Евгений Тарле - Сочинения. Том 2

• Название: Сочинения. Том 2
• Автор: Евгений Тарле
• Издательство: ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР
• Жанр: История
• Год: 1957

---

Автор другой брошюры того же типа, написанной в форме открытого письма королю [70], тоже говорит о «глухих слухах», приписывающих событие подкупу толпы со стороны своекорыстных привилегированных: он выражается еще туманнее предыдущего, который пересчитал всех врагов третьего сословия (парламент, дворянство и духовенство), и только упоминает, что «личный интерес» этих подстрекателей затронут грядущими реформами собрания. Тем не менее он, тоже вскользь, говорит и о «голоде, который, может быть, уже преследовал» этих несчастных, ставших орудием чужой интриги, и он просит короля обратить внимание на «душераздирающее положение, до которого дороговизна хлеба довела народ». Автор останавливается на другой стороне дела, которой и враги, и друзья третьего сословия, писавшие об этом деле, чрезвычайно мало интересовались: на суровости усмирения беспорядков. Он обвиняет лиц, блюдущих за общественным порядком, в недостатке бдительности и гуманности, вследствие чего погибло много невинных граждан. По его мнению, еще 27 апреля надо было принять меры, которые сделали бы невозможным дальнейшее. «Варварские начальники» усилили зло, выступивши против подданных короля, как против внешнего неприятеля. Полковник Шатле возбуждал солдат проливать кровь сограждан. Смерть поражала виновных и невинных. Двадцать домов подверглись обстрелу, земля была покрыта кровью и трупами, убит был и человек, спокойно сидевший у себя дома. «Государь, разве не возмутительно, что начальники ваших войск дошли до столь свирепых эксцессов!» Он даже боится смутить чувствительность короля [71] и в конце своего письма снова настаивает: «Да, государь, осмелюсь вам возвестить, дела дошли до крайности, крики слышны со всех сторон, стенания вашего народа обратятся в ярость, если доброта вашего величества не доставит ему быстрой помощи в его страданиях — понижением цен на хлеб, ибо, не сомневайтесь в этом, государь, дороговизне хлеба нужно приписать наши последние несчастия…»

К этому открытому письму присоединены примечания [72], в которых, между прочим, говорится, что доктор Эмбаль перевязал и лечил бесчисленное количество опасно раненных лиц (une infinité de personnes qui ont été dangereusement blessées), a также, что у одного садовника на улице Монтрейль (где разыгралось усмирение) было сложено 70 или 80 трупов. Вопрос о точной цифре убитых не решается имеющимися у нас данными. Командир одного из усмирявших полков (Безанваль) дает цифру 400–500 человек, но со слов шпионов, которые в свою очередь ссылаются на подслушанную фразу какого-то человека, принятого ими за «начальника» бунтовавших [73].

Есть, собственно, всего один официальный документ, в котором идет речь о числе убитых: 30 апреля комиссары отправились на кладбище (de la Tombe-Issoire), куда были перенесены убитые, и сосчитали их [74]. Оказалось всего 18 человек, из коих 12 были опознаны. Конечно, решительно нет у нас никаких оснований считать эту цифру сколько-нибудь достоверной, ибо мы не знаем, на какие еще кладбища или в какие еще места могли быть свезены трупы павших. В публике убитые исчислялись сотнями, большей частью от 200 до 500 человек, но истинная цифра остается абсолютно неизвестной, даже и приблизительно. Когда автор цитируемого открытого письма к королю говорит о 70–80 убитых, то он только указывает на тех, которые были положены у садовника в улице Монтрейль, и, следовательно, его показание точно так же не определяет всего количества убитых, как и вышеупомянутый официальный документ, ибо тоже относится лишь к одному пункту, куда могли быть снесены убитые.

Автор «Письма к королю» скорбит об убитых, но ничего не говорит о казненных уже после усмирения. Зато памяти казненных посвящена другая брошюра, написанная в форме обращения одного из повешенных к согражданам [75]. Это резкий протест против «подлых, несправедливых Пилатов», осудивших «несчастных людей» на смерть. Казненный отдал последний свой вздох «богу, отечеству и королю», он умер за отечество. И вот, он предстал перед подземными судьями — Миносом, Радамантом и Эаком, и Эак, докладывавший дело, сказал: «Тень, которую приводит к вам Меркурий, брошена в ад могущественной шайкой, которая держит в рабстве короля и империю франков. Однако, судьи, исполненные справедливости, я не могу от вас скрыть, что эта жертва совершила некоторые необдуманные и неосторожные поступки вследствие своей большой молодости». Дальше напоминается, что смуты и эксцессы, бывшие в прошлом (1788) году, «остались безнаказанными», а погибли «эти несчастные, осужденные на голодную смерть вследствие людоедской алчности коршунов Франции», которые скупают и укрывают хлеб. «Коммерсанты» уменьшают «гнусными маневрами» заработную плату и утверждают, что можно жить на немногое (тут явный намек на слова, которые будто бы сказал Ревельон). В империи франков теперь судят о вещах по внешности: например, дороговизна хлеба приписывается тому, что фермеры и земледельцы, боясь смут и волнений, не несут хлеб на рынок, а на самом деле именно это недоставление хлеба и есть причина всех народных волнений. «Если бы рынки были снабжены хлебом, все было бы спокойно…» Правда, созвали Генеральные штаты, «но только собственники и негоцианты выбраны депутатами», а все «поденщики, ремесленники, наемные люди и земледельцы, которые не собирают столько хлеба, чтобы существовать целый год, [не] выбраны, и никто из их класса не выбран. Но ведь все эти собственники, богатые земледельцы и негоцианты заинтересованы в том, чтобы поддержать дороговизну хлеба, припасов и ничтожные цены на рабочие руки; это союз, заключенный между ними, и они поклялись кровью несчастных не отступать от него». Класс нуждающихся — самый многочисленный, но своекорыстные люди тройной завесой мглы скрывают его от взоров монарха, хотя этот класс — единственный фундамент и базис королевского могущества. Если палачи или войска истребят 10 тысяч человек, то от этого уменьшится сила государства. Тень (казненного), продолжает Эак, виновна лишь в том, что участвовала в волнении, «прямая причина которого заключалась в дороговизне хлеба, а косвенная — в речи одного лица, для которого капли пота и крови рабочих были все равно, что перлы…»

