Меир Шалев - Русский роман

• Название: Русский роман
• Автор: Меир Шалев
• Издательство: Текст
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-7516-0554-3

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.

«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).

---

Я почувствовал, что испуганная улыбка пытается удержаться в левом углу моего рта и дрожь ползет по моему лицу.

— Но Авраам хочет сохранить этот сад, и я ухаживаю за ним, как ты просил, — пробормотал я.

— Ты будешь и дальше ухаживать за ним, не бойся, — сказал дедушка. — Я не займу много места. — И, помолчав, добавил: — Слушай внимательно, Малыш. Я не приехал в гости. Я приехал умереть. Я хочу умереть дома, и тебе будет легче сразу же похоронить меня здесь, не рассказывая никому и не врываясь в холодильник дома престарелых.

— Но почему, дедушка? — спросил я непослушными губами.

— Они выгнали моего сына из деревни, — с суровой торжественностью продекламировал он. — Я не хочу, чтобы меня похоронили на их кладбище, я не хочу быть их частью. Я выверну их землю наизнанку.

Он строго посмотрел на меня.

— Ты похоронишь меня здесь. — Его лицо посуровело. — Эта земля принадлежит мне и тебе. Потом ты похоронишь здесь Шуламит, а может быть, придут и другие. Не давай никому убрать нас отсюда. Я полагаюсь на тебя, Барух. Ты — единственный, кто может сделать это для меня.

Дедушка смотрел на меня, пока я медленно переваривал его слова. И тут меня вдруг озарило, зачем он кормил меня всеми этими овощами, зачем поил меня колострумом и своими рассказами, зачем спас от гиены и зачем взвешивал с такой педантичностью.

— А теперь отвези меня домой, — приказал он.

Я повез его домой. На сердце у меня было тяжело. Я чувствовал себя безнадежным идиотом. Я чувствовал себя, как животное, которое ничего не понимает.

Я уложил дедушку в кровать, и он велел мне вернуться к работе. «Я отдохну здесь немного», — сказал он.

В обед одна из куриц пришла в поле, многозначительно похлопала крыльями, и я вернулся следом за ней в нашу времянку. Дедушка уже ждал меня в нетерпении. Он велел мне срочно пойти в кооператив и купить у Левина новую пижаму.

«Хочу себя побаловать», — улыбнулся он.

«А шелковых простыней для мула тебе не велели купить?» — язвительно поинтересовался Левин.

Когда я вернулся с мягкой, серой в голубую полоску фланелевой пижамой в руках, дедушка попросил меня разжечь дрова под его старым баком для мытья и подтащить к его кровати сундук.

Печная труба гудела, дедушка рылся в сундуке, терпеливо упорядочивая свои старые, исполосованные шрамами бумаги. Письма, документы, землистого цвета фотографии. Потом немного походил по комнате, ковыляя из угла в угол. Я не вернулся на работу. Я ходил за ним, почти прижимаясь к его маленькому телу, и мое большое, тяжеловесное присутствие, видимо, раздражало его, потому что он вдруг крикнул, чтобы я уходил. Но я все равно остался. Я боялся, что, если хоть на секунду отвернусь, он тут же растворится и исчезнет.

Вечером я принес ему молоко из коровника, но он тут же всё вырвал, рассердился и крикнул, чтобы я немедленно вымыл пол. Потом извинился и попросил, чтобы я помог ему пройти в душ и посидел с ним, пока он моется. В душе я хранил его табуретку — старую деревянную подставку для дойки, добела выскобленную и отполированную грубой хлопчатобумажной тканью его рабочего комбинезона. Он уселся, чтобы не поскользнуться на мокром кафеле, и сделал себе такую горячую воду, что его белая кожа тотчас зарозовела и покрылась испариной и капли воды потекли по оконным стеклам. Потом он намылился и рукой, обернутой в большую мочалку, тщательно протер все тело, торжественно ковыряясь между ягодиц, за ушами, между пальцами ног, а я сидел и ждал, конченный, привалясь спиной к стене, в тени прокисшей рабочей одежды, висевшей на вешалке. Я уже научился распознавать, когда дедушка подбивает свой жизненный счет, и не мешал ему в этом.

Когда он кончил, я помог ему подняться, укутал его большой, старой, мягкой простыней, которой он обычно вытирался, и отнес в комнату, как нянька несет грудного ребенка. Он медленно натянул новую пижаму, попросил застегнуть ему пуговицы и потом сказал: «Похорони меня на моей земле, среди деревьев». Он лег в кровать, положил очки на маленький ночной столик, подтянул одеяло до самого подбородка и погрузился в такой глубокий сон, что мне понадобилось целых шесть часов, чтобы признать, что он потерял сознание и оно уже никогда к нему не вернется.

