Жюль Верн - Михаил Строгов

• Название: Михаил Строгов
• Автор: Жюль Верн
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1997
• ISBN: 5-86218-190-3

Российская империя разделена надвое восстанием татарских народов. Пути сообщения между европейской Россией и Сибирью перерезаны, связь не работает. Непосредственная угроза нависла над столицей Сибири - Иркутском, в котором находится брат российского императора. Необходимо во что бы то ни стало предупредить его, и единственный способ сделать это - пробраться через захваченные повстанцами земли. Это труднейшее путешествие поручено проделать офицеру корпуса царских курьеров Михаилу Строгову.

В данном издании представлен новый (1997 год) перевод романа, в отличие от предыдущих - дореволюционных - не содержащий купюр и сокращений, и выполненный на современном русском языке.

Роман дополнен классическими иллюстрациями Жюля Фера, сделанными для первого иллюстрированного издания романа в 1876 году.

---

Действительно, оптический прибор одного был доведен употреблением до совершенства. Мгновенная чувствительность его сетчатки не уступала в скорости взгляду фокусника, узнающего карту даже при быстром тасовании колоды. Иначе говоря, этот француз в высшей степени обладал тем, что называют «памятью глаз».

Англичанин, напротив, был устроен словно специально для того, чтобы слушать и слышать. Стоило его слуху однажды воспринять звук чьего-либо голоса, он уже не мог его забыть и непременно узнал бы среди тысячи других, будь то через десять или двадцать лет. Разумеется, он не умел шевелить ушами, как те животные, что наделены большими ушными раковинами: но коль скоро ученые обнаружили, что человеческое ухо неподвижно лишь «до известной степени», то, вероятно, и уши нашего англичанина, приподымаясь и настораживаясь, умели улавливать звуки способом, сходным с тем, что присущ животным.

Следует отметить, что совершенство зрения и слуха у наших новых знакомых отлично служило им в их ремесле, ибо англичанин был журналистом в «Daily-Telegraph», а француз — корреспондентом… Но какой газеты или каких газет — он не уточнял, а когда его об этом спрашивали, то отшучивался, говоря, что переписывается со своей «кузиной Мадлэн». В сущности, этот француз, при всем кажущемся легкомыслии, имел натуру весьма проницательную и очень тонкую. Даже когда он порой судил о вещах вкривь и вкось, скорее всего, чтобы скрыть желание выведать суть дела, он никогда не проговаривался. Сама эта речистость помогала ему молчать, и, возможно, он был более сдержан и скромен, чем его собрат из «Daily-Telegraph».

И если оба они присутствовали в эту ночь, с 15 на 16 июля, на балу, что давался в Новом дворце, то именно в качестве корреспондентов, для вящего удовлетворения своих читателей.

Нечего и говорить, что оба журналиста с восторгом выполняли свое назначение в этом мире, лихо устремляясь по тропе самых неожиданных открытий, ничего не страшась и ничем не гнушаясь, с невозмутимым хладнокровием и подлинной отвагой профессионалов. Настоящие жокеи этой гонки, этой охоты за информацией, они были готовы шагать через заграждения, переплывать реки и брать барьеры с несравненным пылом истинных спортсменов, решившихся либо добежать «в первой тройке», либо умереть.

Впрочем, их газеты не жалели на них гонораров — того самого надежного, быстрого и совершенного средства для получения информации, которое известно на сегодняшний день. К чести корреспондентов стоит добавить также, что ни один, ни другой никогда не позволяли себе совать нос в тайны личной жизни и включались в дело лишь тогда, когда речь шла о политических или общественных интересах. Одним словом, они занимались тем, что вот уже несколько лет называется «серьезным военно-политическим репортажем».

При всем том, как мы увидим, следуя за ними по пятам, наши репортеры подчас весьма своеобразно судили о фактах, особенно об их последствиях, причем каждый придерживался «собственной манеры» понимания и оценки. Но в конечном счете оба делали свое дело добросовестно, ни при каких обстоятельствах не щадя себя, и осуждать их было бы некрасиво.

Французского корреспондента звали Альсид Жоливэ. Имя англичанина было Гарри Блаунт. Они только что встретились в Новом дворце, на празднестве, о котором их газеты ждали от них известий. Из-за несходства характеров и профессиональной ревности у них вряд ли могла возникнуть особая взаимная симпатия. Однако они не стали избегать друг друга, почувствовав явную потребность угадывать мысли конкурента касательно новостей дня. Ведь, в конце концов, это были два охотника, привязанные к одной местности с ее общими заповедниками. То, что ускользало от одного, могло быть с выгодой ухвачено другим, и сами интересы дела требовали, чтобы они оставались в пределах взаимной видимости и слышимости.

Итак, в этот вечер оба были настороже. В воздухе и впрямь чувствовалось нечто необычное.

«Даже если это просто „утки”, — бормотал про себя Альсид Жоливэ, — то и они стоят ружейного выстрела!»

Вот почему тотчас после того, как генерал Кисов покинул бал, обоим корреспондентам пришла мысль побеседовать друг с другом, и они начали разговор с осторожного взаимного прощупывания.