«Когда недостает хлеба, то делаешь все, чтобы его иметь…» [76] Король добр, но, «к несчастью, пользуются добротой этого монарха, чтобы извращать перед ним истину» [77], так что и справедливое его действие в конце концов обращается в несправедливость. Конечно, восстание было неподходящим приемом, чтобы довести до сведения короля о бедственном своем положении. Нужно было с женами и детьми смиренно, «с веревками на шее» [78], пойти к дворцу короля и к собранию Генеральных штатов и просить короля о запрещении скупки и злоупотреблений в хлебной торговле и о ряде мер, имеющих целью удешевить хлеб (вроде смертной казни за вывоз хлеба). В дальнейшем изложении снова говорится как об ошибке бунтовщиков, что они «не привели прямой причины этого волнения, так что его другие извратили в глазах монарха» и сказали монарху, что «не чрезмерная цена хлеба и недостаток работы были причиной этого восстания», а только удовольствие сделать зло двум невинным гражданам; и, обманувши короля, исторгли у него жестокие приказания. Возвращаясь к своему плану — униженно просить короля о хлебе, автор, как бы пророчествуя или, вернее, давая программу действий, пишет, что необходимо петиционерам пойти — прямыми или обходными путями — в Версаль в возможно большем количестве и просить, короля «о хлебе или смерти» [79], броситься всем на колени и ждать королевской милости [80].

Тут мы совершенно ясно видим, до какой степени роковые для королевской власти дни 5 и 6 октября 1788 г. естественно подготовлялись всей совокупностью условий жизни простого народа в Париже в этом году и до какой степени для людей, действительно сочувствовавших голодающим, действительно желавших вникнуть в причины бунта, было ясно, что дело заключалось не в интригах чьих-либо, возбуждавших народ с тайными целями, и не в словах Ревельона (в которые автор верит, но которые называет cause indirecte), а только и исключительно в голоде, безработице, дороговизне и отсутствии хлеба. Вместе с тем в этой брошюре содержатся две мысли: первая, — что Генеральные штаты не помогут голодающим, ибо tiers-état представлено там исключительно зажиточными слоями населения, интересы которых противоположны и враждебны интересам рабочих и вообще неимущих; вторая, — что только мирной, но массовой манифестацией, непосредственным обращением парижского народа к королю возможно чего-нибудь достигнуть. Вторая мысль интересна для всякого, изучающего психологию позднейших событий 5–6 октября, первая же высказывалась — именно по поводу разгрома Ревельона — не одним только анонимом, написавшим разбираемую брошюру. Уже цитированный в первой главе де Море в самый день бунта, 28 апреля, написал Неккеру письмо [81], в котором прямо приписывает возмущение слишком высокому избирательному цензу (установленному, кстати сказать, только для одного Парижа). Он говорит, что возмущение, поднявшееся среди того слоя третьего сословия, который платит меньше 6 ливров налогов, может стать лишь прелюдией к общему восстанию этого «класса» (т. е. беднейшего слоя tiers-état). Этот класс, бесспорно, самый многочисленный в столице, самый полезный для государства. Этот слой третьего сословия обогащает своим трудом другой, богатейший класс того же третьего сословия, он составляет «душу торговли». Успокоить этих беднейших граждан можно, по мнению де Море, только давши им право выбирать своих представителей. Ибо ведь они — единственные граждане королевства, которые лишены своих представителей; те члены третьего сословия, платящие 6 и более ливров налога, имеют «другие и даже противоположные интересы», и потому не могут быть истинными представителями бедных: для более богатых «наибольший интерес заключается в том, чтобы держать тех (беднейших — Е. Т.) в зависимости и рабстве». Он убеждает Неккера испросить у короля для этого беднейшего слоя tiers-état права участия в выборах и тем самым восстановить среди «этого несчастного класса граждан порядок, доверие и общее спокойствие».