себя в том, что свобода есть цель, высшее благо, а заодно и безотказное средство. Но мы не видим главной цели: конечного и, почему бы нет, благотворного назначения всего этого. Какое там! Если и существует поистине бесполезная вещь, так это как раз свобода. Свобода — это даже не вещь, это вздох, ничто, которое ждет своего определения и предназначения. А это, как я уже сказал, и есть рабство. Свобода не может быть целью. Несчастны те народы и эпохи, которые ставят перед собой подобную цель. Руководящим принципом вселенной является не принцип расширения, а принцип сжатия, не принцип растяжения, а принцип сокращения… Впрочем, что это я тут с вами пережевываю прописные истины, прямо как в вечерней школе! Мы тут разглагольствуем (и вовсе нет!), меж тем как эту нашу горе-лекцию давно пора бы уже закончить. Итак, вернемся к нашим баранам. Хотя нет, возвращаться мы ни к чему не будем; всего доброго, до следующего раза!

— Ну а как же…

— Что как же?

— Значит, их жизнь состоит и из сна, как вы его назвали, и из бдения?

— Точно.

— А потом они действительно умирают?

— Действительно. То есть как это действительно?

— Как, как?

— Нет, теперь вам меня на этом уже не поймать. До следующего раза!

— Хорошо, но как хотя бы проявляется эта смерть?

— Черт возьми, они перестают быть тем, чем были. К примеру, они перестают двигаться.

— А что, живые они двигаются?

— Еще как. Движение для них — одна из основных предпосылок жизни. В конце концов не так уж они и не правы: разве небесные тела останавливаются хотя бы на секунду?

— Они двигаются: вот это да!

— Кроме того — опять же ради примера, — умирая, они лишаются своего тела.

— Что-о? Что значит «ради примера» и «лишаются тела»?

— Ку-ку, дорогие мои! Так мы и вовсе никогда не кончим.

— Как жалко! Тогда ближе к делу. Значит, они умирают. Так. А потом, что происходит потом?

— Что происходит? Да ничего.

— Ну уж нет! Там, где кончается одно, обязательно должно начаться другое.

— Приходите завтра.

— Ну пожалуйста, профессор, ну хотя бы одну минутку, а? Расскажите нам еще что-нибудь такое.

— Ах, тако-ое!

— Ну, в смысле эдакое. Ведь самое интересное только начинается. Если до этого вы заставляли нас попусту напрягать извилины, то теперь вроде бы самое время рассказать обо всем по порядку…

— Не опаздывайте на следующую лекцию.

— Какая досада!

— Подумать только, какие прилежные и вдумчивые юноши! Однако в любом деле надо знать меру. Всего доброго!

— Секундочку! Еще один вопрос: вы сказали, что бдение и сон чередуются?

— Да, бдение воспроизводит сон, а сон — бдение.

— Но…

— Я понимаю, что у вас не сходится, но ответить пока не могу. В общем, вы хотели бы знать, что же преобладает?

— Да, да!

— Ну так вот, точно я не знаю, но думаю, что бдение воспроизводит сон слабее, чем сон воспроизводит бдение. По крайней мере, сон самодостаточен, а бдение — нет.

— Какой же из этого следует вывод?

— Не знаю.

— Во всяком случае, вы понимаете, что если это обстоятельство верно, то его можно истолковать двояко?

— Понимаю.

— С одной стороны, из этого можно заключить, что важнее всего бдение, а с другой — что важнее сон.

— Выбирайте.

— Мы выбираем второе.

— Вот и чудно, поздравляю.

— Значит, по-настоящему они живут во сне?

— Считайте, что так, если вас это больше устраивает.

— Но ведь во сне тело не играет почти никакой роли?

— Вроде бы никакой, а если и играет, то весьма ограниченную. (Если я ослаблю внимание, они как пить дать снова втянут меня в разговор.)

— Следовательно, то, что в конечном счете умирает, и есть тело?

— Что за ерунду вы городите! С чего это вы взяли?

— Хорошо, тогда ответьте на такой вопрос: не будь у них тел или не будь они телами, могли бы они умереть?

— Не думаю.

— Вот видите, значит, тело и есть смерть?

— Я этого не говорил.

— Короче, вы не собираетесь нам больше помогать?

— Не теперь. До свидания.

— Нет, нет, погодите! Объясненьице на дорожку, плевенькое такое объясненьице, два слова — не больше!

— Двумя тут не обойдешься.

— Скажите; почему в начале нашего разговора вы употребляли как настоящее, так и прошедшее время, а затем — только настоящее?

— Смотри-ка, что откопали! Ну да, для простоты дела я стал ограничиваться одним настоящим, хотя… А вы разве не знаете, чем все кончилось?

— Нет.

— Ну-у… Те, кто туда отправился, так и не вернулись. Поначалу от них еще поступали сообщения, хотя и не совсем понятные, потом прекратились и они… Поэтому нам даже неизвестно, существуют ли еще обитатели этой далекой туманности, или их уже нет.