— Право, сударь, этот маленький праздник просто очарователен! — приветливо произнес Альсид Жоливэ, решив завязать разговор этим чисто французским обращением.

— Я уже телеграфировал: блеск! — холодно ответил Гарри Блаунт, употребив слово, которое в устах подданного Соединенного Королевства должно было выражать необычайный восторг.

— Однако, — добавил Альсид Жоливэ, — я в то же время счел необходимым указать моей кузине…

— Вашей кузине?… — прерывая собрата, удивленно повторил Гарри Блаунт.

— Да, — продолжил Альсид Жоливэ, — моей кузине Мадлэн… Именно с ней я и состою в переписке! Ей, кузине, нравится узнавать обо всем достоверно и незамедлительно!… Вот я и счел необходимым отметить, что на этом празднике словно какое-то облачко омрачило чело государя.

— А мне оно показалось сияющим, — ответил Гарри Блаунт, возможно, желая скрыть свое подлинное мнение на этот счет.

— И, разумеется, вы оставили его сиять и на столбцах «Daily-Telegraph»?

— Именно так.

— А помните, господин Блаунт, — спросил Альсид Жоливэ, — что произошло под Вильно [4] в тысяча восемьсот двенадцатом году?

— Помню, сударь, словно сам при этом присутствовал, — ответил английский корреспондент.

— В таком случае, — продолжал Альсид Жоливэ, — вы должны знать, что императору Александру в разгар праздника, устроенного в его честь, доложили, что Наполеон с авангардом французской армии только что пересек Неман. Однако император не покинул праздника и, несмотря на крайнюю важность сообщения, которое могло стоить ему империи, проявил не больше беспокойства…

— …чем наш хозяин несколько минут назад, когда генерал Кисов сообщил ему, что между русской границей и Иркутской губернией оборваны телеграфные провода.

— А, так вы знаете и об этой мелочи?

— Да, знаю.

— Мне же было бы просто невозможно ее упустить, ведь моя последняя телеграмма дошла до Удинска [5], — заметил с явным удовлетворением Альсид Жоливэ.

— А моя только до Красноярска, — не менее довольным тоном ответил Гарри Блаунт.

— Значит, вам известно и то, что войскам в Николаевске был послан приказ о выступлении?

— Да, сударь, причем одновременно с ним казакам Тобольской губернии была направлена телеграмма с распоряжением подтянуть резервы.

— Совершенно верно, господин Блаунт, об этих мерах мне тоже известно, и — поверьте — моя милая кузина уже завтра будет извещена о случившемся!

— Точно так же, господин Жоливэ, как и читатели «Daily-Telegraph».

— Вот именно! Когда видишь все, что происходит…

— И слышишь все, что говорят…

— Назревают интересные события, господин Блаунт, за которыми стоит понаблюдать.

— И я непременно понаблюдаю, господин Жоливэ.

— Стало быть, мы, возможно, встретимся на почве уже не столь надежной, как паркет этой гостиной!

— Не столь надежной, конечно, но зато…

— Но зато и не столь скользкой! — ответил Альсид Жоливэ, как раз в эту секунду успев поддержать своего коллегу, который, отступая назад, чуть не потерял равновесие.

На этом корреспонденты расстались, в общем весьма довольные тем, что ни один не опередил другого. Игра прошла на равных.

В этот миг двери залов, смежных с большой гостиной, распахнулись, открыв взорам гостей столы, пышно уставленные дорогой посудой из фарфора и золота. На столе, что стоял посредине и предназначался для князей, княгинь и членов дипломатического корпуса, сверкала бесценная ваза, вывезенная из Лондона, а вокруг этого ювелирного шедевра поблескивали под огнями люстр тысячи приборов самого восхитительного сервиза, когда-либо покидавшего мануфактуры Севра [6].

Гости Нового дворца устремились в залы, где их ждал ужин.

Только что возвратившийся генерал Кисов быстро подошел к офицеру гвардейских стрелков.

— Что нового? — тотчас, как и в первый раз, спросил офицер.

— Телеграммы не идут дальше Томска, государь.

— Гонца, и не медля!

Офицер оставил гостиную и удалился в просторную смежную комнату. Это был рабочий кабинет, расположенный в угловой части Нового дворца и обставленный обычной мебелью из мореного дуба. На стенах висели картины, среди которых было несколько полотен с подписью Ораса Берне [7].

Офицер сразу же распахнул окно, как если бы его легким недоставало кислорода, и вышел на широкий балкон вдохнуть свежего воздуха, очищенного прохладой чудесной июльской ночи.

Перед его глазами, купаясь в лучах луны, высились округлые стены крепостного вала, внутри которых возвышались два храма, три дворца и арсенал. Вокруг этих стен вырисовывались три разных города — Китай-город, Белый город и Земляной город, с огромными европейскими, татарскими или китайскими [8] кварталами, над которыми поднимались башни, колокольни, минареты и купола трехсот церквей, чьи зеленые главы были увенчаны серебряными крестами. В неширокой речке с извилистым руслом мерцали там и сям отблески лунных лучей. А вокруг на много километров простиралась причудливая мозаика по-разному расцвеченных домов.