Павел Флоренский - Письма с Дальнего Востока и Соловков

• Название: Письма с Дальнего Востока и Соловков
• Автор: Павел Флоренский
• Издательство: «Мысль»
• Жанр: Религия
• Год: 1994

Публ. по: Флоренский П.А., священник. Сочинения. В 4 т. Т 4. Письма с Дальнего Востока и Соловков / Сост. и общ. ред. игумена Андроника (А.С. Трубачева), П.В. Флоренского, М.С. Трубачевой.- М.:Мысль, 1998.-795 с., 1 л. портр. - (Филос. наследие)

---

Дорогой Кира т. к. я начал сообщать тебе кое какие сведения по асимметриі в природе, то отмечу и следующее, найденное мною в книгах А. А. Елькина Синезеленые водоросли СССР, Общая час"ь, М. Л. 1936 на стр. 139 сл. В гормогональ- ной стадии синезеюные водоросли отдела Hormogeneae, а некоторые—и в стадия трихомональной, особенно Oscilatoria, обладают способносгью к самопроизвольному движению, которое идет по петлеобразным траекториям. Особенно замечательно, что каждому виду свойственно движение в определенном случае, е. по или против часовой стрелки (правое или левое вращение), и только одно, так что смысл движения м. служить систематическим признаком вида. Это очень замечательный факт. Было бы интересно сопоставить его с избирательным сродством к право- и левовращающим веществам и со случаем оптической активности веществ организма самих водорослей. He окажется ли, что праводвижущаяся Oscilatoria создает вещества оптически противоположные, а правые вещества — лево–движущаяся Oscilatoria. He усваивают ли те и другие водоросли оптические антиподы? С фактом движения Oscilatoria напрашивается на сопоставление известный и отмеченный также некоторыми путешественниками факт определенного смысла движения путников (т. е. движение против часовой стрелки) при потере ориентировки в пространстве, —при блужданиях. Сюда же надо отнести антропологический признак естественности жеста с правым или левым вращением, свойственный разным культурам. Я давно размышляю об этом предпочтении одного направления другому народами и чувствую, что это не дело простой привычки, а каких‑то глубоко внутренних соматических факторов. — Сюда же относятся многочисленные факты по устойчивости смысла спирального строения и движения по спирали у растений и спирального строения у молюсков. В свое время я подобрал немало фактов этого рода, но не знаю, сохранились ли мои материалы. В частности, следовало бы заглянуть в учение о спиральной тенденции растений Іете, м. б. там найдутся подходящие данные. Крепко целую тебя, дорогой Кира. Когда же ты сообщишь о своей работе и как устроился. Стараешься ли обогатить интересами Мика, мамочку и других? Еще раз целую.

Дорогой Мик, попроси маму прислать мне в письме несколько рисовальных перьев (у меня (ьіли в кабинете, в конторке), если они остались, или попроси 3—4 перышка у Никиты. У меня было одно перо, но оно исписалось и стало чертить как щетка. А тут рисовального пера не дсстанешь. Недавно (II—5) был в первый раз в здешнем соборе, Преображенском. Это — колоссальное здание середины XVI в. очень массивное, издалека величественное, но ничуть не похокее на собор, а скорее на средневековый бург. По существу этэт собор и есть крепость с 4 мя башнями по углам. Внутри все разрушается. Множество голубей приятно воркуют и неприятно гадят на пол. Красивая пятистолпная сень из золоченного дерева тонкой резьбы. В алтаре лежит старинная стенобитная малина и петровских времен своеобразный экипаж на огромных, іыше меня ростом, колесах—для перевозки судов. Этот экипаж напоминает телегу, но не людскую, а великанскую. Холод в соборе несказанный, и я так промерз, что думал не сумею уйти оттуда. Правда, я не оделся соответственно. — Недавно узнал, что светлые трюфели в отличие от черных, французских, называются Троицкими, т. к. вывозились от нас, из окрестностей Загорска. Это Choiromyces monadriformis (т. е. свиной гриб), семейства Terefeziazeae, тогда как французский Tuber brumale и совсем другого семейства, Entuberaceae. Впрочем, у меня память очень ослабла, я это все знал—и позабыл. Скажи маме, что фотоснимка 2 я получил, но от маленького там только пятна, напоминающие коляску и одеяльце. Записал ли ты свои летние впечатления? Напиши, что учишь теперь в школе. Почему ничего не сообщаете мне, как твои глаза? Крепко целую тебя, дорогой, будь здоров и побольше будь с мамочкой.

г. Загорск б. Сергиев

(Московской области)

Анне Михайловне Флоренский

Флоренской Павел Александрович

Пионерская ул., д. 19 Cn. I, Осн.

