Андрей Валентинов - Ангел Спартака

• Название: Ангел Спартака
• Автор: Андрей Валентинов
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 2006
• ISBN: 5-699-14876-0

Беглая рабыня в заброшенном храме вершит забытый обряд вызова. Явившийся на зов Учитель, Первенец, темный и неукротимый дух, поведет свою «обезьянку» в дальний и кровавый путь. Личная разведчица Спартака, возлюбленная Юлия Цезаря, жрица-убийца таинственного Подземного Отца, собеседница ангелов, завсегдатай «загробного Дахау», она доживет до дня великой битвы — когда над Вифлеемом загорится звезда новой эпохи.

Новый роман Андрея Валентинова, признанного мастера криптоистории, в яркой художественной форме продолжает тему, начатую писателем в романе «Спартак».

---

— Гай! Прочитай что-нибудь про гладиаторов.

— Слушаюсь, сиятельная!

Меч на надгробье моем.
Содрогнись, проходящий, у камня.
Мертвый живого страшней.
У Плутона арену найду!

Кажется, парень сегодня не в настроении.

* * *

То, что я приметила на рисунке, звалось экседрой. Второй этаж, площадка, сверху навес, черепицей крытый. С улицы подняться легко, а со двора — не выйдет, разве что по лестнице приставной. Вначале думала, для стражи площадка. Не для нее, как выяснилось, охранники башенки угловые вороньем обсели. Так что не для стражи экседра — для меня. Точнее, для таких, как сиятельная, — дабы за учебой гладиаторской наблюдать.

— Кресло, госпожа...

Вот уж не думала, что римлянам и такое любо. Хотя, если подумать... Поглядит сиятельная Фабия на крепких парней, приметит нужного, кивнет человечишке...

— По корпорациям они в залах учатся. А во дворе, если корпорация на корпорацию.

Поморщилась. Объяснил, называется! Переспрашивать не стала, после у Аякса уточню.

— Слева, сиятельная, зал, где «галлы», справа — «фракийцы».

— Воды со льдом. И быстро!

Надоел! Пусть побегает, лед поищет, раз вызвался.

* * *

— Все помню, госпожа. Какие у нас в списке, примечу—и тебе шепну. А Крикса я знаю, давно знаю. Лямку с ним не тянул, раньше меня отпустили, но на арене видел. Непонятный он — то злой, никого не щадит, то добивать не хочет. Вот Эномай...

— Тише, Аякс! Потом.

Внизу — крик да стук. Бегают, машут мечами деревянными, падают, снова встают. «Галлы» на «фракийцев», кто кого. Учеба, конечно, мертвых не выносят, кровь песком не посыпают. И то хорошо.

Поглядела на Гая — занят поэт. Руками в ограду деревянную вцепился, шею вытянул. Римлянин!

— Гай, почитай еще!

— Язык замерз, сиятельная!

Ого! Что я слышу? И от кого? Какая ехидна моего Гая укусила? Ничего, с ехидной разберемся, а пока...

Эномай!

Чуть не вскочила. Вот он бог, в красе и силе! Рубится! Одного повалил, второго, третьего. Набедренная повязка на чреслах, страшный шрам даже отсюда видать, обнаженная грудь в пыли...

— Двоих приметил, госпожа. Они! Геркулесом клянусь, они! Обоих на моих глазах порешили, сам видел, сам! Чего же это творится?

Для того мы сюда и пришли — узнать, что творится. В списках, которые принес одноглазый, таких, как Эномай удалось насчитать восьмерых. Восемь покойников, на арене зарезанных, от ран умерших — и просто от болезней. Некоторых Аякс сам знал, сам и к Плутону проводил и заупокойную чашу выпил. Когда мы список изучали, он и помыслить не мог, решил, клички сходные.

Вот и пришли мы — убедиться. А я заодно, чтобы богом полюбоваться. Вот он, белокурый, повернулся, прямо на меня поглядел. Узнал? Едва ли, я под покрывалом, и солнце — прямо из-за спины.

— Госпожа, Крикс! Справа, постарше прочих.

Еще одна цель, как на стрельбах. Прежде чем знакомство сводить, стоит со стороны взор кинуть... Не разглядела толпа внизу. Кажется, седой. Точно, что кажется, гладиаторы редко до седин доживают.

— Госпожа Па... Сиятельная! А школа-то не совсем такая, как была. Изменилось кое-что. Давно не заходил, а как сверху увидел... Ледника нет, который для трупов. А вместо него...

— Вот и узнай, что там вместо.

Тает лед в чаше (не отхлебнула даже, не ко времени Аякс ледник помянул), над двором школьным — пыль столбом. Где «галлы», «фракийцы» где, и не разобрать. И не надо, не любительница я гимнастики, а тем более драки. Об ином думалось. Крепкие ребята, эти гладиаторы. Силища! И эта силища сама себя режет. А зачем? На потеху римлянам?

Пора отсюда. Противно!

— Гай! Гай Фламиний! К тебе обращаюсь, Гай Фламиний! Что случилось, мой Гай?

— Что?! Это мне бы спросить, Папия! Всем римляне плохи, всем перед тобой виноваты. Кроме конных декурионов, да? Думаешь, не знаю?

* * *

— Аякс! Нас никто не слышит... Если... Нет, не так. Можно ли бежать из школы Батита?

— Ну... Способов семь имеется.