Ривка и врач предлагали немедля отправить его в больницу, но Авраам сказал, что его отец решил умереть и не следует ему мешать. В первом часу ночи доктор Мунк объявил, что такое состояние может продолжаться много суток, и Ривка с Авраамом отправились немного отдохнуть. Тело дедушки продолжало дышать, содрогаться и выделять комочки коричневой, сухой и зловонной земли.

Три дня подряд я сидел у деревянной стены и не заснул ни на минуту. Люди входили и выходили, и под конец я так ополоумел от усталости, что уже не различал, кто из них вошел в дверь, а кто появился из закрытого дедушкиного сундука. На третью ночь, когда все мое тело уже стало вялым и пористым от бессонницы, сны перестали клубиться в комнате, и я понял, что дедушка умер. Я встал, подошел к кровати и приподнял его. Он был маленький и легкий.

«Земля, земля, — произнес он вдруг. — Земля подаст свой голос».

Я поднял его на руки и вышел с ним наружу. Мы миновали сеновал и стойла дремлющих телят. Возле старой хижины Эфраима мы остановились, чтобы взять мотыгу, лопату и вилы. Потом мы молча прошли мимо Зайцера, тело которого содрогалось в идеологическом споре с самим собой. Издалека послышался лай шакала, и индюшки всполошились в своих клетках. Плотный слой росы покрывал землю, стебли травы и сиденье одиноко приткнувшегося к забору «фордзона».

«Здесь», — произнес дедушка.

Я поднял мотыгу, сделал несколько ударов, углубился в землю, убрал вилами крупные комья и затем подровнял края лопатой. Так я рыл и рыл, и, поскольку силы мне было не занимать, а душа моя бушевала, мне понадобилось всего двадцать пять минут, чтобы выкопать меж грушами и яблонями аккуратную квадратную яму глубиной в полтора метра.

Я снял с него пижаму и положил его в яму. Его белое, гладкое тело блестело в темноте. Я засыпал его вырытой землей, утоптал ее ступнями, потом положил сверху тяжелые камни, собранные на обочине, упал на влажную землю и погрузился в беспамятный сон.

В семь утра я проснулся. Солнце пробилось сквозь листву груш и ударило меня по ресницам. Дядя Авраам звал меня по имени, бледный доктор Мунк стоял с ним рядом. Якоби, секретарь деревенского Комитета, наклонился надо мной и тряс меня за плечо, требуя немедленно объяснить, что это все означает.

Доктор Мунк, осмелев, набросился на меня в жалких попытках сдвинуть с места и визжал, как безумный: «Как я могу заполнить свидетельство о смерти?! Кто решил, что он умер?! Что здесь творится?!» — и прочую чушь. Якоби со странным выражением на лице поднял брюки дедушкиной пижамы, словно надеялся найти объяснение в их складках.

— Оставь эту пижаму! — завопил я каким-то новым для себя, неузнаваемым голосом.

Он продолжал стоять с пижамой в руках, и я отшвырнул доктора Мунка, тяжело поднялся и, размахнувшись, с бычьей силой ударил Якоби по лицу открытой ладонью. Его губы лопнули, точно зрелые сливы. Он отлетел и сел на задницу. В два прыжка я оказался возле него и вырвал пижаму из его рук.

— Это тебе за дедушку и за Эфраима! — крикнул я.

Он приподнялся, опираясь на суставы пальцев.

— Не вздумай умничать, — предостерег я.

Ниже ростом и легче меня, Якоби тем не менее был крепким парнем и, как большинство мужчин в деревне, имел за плечами богатый военный опыт. Он встал, вытер кровь с подбородка и сухо бросил мне:

— Мы вернемся через час, чтобы вскрыть могилу. Мы похороним его на деревенском кладбище, в ряду основателей, возле твоей бабушки, и для твоей же пользы. Барух, не создавай нам лишних проблем.

Они ушли, и через несколько минут Авраам вернулся, уже в одиночку, неся тяжелую буксировочную цепь от трактора и отрезок двухдюймовой стальной трубы. Он молча положил их на могилу и вернулся к своим коровам.

Через полчаса он появился вновь. На этот раз с ним было несколько мужчин, в том числе уже чистый и заклеенный пластырем Якоби, Пинес и Дани Рылов. Я рыл в это время ямки для декоративных кустов, которые намеревался посадить вокруг могилы. Я выпрямился и посмотрел на них.

— Дедушка просил похоронить его здесь, — повторил я.

— Мы знаем, что ты очень привязан к дедушке, — мягко сказал Пинес. — Но так себя не ведут. Есть кладбище, Барух, и людей хоронят именно там.

Он хотел перехитрить меня, как поступают крестьяне с телятами в стойле, чтобы под прикрытием ласкового и успокаивающего голоса приблизиться и положить гипнотизирующую руку на мой затылок. Но я уже знал все приемы учителей и скотников. Я отпрыгнул и молча встал на груду камней, насыпанных на могиле.

— Оставь его, Пинес, сейчас не время его воспитывать, — сказал Якоби. — Хватит с нас выкрутасов этой семейки.