1937.11.13. № 91. Соловки. Дорогая Аннуля, что‑то опять не получаю от тебя письма, но зато получил от мамы. Конечно, безпокоюсь, впрочем безцельно, т. к. от моего безпокойства пользы вам мало. А все‑таки трудно сохранять невозмутимое состояние духа, когда не знаешь подолгу, как вы живете. Сейчас у нас установились безветренные и даже солнечные дни. Ho до 10—11 числа силы ветра вы и представить себе не можете. Попутный—он заставляет бежать, а боковой сбивал с дороги, валил с ног и относил в сторону. Даже интересно было по этому поводу вспоминать, что на о–ве Врангеля зимой нельзя переходить из помещения в помещение, не ухватившись за протянутую между ними веревку — иначе ветер срывает и уносит, так что унесенному уже не вернуться обратно, и он гибнет от мороза и голода. У нас до этого не доходило, но несомненно, что на ледяной поверхности удержаться было бы невозможно. — В этом письме посылаю б рисунков — три Porphyra laciniata, один — Monostrom blitti и два Polijides rotundus; изображение последней водоросли макроскопическое сделать не успел, постараюсь прислать в следующий раз. — Получена газета, наполненная Пушкиным. Можно чувствовать удовлетворение,когда видишь хотя бы самый факт взимания к Пушкину. Для страны важно не то, что о нем гозорят, а то, что вообще говорят; далее Пушкин будет говорить сам за себя и скажет все нужное. Ho с этим удовлетворением связывается горечь, неразумная горечь о судьбе самого Пушкина. От нее не умею отделаться. Ho называю неразумной, потому что на Пушкине проявляется лишь мировой закон о побивании камнями пророков и постройке им гробниц, когда пророки уже побиты. Пушкин не первый и не последний: удел величия—страдание, — страдание от внеинего мира и страдание внутреннее, от себя самого. Так был<„ так есть и так будет. Почему это так— вполне ясно; это—отставание по фазе: общество от величия и себя самого от собственного величия, неравный, несоответственный рост, а величие есть отличие от средних характеристик общества и собственной организации, поскольку она принадлежит обществу. Ко мы не удовлетворяемся ответом на вопрос «почему?» и хотии ответ на вопрос «зачем?», «ради чего?». Ясно, свет устроеі так, что давать миру можно не иначе, как расплачиваясь за эго страданиями и гонением. Чем безкорыст- нее дар, тем жестче гонения и тем суровее страдания. Таков закон жизни, основная аксиома ее. Внутренно сознаешь его непреложность и всеобщность, но при столкновении с действительностью, в каждом частном случае, Зываешь поражен, как чем‑то неожиданным и новым. И при эт*іѵі знаешь, что не прав своим желанием отвергнуть этот закон и доставить на его место безмятежное чаяние человека, несущего цар человечеству, дар, который не оплатить ни памятниками, іи хвалебными речами после смерти, ни почестями или деньгамі при жизни. За свой же дар величию приходится, наоборот, растачиваться своей кровью. Общество же проявляет все старатая, чтобы эти дары не были принесены. И ни один великий никогда не мог дать всего, на что способен—ему в этом благополучно мешали, все, все окружающее. А если не удастся помешать насилием и гонением, то вкрадываются лестью и подачками, стараясь развратить и совратить. Кто из русских поэтов, скоіько‑нибудь значительных, был благополучен? Разве что Жуковский, да и то теперь открываются интриги против него, вклюіительно до обвинения в возглавлен™ русской революции. Философы—в таком же положении (под философами разумею не тех, кто говорит о философах, но кто сам мыслит философскн), т. е. гонимые, окруженные помехами, с заткнутым ртом. Несколько веселее судьба ученых, однако лишь пока они посредственны. Ломоносов, Менделеев, Лобачевский не говорю о множестве новаторов мысли, которым общество не дало развернуться. (Яблочков, Кулибин, Петров и др.)—ни один из них не шел гладкой дорогой, с поддержкой, а не с помехами, всем им мешали и, сколько хватало сил, задерживали их движение. Процветали же всегда посредственности, похитители чужого, искатели великого, — процветали, ибо они переделывали и подделывали великое под вкусы [и] корыстные расчеты общества. — Недавно я позавидовал Эдисону. Как у него было использовано время и силы— благодаря наличию всего всего* материального и, главное, самостоятельности. А у нас время проходит зря, рассеиваясь на мелочи, несмотря на огромную затрату сил—потому что ничего не можешь устроить так, как считаешь нужным.

Крепко целую тебя, дорогая Аннуля, еще раз целую.

Дорогая Тика, получила ли ты лисичкин подарок? Почему ты не напишешь, как чувствует себя твоя голова. Я безпокоюсь о ней и с нетерпением жду лета, когда она сможет отдохнуть. Напиши мне, как здоровье бабушки, — кланяйся ей от меня, а также Ан. Ф. Скажи бабушке, чтобы она была поздоровее и крепче держалась. Живет ли у вас тетя Поля? Ты мне так и не сообщила, закончила ли твой портрет М. Вл.; или он останется только начатым. Поцелуй от меня маленького, который наверно уже стал большим. Ведь давно ли тьи сама была такой же, каким он был тоже недавно. Крепко целую тебя, дорогая Тика, не расстраивай своео папу. Видите ли вы когда‑нибудь Тамарину Иру?