Антифон

Все видится именно так: яркое окошко, за которым горячая летняя Капуя, девчонка, опьяневшая от нежданной свободы, бывшая рабыня, с упоением играющая в госпожу. Приятно плясать на острие меча, когда тебе семнадцать! Сейчас... Сейчас, я поступила бы, как Учитель: нашла кого-то, не желающего умирать, встряхнула бы за плечи поглядела в глаза. А потом бы сказала: «Капуя. До осени. Понял, обезьяна?»

Той, что за ярким окошком, нравилось плясать на острие. Окошко, окошко... А рядом — черные двери склепа, откуда доносится голос Учителя. Слова еле слышны, я тянусь за ними в темноту, в сырость, в смерть...

* * *

— Но... Я еще ничего не успела, Учитель! Мне нужно время, не так много, совсем, совсем немного! Я... Я Тебе расскажу!..

— Пойдем! Сейчас у нас времени нет. Но скоро его будет много, даже слишком.

— Учитель! Я все узнала. Почти все! Я нашла...

Это не важно, Папия Муцила. Уже. Еще. Пойдем!

Где мы? Все еще в моей комнате, на пороге? Я открыла дверь, увидела Его, отступила на шаг... Или уже на улице, на пустой ночной улице?

— Сейчас полночь, Учитель, ворота заперты.

— Правда?

Что-то не так, совсем не так, и не только потому, что я не ждала Его, даже не думала, что увижу так скоро. И не только потому, что Он даже не стал меня слушать, не взглянул...

— Ты можешь вернуться, Папия! Сейчас. Проснешься — и подумаешь, что видела сон. А потом забудешь.

Ворота — открытые настежь, пустые. Ни стражи, ни поздних прохожих. Он — посередине, высокий, в темном плаще.

— Забуду? Навсегда?

Кивок — резкий, злой. Он спешит, очень спешит. Спешит — и я ему нужна.

… Не хочется думать куда. Не хочется думать зачем.

— Я иду с Тобой!

И вот уже под ногами — истертый камень Аппиевой дороги, от близких пиний веет прохладный ветер, теплая ночь внезапно становится ледяной.

Это... Там, по сторонам... Гробницы?

Да.

Зря спрашивала, дура! Можно было просто не смотреть по сторонам, только под ноги, на старые серые камни. Могилы за воротами — долгий ряд, на целую милю или даже больше.

— Сюда!

Куда именно, стараюсь не глядеть. Невысокие колонны по углам, тяжелая дверь входа, тяжелый запах сырости. Внезапно захотелось взять Его за руку...

— Папия Муцила!

Наклонился, подождал немного. Почему-то показалось, что Он улыбается...

— Тебя никто не заставляет, обезьянка! Убегай, вернись, тут недалеко, запри дверь, завернись в одеяло.

— Я... Я сейчас умру?

Не ответил, не кивнул даже. На раскрытой протянутой вперед ладони тусклым розовым огнем засветился знакомый шар. Сперва еле заметно, затем все ярче, ярче...

«Никто не оставляет горящий светильник под спудом, да? А этот ставят, Моя обезьянка! Те, кому он светит, тоже заперты. К счастью для вас!»

Розовый свет внезапно густеет, поднимается, зависает над Его ладонью.

«Если свет, который в тебе — тьма, то какова же тьма?»

Антифон

Все это вспомнилось совсем недавно — полностью, за шагом. Много лет я думала, что просто видела сон. странный сон, из тех, что может навестить нежданно в безлунную ночь, когда не слышны даже шаги Гекаты. Поэтому я не удивлялась — ни во сне, ни после. После — потому что забылось многое, почти все, а во сне... Во сне редко удивляются. Даже в таком. А еще иногда думалось, что мне показали не сон — чью-то чужую жизнь. Правда, с каждым разом эта жизнь все больше становилась моей, охватывала, словно странный сон не хотел уходить.

Не помнила — и не забывала. И так бывает. Мистика-рустика!

* * *

— Я не знаю, как это надевать, Учитель!

Не удивляюсь. Не удивляюсь — но и понять не могу. Тога — не тога, палла — не палла.

На Учителе плащ, но совсем другой — светлый, почему-то с рукавами. На голове — шляпа, странная, ни разу подобной не видела. Поля узкие, высокая тулья... На мне же — ничего. Совсем, даже туники.

Что вокруг — непонятно. Туда я даже не смотрю. Пока.

— А сама не разберешься?

Странное дело, кажется, теперь Он не спешит. То есть спешит, но не так. Вроде как к месту мы добрались.

...Но ведь я не умерла! Так не умирают: стою голая, в пупырышках (х-холодно!), под ногами странный гладкий камень, в руках — тога-туника-палла и еще всякое, все вместе. Большой узел, где что — не поймешь.

— Ой!

Даже не заметила вначале, откуда дым. Из палочки дым! А палочка — у Него в руках. Поднес к губам, глотнул этого дыму.

Улыбнулся.

— Сначала то, что прозрачное. Это как нижняя туника. Потом — другая туника, только надевать ее надо иначе.

Да, не спешит. Улыбается, на обезьянку неловкую глядя.

…Значит, не умерла? А как же гробница, как же свет у на ладони? А потом, когда все вокруг потемнело...

С обувью (не сандалии, не калиги даже) пришлось политься. Но это еще что, а вот когда решилась сделать первый шаг!..

~~ Привыкнешь, обезьянка! Здесь быстро привыкают, место такое. Вавилонское заклятие не действует, так что все поймешь, во всем разберешься. Ну пошли?